Алистер Маклин. Пушки острова Наварон: Глава четырнадцатая

Глава четырнадцатая. В СРЕДУ ВЕЧЕРОМ. 19.15--20.00

Пройдя без приключений через город, все трое направились кратчайшим путем к замку Вигос, стараясь держаться подальше от шоссе. Пошел дождь, превратившийся в ливень. Хлюпала под ногами грязь. Изредка попадались пашни, пройти по ним было невозможно.

Лишь с большим трудом перебрались они через одно из таких полей и уже видели смутные очертания цитадели. До нее была всего-то миля, так что Лука поднапутал.

Группа проходила мимо какой-то заброшенной халупы, обмазанной глиной. Неожиданно раздался голос Миллера -- впервые с тех пор, как трое покинули городскую площадь.

-- Хана мне, шеф. -- Голова Дасти упала на грудь, дышал он с усилием. -- Каюк старому Миллеру, ноги совсем не держат. Может, зайдем в эту халупу, передохнем, а, шеф?

Мэллори удивленно взглянул на янки. Хотя и у него самого ноги отваливались, кивнул неохотно. Дасти не из тех, кто станет придуриваться.

-- Хорошо, Дасти. Минута-другая отдыха будет кстати, -- ответил он. Переведя свои слова Панаису, первым вошел в халупу, за ним с сетованиями тащился янки. Старость, дескать, не радость. На ощупь добравшись до неизменного топчана, новозеландец устало сел и закурил. Миллер зачем-то трогал землебитные стены, ощупывая их ладонями.

-- А ты чего не садишься? -- удивленно спросил Мэллори. -- Разве мы не за тем зашли сюда, чтоб сделать перекур?

-- Нет, шеф, не за тем, -- растягивая слоги, ответил Дастн. -- Дешевый трюк, чтоб заманить вас сюда. Хочу показать несколько вещественных доказательств.

-- Какие еще к бесу доказательства? Что ты там мелешь?

-- Попрошу выслушать меня, капитан Мэллори, -- сухо произнес янки. -- Ваше время я трачу не зря, могу поручиться.

-- Ну, хорошо, -- ответил озадаченно Мэллори, хотя его доверие к янки ничуть не поколебалось. -- Делай, как знаешь. Только не тяни резину.

-- Благодарю вас, командир. -- Официальный тон трудно давался Миллеру. -- Много времени мне не понадобится. Тут должна быть лампа или свечка. Ты же сам говорил, островитяне всегда оставляют огонь, даже если не живут в доме.

-- Этот обычай уже сослужил нам службу. -- Заглянув под топчан, Мэллори включил фонарь и выпрямился: там лежали две или три свечи.

-- Нужен свет, шеф. Окон здесь нет. Я проверил.

-- Зажги пока одну свечу, а я выйду и погляжу, не просвечивает ли в щели, -- ответил капитан, недоумевая, зачем все это Миллеру надо. Он догадывался: янки не хочет, чтобы он задавал лишние вопросы. Правда, спокойная уверенность Дасти делала излишним неуместное любопытство. Меньше чем через минуту Мэллори вернулся. -- Снаружи не видно ничего, -- сообщил он.

-- Вот и лады. Спасибо, шеф. -- Миллер зажег вторую свечу. Сбросив с плеч рюкзак, положил его на топчан. Постоял рядом. Взглянув на часы, потом на Миллера, Мэллори напомнил:

-- Ты хотел показать какие-то там вещественные доказательства.

-- Было дело. Я толковал насчет трех вещественных доказательств. -- Порывшись в рюкзаке, янки вынул черную коробочку чуть поменьше спичечной. -- Вещдок номер один.

-- Что это? -- Мэллори удивленно поглядел на нее.

-- Взрыватель с часовым механизмом, -- Миллер стал отвинчивать заднюю крышку. -- Не люблю работать с этими хреновинами. Чувствуешь себя этаким революционером, закутанным в плащ, с усищами, как у Луки, в руках бомба с дымящимся фитилем. Но фитиль -- штука надежная. -- Сняв крышку, Дасти посветил фонарем. -- А вот этот взрыватель ни к черту не годится. Выведен из строя, -- добавил он негромко. Часовой механизм исправен, а контактный рычаг отогнут назад. Механизм будет тикать хоть до второго пришествия, но от него даже шутиха не загорится.

-- Какого черта...

-- Вещдок номер два, -- продолжал Миллер, словно не слыша капитана. Открыв коробку с детонаторами, бережно извлек капсюль из фетрового гнезда, выложенного ватой, и поднес его к самым глазам. Потом поглядел на Мэллори. -- Гремучая ртуть, шеф. Всего семьдесят семь гранов, но пальцы оторвет напрочь. И притом страшно чувствительное устройство. Легкий щелчок, и взорвется. -- Янки разжал пальцы, и капсюль упал на пол. Инстинктивно зажмурясь, Мэллори отпрянул, когда американец изо всей силы топнул по капсюлю тяжелым каблуком. Однако взрыва не последовало. -- Тоже ни к черту не годится, верно, шеф? Ставлю сто против одного, что и остальные не лучше. -- Он извлек из кармана пачку сигарет, закурил, посмотрел, как вьется дымок у пламени свечи, и затем убрал в карман пачку.

-- Ты хотел еще что-то показать мне, -- негромко заметил Мэллори.

-- Да, я хотел показать тебе и еще кое-что, -- голос Дасти прозвучал ласково, но по спине у Мэллори пробежал холодок. -- Я хотел тебе показать шпиона, предателя, самого злобного, хитрозадого и двуличного убийцу и мерзавца, какого только видел свет. -- Достав из кармана пистолет с глушителем, янки крепко сжимал его в руке, целясь Панаису прямо в сердце. Дасти продолжал еще спокойнее, чем до этого: -- Иуда Искариот в подметки не годится нашему приятелю. Снимай куртку, Панаис.

-- Какого черта? Спятил ты, что ли? -- В голосе капитана прозвучали раздражение и растерянность. Новозеландец шагнул было к нему, но наткнулся на крепкую, точно из железа, руку Миллера. -- Что за чушь ты несешь, черт тебя побори? Он и английского-то не знает!

-- А может, все-таки знает? Почему ж он пулей выскочил из пещеры, когда Кейси сказал, что ему послышались какие-то звуки?.. Почему он первый драпанул из рощи? Ты же отдавал распоряжения по-английски! Сними-ка куртку, Иуда, а то руку прострелю! Даю две секунды.

Мэллори хотел было, схватив янки за плечи, повалить его наземь, но тут увидел лицо Панаиса: зубы оскалены, в угольных глазах смертельная ненависть -- того и гляди убьет. Столько злобы на лице человека Мэллори не видел еще ни у кого. В следующее мгновение ненависть сменилась выражением боли и изумления, когда пуля тридцать второго калибра впилась чуть пониже плеча предателя.

-- Через две секунды вторую руку прострелю, -- деревянным голосом сказал Миллер. Но Пацане уже срывал с себя куртку, не спуская с Миллера глаз, враз потемневших от звериной ненависти. Увидев этот взгляд, Мэллори поежился и посмотрел на Миллера. Бесстрастность -- вот что было написано на лице американца. Бесстрастность. Мэллори снова почувствовал озноб, сам не зная, почему.

-- Отвернись, -- пистолет не дрогнул в руках янки. Панаис медленно отвернулся. Миллер шагнул вперед, ухватился за воротник его черной рубахи и рывком сорвал ее.

-- Кто бы мог подумать? -- протянул Миллер. -- Вот чудеса! Помнишь, шеф, Лука нам рассказывал, будто этого типа публично пороли немцы на Крите? Пороли до тех пор, пока не обнажились ребра. И спина, дескать, превратилась в сплошную рану.

Взглянув на спину грека, капитан промолчал. Он был в растерянности. Все прежние его представления о Панаисе рассыпались словно карточный домик. На смуглой гладкой коже грека он не увидел ни царапины, ни даже пятнышка.

-- Заживает, как на собаке! -- съязвил Миллер. -- Только такой олух, как я, у которого мозги набекрень, мог додуматься, что этот достойный патриот был немецким агентом на Крите, членом "пятой колонны". Когда он стал немцам не нужен, его доставили ночью на катере на остров Навароне. Как же, пороли его! На тузике добрался до острова, как бы не так! Врет он, как сивая кобыла. -- Презрительно скривив рот, Миллер спросил: -- Хотел бы я знать, сколько сребреников он получил на Крите, пока его не раскусили?

-- Черт побери, старик! Нельзя же убивать человека только потому, что он где-то поднаврал! -- возразил капитан. Странное дело, он не испытывал той убежденности, которая слышалась в его голосе. -- Сколько бы у нас осталось союзников, если 6...

-- Так тебе мало доказательств? -- Миллер взмахнул пистолетом. -- Заверни-ка левую штанину, Искариот. Даю еще две секунды.

Панаис тотчас повиновался. Черные, полные ненависти глаза не отрывались от Миллера. Грек засучил штанину до колена.

-- Повыше!.. Вот так, мой дружочек, -- подбодрил его Миллер. -- А теперь сними повязку. -- Помолчав, Миллер сокрушенно покачал головой. -- Какая страшная рана, шеф! Просто ужас!

-- Кажется, теперь я понимаю, что к чему, -- задумчиво произнес Мэллори, не увидев на смуглой мускулистой ноге ни царапины. -- Но почему ты считаешь его предателем?

-- Да потому! Есть, по крайней мере, четыре причины подозревать его. Молодчик этот -- гад ползучий. Ни одна порядочная змея не подползла бы к нему и на милю. Хитрый, мерзавец! Прикинулся раненым, чтоб спрятаться в пещере у Чертова пятачка, когда мы вчетвером отбивались возле рощи от егерей.

-- Почему? Боялся, что его ранят?

-- Черта с два. Этот гад ничего не боится. Спрятался, чтобы оставить записку. Да и потом, притворясь, будто бинтует ногу, оставил записку где-нибудь на видном месте. В ней, наверно, сообщил, что мы выйдем из пещеры в таком-то и таком-то месте. Вдобавок он попросил фрицев выслать нам навстречу соответствующую делегацию. Вот они ее и выслали. Помнишь? Это их машину мы угнали, чтоб добраться до города... Вот когда я впервые стал приглядываться к нашему приятелю: после того, как он отстал от нас, но вскоре догнал. Слишком уж быстро для человека с раненой ногой. Но окончательно я убедился, кто он таков, только сегодня вечером, когда открыл ранец...

-- Ты назвал только две причины, -- напомнил Мэллори.

-- Дойдем и до остальных. Вот третья. Он мог отстать, как только покажется впереди встречающая нас "делегация". Этот Искариот не собирался отбросить копыта прежде, чем получит свои сребреники. И -- четвертая причина: помнишь душещипательную сцену, когда он умолял оставить его в пещере, по которой мы выходили? Думаешь, он собирался пожертвовать своей шкурой ради нас?

-- Хочешь сказать, он собирался показать немцам дорогу?

-- Ну да, нас заложить. Но не вышло, вот он и расстроился. Я еще не совсем был уверен, что он шкура, хотя и сильно подозревал. Не знал, что он еще выкинет, потому и врезал ему как следует, когда мы чуть не напоролись на дозор, который поднимался по склону.

-- Ясно, -- проронил Мэллори. -- Вот теперь ясно. -- Он в упор взглянул на капрала. -- Надо было предупредить меня. Чего же ты...

-- Я хотел, но не было возможности, шеф. Этот малый все время крутился рядом. С полчаса назад, когда началась стрельба, я совсем было собрался сообщить. что и как...

Мэллори понимающе кивнул.

-- Но как ты его раскусил, Дасти?

-- Дело в можжевельнике, -- объяснил Миллер. -- Помнишь, Турциг сказал, что нас выдал запах можжевельника?

-- Но ведь так оно и было. Мы жгли можжевельник.

-- Верно. Но обер-лейтенант сказал, что учуял запах, находясь на горе Костос. А весь день напролет ветер дул со стороны Костоса.

-- Господи, -- прошептал Мэллори. -- Ну, конечно! И как я запамятовал?

-- Но фриц точно знал, где мы находимся. С чего бы это? Что он, ясновидящий? Черта с два. Ему настучал этот наш приятель. Помнишь, я сказал, что он разговаривал со своими корешами в Маргарите, когда мы отправились туда за провизией? -- Миллер с отвращением сплюнул. -- Этот гад меня за нос водил. Кореша! Они и в самом деле были его приятели, только немецкие! И харч, который он будто бы спер с кухни коменданта, в самом деле был оттуда. Пришел, наверно, прямо на кухню и попросил жратвы. А старый Шкода дал ему еще и собственный чемодан, чтобы ее туда запихать!

-- Но немец, которого он прикончил, возвращаясь в деревню? Уверен, это он его и зарезал.

-- Панаис его действительно пришил! -- в голосе Миллера прозвучала усталая уверенность. -- Что значит лишний труп для нашего приятеля?! Небось, наткнулся на этого беднягу в темноте, вот и пришлось его замочить. Надо было держать фасон. Ведь рядом был Лука. Нельзя же, чтобы Лука его заподозрил. В случае чего он мог свалить все на Луку. Ведь в нем нет ничего человеческого... Помнишь, как его впихнули в комнату Шкоды вместе с Лукой? Как у него кровища текла из раны в голове? Мэллори кивнул.

-- Так то был кетчуп. Видно, тоже из кухни коменданта, -- в сердцах сказал Миллер. -- Если бы Шкоде не удалось ничего добиться другими способами, у него все равно оставался шанс. Вот этот самый предатель. Не понимаю, почему он не спросил у Луки, где взрывчатка.

-- Видно, не знал, что Луке об этом известно.

-- Может, так оно и есть. Зато он знал, как пользоваться зеркалом. Должно быть, с помощью азбуки Морзе связался с гарнизоном и сообщил наше местонахождение. Не иначе, шеф! А нынче утром залез ко мне в рюкзак, выбросил бикфордов шнур, испортил часовой механизм и детонаторы. Как ему руки не оторвало, когда он возился с этими игрушками, и где он научился своему ремеслу?

-- На Крите, -- убежденно сказал Мэллори. -- Немцы обучили. В их глазах шпион, которого нельзя использовать и как диверсанта, и гроша ломаного не стоит.

-- А они его ценили, -- тихо сказал Миллер. -- Еще как! Фрицам будет недоставать своего милого дружка. Этот Искариот был хитер.

-- Да, был. Но сегодня вечером вышла осечка. Не сообразил, что кто-то из нас его обязательно заподозрит...

-- Возможно, он и сообразил, -- прервал капитана Миллер. -- Но он просчитался. Думаю, Лука не ранен. И еще я думаю, что этот молодчик уговорил Луку и остался вместо него. Ведь Лука его всегда побаивался. Потом он сходил к своим приятелям, которые дежурят у ворот крепости, и велел им направить многочисленный отряд в замок Вигос. Но сперва пострелять для отвода глаз. Он умеет пустить пыль в глаза, наш преданный друг. Потом он пересек площадь, забрался на крышу и стал ждать удобного момента, чтобы подать сигнал своим приятелям: как только мы войдем в дом через черный ход. Но Лука забыл предупредить его, что мы должны встретиться на крыше, а не внутри дома. Этот приятель сидит на крыше и смотрит во все глаза, поджидая нас. Ставлю десять против одного, что у него в кармане фонарь.

Взяв куртку Панаиса, капитан поспешно обыскал карманы.

-- Так оно и есть.

-- Ну вот, видишь. -- Миллер зажег сигарету, наблюдая, как горит спичка, едва не обжигая ему пальцы, потом уставился на Панаиса. -- Ну и что ты ощущаешь, Панаис, зная, что умрешь? Теперь ты представляешь, каково было всем тем беднягам, которых ты погубил. И парням на Крите, и воздушным и морским десантникам, которые погибли только потому, что считали тебя за своего. Как ты себя чувствуешь, Панаис?

Панаис ничего не ответил. Зажимая левой рукой рану, он безуспешно пытался остановить кровь. Он неотрывно смотрел на янки мрачным взглядом, по-волчьи скаля зубы, с ожесточенным лицом. Страха в нем не было и следа. Мэллори напрягся, готовый дать отпор предателю, если тот предпримет последнюю отчаянную попытку постоять за себя. Ведь Панаис обязательно предпримет такую попытку. Но когда капитан взглянул на Миллера, то понял, что ничего такого не произойдет. В облике американца было что-то неизбежное и неумолимое: каменная неподвижность руки с пистолетом и взгляда исключала даже мысль, а не то что возможность такой попытки.

-- Подсудимому нечего сказать в свою защиту, -- прозвучал усталый голос Миллера. -- Наверно, сказать кое-что должен я сам. Мне надо бы толкнуть речугу и втолковать всем, что сейчас я и судья, и суд присяжных, и палач... Только мы это опустим. Что толку разговаривать с покойником... Может, в том, что произошло, и. нет твоей вины, Панаис. Может, и была на то причина. Один Бог знает. А я не знаю и знать не хочу! Слишком много людей погибло из-за тебя. Я убью тебя, Панаис. Убью сию же минуту. -- Бросив окурок на пол, янки прижал его ботинком. -- Так ты ничего не хочешь сказать?..

Предателю незачем было говорить. Злоба и ненависть в черных глазах сказали все. Миллер кивнул, поняв его состояние. Точно нацелясь, дважды выстрелил в сердце Панаису. Задув свечи, он повернулся спиной и был уже на полпути к двери, когда труп предателя глухо ударился об пол.

-- Пожалуй, у меня ничего не выйдет, Андреа! -- в отчаянии произнес Лука, устало откинувшись к стене. -- Ты уж прости. Узлы слишком туго затянуты.

-- Да ладно, -- Андреа перевернулся и сел, силясь ослабить путы на ногах и запястьях. -- Хитрые эти немцы. Мокрые веревки не развяжешь, разве только разрежешь.

А между тем минуты две назад он сумел добраться до веревок на запястьях Луки и развязал их, дернув несколько раз за них, своими стальными пальцами. -- Придумаем что-нибудь другое.

Андреа поглядел в противоположный конец комнаты, освещенной керосиновой лампой, которая стояла возле забранной решеткой двери. В тусклом ее свете можно было разглядеть Кейси Брауна. Точно каплун, он был опутан веревкой, пропущенной через крюк в потолке. Андреа невесело улыбнулся. Снова в плену. И снова их схватили так же просто и неожиданно, не дав возможности сопротивляться. Ни один из троих не подозревал о засаде. Их схватили в верхней комнате замка через какие-то несколько секунд после окончания сеанса связи с Каиром. Патруль точно знал, где их искать. Офицер злорадно сообщил им, что песенка их спета, поведал и о том, какую роль сыграл Панаис. Теперь стало понятно, почему их застали врасплох. Начальник патруля дал понять, что и Миллеру с капитаном не избежать ловушки. Но Андреа и мысли не допускал, что положение их безнадежно...

Взгляд его шарил по комнате. Ни одна деталь не ускользнула от его внимания на каменных стенах и полу: ни крючья, ни вентиляционные колодцы, ни тяжелая зарешеченная дверь. Всякий, попав в это помещение, решил бы, что это темница, камера для пыток. Но Андреа доводилось бывать в подобных сооружениях. Дом называли замком, но на самом деле это башня, окруженная комнатами помещичьего дома. Давно отправившиеся к праотцам знатные франки, построившие дом, жили в достатке. Никакая это не камера, а просто кладовка, где с крюков свешивались мясо и дичь. Оттого-то они отлично обходились без окон и естественного освещения...

Освещение! Андреа уставился на чадящую масляную лампу сузившимися глазами.

-- Лука, -- тихо произнес он. Маленький грек обернулся. -- Сможешь дотянуться до лампы?

-- Наверное, смогу.

-- Сними стекло, -- прошептал Андреа, -- оберни тряпкой: оно горячее. Осторожно раздави об пол. Стекло толстое. Осколками разрежешь мои веревки за минуту-две.

Целый миг Лука глядел на него растерянно, затем кивнул. На связанных ногах зашаркал к лампе, протянул было руку к стеклу, но тотчас отдернул ее: всего в нескольких футах от него раздался резкий лязг металла. Лука вскинул голову.

Протяни Луна руку -- он дотронулся бы до ствола винтовки системы "маузер", который угрожающе торчал между прутьями дверной решетки. Часовой опять застучал стволом о прутья и что-то крикнул.

-- Не надо, Лука, -- тихо сказал Андреа спокойным, без тени разочарования голосом. -- Ступай обратно. Наш друг не очень-то тобой доволен.

Лука послушно вернулся на прежнее место и снова услышал гортанный голос, на этот раз чем-то встревоженный. Лязгнуло железо -- часовой вытащил винтовку из дверной решетки, и сапоги его торопливо зацокали по каменным плитам коридора.

-- Что это стряслось с малышом? -- прозвучал, как обычно, невеселый и усталый голос Кейси Брауна. -- Он вроде чем-то расстроен?

-- Еще бы ему не расстраиваться! -- улыбнулся Андреа. -- Увидел, что руки у Луки не связаны.

-- Так почему же он снова его не связал?

-- Может, он и туго соображает, но совсем не такой лопух, -- пояснил Андреа. -- Побоялся попасть в ловушку и поэтому побежал за подмогой.

Почти тотчас же они услышали глухой стук, словно где-то хлопнули дверью, затем грохот сапог. Наконец зазвенели связкой ключей, заскрежетал дверной замок, щелкнул, завизжали ржавые петли, и в помещение, стуча сапогами, вошли два солдата. Видны были их винтовки, взятые наизготовку. Некоторое время они не двигались, привыкая к полумраку камеры. Тот, что стоял ближе к двери, проговорил:

-- Куда это годится, шеф! Стоило их оставить на минуту без присмотра, как они тут же и вляпались! Вся шайка-- лейка связана, словно Гарри Гудини [Гарри Гудини (1877-1926) -- американский маг и фокусник, умевшей освобождаться от любых оков, благодаря чему получил прозвище "Король наручников". Однажды он велел связать себя, упаковать в ящик, стянув его затем стальной лентой, и бросить в воду возле Баттери в Нью-Йорке. Через 59 секунд все увидели его на поверхности воды. (Прим. пер.)] перед очередным представлением.

Трое узников, ошеломленно уставившись на солдат, приподнялись. Первым пришел в себя Браун.

-- Давно бы так, -- произнес он. -- Мы уж думали, что вы так к нам и не заглянете.

-- Он хочет сказать, что мы уже не надеялись больше с вами увидеться, -- спокойно пояснил Андреа. -- Я тоже. А вы тут как тут, целые и невредимые.

-- Да, -- кивнул Мэллори. -- А все благодаря Дасти и его подозрительности. Мы уши развесили, а вот он приглядывался к Панаису.

-- А где он? -- поинтересовался Лука.

-- Панаис-то? -- Янки неопределенно махнул рукой. -- Мы его оставили. Беда, можно сказать, с ним приключилась. -- Стоя возле Брауна, янки старательно пилил веревки, стянувшие раненую ногу радиста, и при этом насвистывал. Капитан тоже был при деле: освобождал от пут Андреа, сообщив ему в нескольких словах о том, что с ними произошло, а взамен услышал столь же сжатый рассказ о событиях в крепостной башне. Поднявшись на ноги, Андреа принялся растирать занемевшие руки. Взглянув на Мэллори, грек произнес;

-- Надоел мне этот свистун, капитан. Свистит фальшиво и, главное, слишком громко. Часовые услышат...

-- Не переживай за них, -- сурово сказал Маллори. -- Они никак не ожидали снова встретиться с нами. Бдительность утратили. -- Взглянув на Брауна, ковылявшего по комнате, спросил: -- Как нога, Кейси?

-- В порядке, сэр, -- обронил Браун небрежно. -- Я выходил на связь с Каиром. Докладываю...

-- С докладом придется повременить, Кейси. Нужно живо сматываться отсюда. Ты здоров, Лука?

-- Я убит горем, майор Мэллори. Ведь он мой соотечественник, друг, которому я доверял...

-- С этим тоже придется повременить. Двинулись.

-- Слишком уж ты спешишь, -- возразил Андреа. Группа вышла в коридор, перешагнув через часового, бесформенной грудой валявшегося на каменных плитах. -- Конечно, если все они в таком же состоянии, как и этот друг...

-- На этот счет можешь не беспокоиться, -- оборвал его Мэллори. -- Другое дело -- солдаты в городе. Они, должно быть, знают, что Панаис или удрал, или мы его прикончили. В любом случае они наверняка сообразят, что мы непременно бросимся сюда. Они, верно, уже на полпути к замку, а уж если придут... -- Он умолк, заметив вдребезги разбитую взрывную машинку и рацию, валявшиеся в углу. -- Постарались, ничего не скажешь! -- расстроился капитан.

-- Ну и слава Богу, -- возразил Миллер. -- Тащить меньше. Посмотрел бы, во что превратилась моя спина от этой чертовой машинки!

-- Сэр! -- схватил капитана за руку Браун, обычно такой сдержанный. Мэллори умолк и изумленно взглянул на радиста. -- Сэр, это очень важно. Вы должны выслушать рапорт.

Его жест и чрезвычайно серьезный тон подействовали на Мэллори. Он с улыбкой повернулся к Брауну.

-- Хорошо, Кейси, докладывайте, -- проронил он. -- Хуже того, что с нами произошло, ничего уже не может быть.

-- Может, сэр. -- В голосе Кейси прозвучали усталость и такая тоска, что каменный этот склеп показался Мэллори еще холоднее. -- Очень опасаюсь, что так. Сегодня вечером я связался с Каиром. Слышимость была отличная. Сам Дженсен был у передатчика. Он прямо-таки рвал и метал. Целые сутки ждал, когда мы выйдем на связь. Спросил, как у нас дела. Я сообщил, что в крепость вы еще не проникли, но рассчитываете попасть в артиллерийский погреб примерно через час-другой.

-- Продолжайте.

-- Дженсен ответил, что это самое лучшее известие, которое он когда-либо слышал. И добавил, что его дезинформировали, что ударная флотилия немецкого десанта не стала двигаться через Циклады и направилась на исходные позиции прямиком под прикрытием такого количества торпедных катеров и авиации, каких в Средиземном не видывали. Удар по Керосу планируется нанести перед самым рассветом завтрашнего дня. Каперанг добавил, что наши эсминцы весь день были наготове, в сумерках переместились севернее, рассчитывая получить от него соответствующую информацию. Тогда командиры кораблей решат, смогут ли пройти Майдосским проливом. Я сказал, что дело может сорваться. Дженсен возразил, что такого быть не должно, если Мэллори и Миллер в крепости. Кроме того, он добавил, что не вправе рисковать жизнью тысячи двухсот человек, находящихся на Керосе, что срыва эвакуации допустить нельзя. -- Браун угрюмо потупился. Никто не произнес ни слова.

-- Дальше, -- едва слышно произнес бледный Мэллори.

-- Это все, что он сказал, сэр. Эсминцы войдут в Майдосский пролив в полночь. -- Взглянув на светящиеся часы, Кейси проговорил: -- Осталось четыре часа.

-- О господи! В полночь! -- Потрясенный известием, Мэллори уставился в одну точку. Руки сжались в кулаки, суставы пальцев побелели. -- Сегодня в полночь. Господи, помоги им! Помоги им всем, Господи!