А. Маклин "Полярная станция "Зебра": Полярная станция "Зебра"

Глава 10

День и вечер прошли незаметно и вполне благополучно. То, что мы задраили люки и покинули с таким - рудом найденную полынью, имело важное, можно даже сказать, символическое значение. Толстый слой льда стал для нашего сознания как бы щитом, отгородившим нас от многострадальной станции "Зебра", от этой гробницы, которая веками и тысячелетиями будет отныне кружиться вокруг полюса, а вместе с нею от того ужаса и растерянности, которые обрушились на экипаж за последние двадцать четыре часа. Дверь ледяного ада захлопнулась у нас за спиной. Дело было сделано, долг исполнен, мы возвращались домой, и у моряков все сильнее чувствовалось облегчение, все заметнее становилось радостное оживление и предвкушение заслуженного отдыха. Общая атмосфера на корабле была веселой и даже слегка легкомысленной. Только у меня на душе не было ни радости, ни покоя: слишком многое я оставил там, позади. Не было покоя и в сердцах Свенсона и Хансена, Ролингса и Забринского: они знали, что вместе с нами на борту плывет убийца, хладнокровный убийца многих людей. Знал это и доктор Бенсон, но пока что Бенсона не приходилось брать в расчет: он все еще не пришел в сознание, и я, совершенно непрофессионально, надеялся, что, хотя бы в ближайшее время, так и не придет. Выходя из комы, ища дорогу к реальности в медленно рассеивающемся тумане, человек начинает бормотать все, что придет в голову, и порой выбалтывает кое-что лишнее.

Спасенные полярники попросили разрешения осмотреть корабль, и Свенсон дал на это согласие. После того, что я рассказал ему утром, боюсь, он разрешил это с тяжелым сердцем, но на его улыбающемся лице не появилось даже тени сомнения. Отказ в этой естественной просьбе был бы воспринят как неоправданная обида, тем более что все тайны "Дельфина" были надежно упрятаны от постороннего взгляда. Свенсон согласился не потому, что был так изысканно воспитан: отказ мог бы вызвать кое у кого подозрение. Экскурсию сопровождал Хансен, увязался с ним и я: не столько из любознательности, сколько из желания проследить, как наши спасенные будут себя вести. Мы обошли весь корабль, пропустив только реакторный отсек, куда никто вообще не заходит, и отсек инерционных навигационных систем, куда доступ был запрещен даже мне. В ходе экскурсии я держал в поле зрения всех, но особенно внимательно и в то же время незаметно наблюдал за двумя полярниками. Результат этого наблюдения был именно тот, какого я и ожидал: нулевой. Впрочем, смешно было даже надеяться, что мне повезет что-то обнаружить: маска, которую носил наш вооруженный пистолетом приятель, давно приросла у него к лицу и выглядела вполне естественной. И все- таки я действовал правильно: попытка - не пытка, в этой азартной игре не стоило упускать малейший, самый ничтожный шанс.

После ужина я, как сумел, помог Джолли при приеме больных. Как бы ни относиться к Джолли, но врач он был превосходный. Умело и ловко осмотрев и перевязав ходячих пациентов, он обследовал и обработал раны Бенсона и Фолсома и наконец пригласил меня на корму, в дозиметрическую лабораторию, которая была освобождена от приборов и оборудования для четверых лежачих больных: близнецов Харрингтонов, Браунелла и Болтана. Две койки, стоявшие в самом медпункте, занимали сейчас Бенсон и Фолсом.

Болтон, вопреки предостережениям Джолли, довольно легко перенес доставку на борт. Впрочем, во многом этому способствовало умелое и заботливое участие самого Джолли. Сейчас Болтон пришел в сознание и жаловался на сильную боль в обожженной правой руке. Джолли снял повязку, и я увидел, что рука и в самом деле сильно изуродована, на ней не осталось ни клочка кожи, а кроваво-красная поверхность мышцы местами уже загноилась. Разные врачи по-разному лечат ожоги. Джолли предпочитал накрывать всю пораженную поверхность алюминиевой фольгой с целебной мазью, легонько затем ее прибинтовывая. Проделав эту процедуру с Болтоном, он сделал ему обезболивающий укол и дал несколько таблеток снотворного, после чего приказным тоном потребовал у дежурившего здесь матроса, чтобы тот безотлагательно докладывал ему о любом изменении, а тем более ухудшении состояния больного. Без проволочек осмотрев других пациентов и сменив где надо повязки, Джолли свою работу на сегодня закончил.

Закончил работу и я. За прошедшие две ночи я практически глаз не сомкнул: даже в те немногие часы, что удалось выкроить сегодня, мне не дала отдохнуть сильная боль в руке. Когда я вернулся в каюту, Хансен уже спал, а механика, как всегда, не было.

В эту ночь я обошелся без снотворного.

Я проснулся в два часа. В голове клубился туман, и чувствовал я себя так, будто проспал не больше пяти минут. Но проснулся я мгновенно и тут же полностью пришел в себя.

Впрочем, тут разве что мертвый не проснулся бы, такую бучу поднял аварийный сигнал над койкой Хансена. Этот высокий, пронзительный, быстро вибрирующий свист ножом вонзился в мои панически дрогнувшие барабанные перепонки. По сравнению с этим сигналом даже вопли вестника смерти, разгулявшегося в старинном шотландском замке, показались бы детской забавой.

Хансен уже вскочил и теперь стремительно одевался. Я даже не предполагал, что этот неторопливый, немногословный техасец умеет так быстро действовать.

- Что это за чертов свист? - набросился я на него. Чтобы Хансен меня расслышал, мне пришлось кричать.

- Пожар! - лицо у него было угрюмое и тревожное. - На корабле пожар. Да еще подо льдом, чтоб его черти забрали!

Еще застегивая рубашку, он перепрыгнул через мою койку, с треском распахнул дверь и исчез.

Пронзительный свист прекратился так же внезапно, как и возник, наступившая тишина, точно бревно, обрушилась мне на голову. Чуть погодя я осознал, что это не простая тишина: исчезла вибрация, корпус подлодки замер. Главные машины были остановлены. И тут я почувствовал еще кое-что: у меня по спине туда-сюда прошлись ледяные пальцы. Чем вызвана такая резкая остановка ядерных двигателей и что с ними случилось после такой остановки?.. О Господи, подумал я. а вдруг пожар возник в реакторном отсеке?.. Я заглядывал в атомное сердце корабля через толстое свинцовое стекло контрольного люка и видел то неземное, непостижимое для ума излучение, то беспорядочное кружение синего, зеленого и лилового, которое можно было назвать новым "ужасным светом" человечества. Что случится, если этот ужасный свет, обезумев, вырвется на свободу? Этого я не знал, но не сомневался, что поперек пути ему лучше не становиться.

Медленно, не торопясь, я оделся. Поврежденная рука затрудняла мои действия, но время я тянул не потому. Пусть корабль охвачен огнем, пусть ядерный котел вышел из строя, но если превосходно обученный и руководимый знающим командиром экипаж не в состоянии справиться с одним из вполне вероятных чрез- вычайных происшествий, то этому уж никак не поможет моя беготня a криком: "Что горит?.."

Через три минуты после ухода Хансена я тоже вышел из каюты и направился в центральный пост: уж если где и знали, как обстоят дела, то несомненно именно здесь. В лицо мне ударили густая волна едкого дыма и резкий голос, кажется, Свенсона:

- Заходите и закрывайте дверь.

Я притворил дверь и огляделся. Во всяком случае. попытался оглядеться. Это было нелегко. И не только потому, что из глаз тут же покатились слезы, будто мне в лицо швырнули горсть молотого перца. Все помещение было заполнено густым зловонным дымом, куда более плотным и удушливым, чем самый сильный лондонский смог. Я едва различал предметы в радиусе нескольких футов, но, похоже, все члены экипажа находились на своих местах. Одни задыхались, другие давились от кашля, кто-то вполголоса костерил судьбу, и все обливались слезами, но ни паники, ни растерянности я не заметил.

- Вам бы лучше оставаться снаружи, - сухо заметил Свенсон. - Извините, что рявкнул на вас, доктор, но мы стараемся ограничить распространение дыма насколько это возможно.

- Где пожар?

- В машинном отделении. -Свенсон вел себя так. словно беседовал о погоде на веранде собственного дома. - Где именно, мы пока не знаем. Это очень плохо. Во всяком случае, дыма много. Мы не знаем, силен ли огонь, потому что не можем его обнаружить. Механик докладывает, что у них там даже собственную ладонь разглядеть трудно.

- Машины, -произнес я. - Они остановлены. Что-то не так? Свенсон протер глаза носовым платком, перекинулся парой слов с матросом в тяжелом прорезиненном костюме и с защитной маской в руке и снова повернулся ко мне.

- Опасность испариться нам пока что не грозит, если вы это имеете в виду. - Ей-богу, он даже улыбнулся. - Ядерный реактор оборудован специальной системой безопасности. Если что-то случается непредвиденное, урановые стержни мгновенно, буквально за тысячные доли секунды, опускаются вниз, и ядерная реакция тут же останавливается. Но в этом случае мы остановили ее сами. Команда контрольного поста не различает даже шкалы приборов и не может следить за положением стержней. Так что выхода не было, пришлось реактор заглушить. Команде машинного отделения приказано покинуть свои посты и укрыться в кормовом отсеке.

Ну, что ж, хоть что-то да выяснилось. Нам не грозила опасность быть разорванными на части или испариться во славу ядерного прогресса, нам предстояло умереть старым добрым способом - попросту задохнуться.

- И что нам теперь делать? - спросил я.

- Самое лучшее - это немедленно всплыть на поверхность. Но, имея над головой лед толщиной в четырнадцать футов, это не так- то просто. Извините, я сейчас...

Он заговорил с теперь уже полностью одетым в маску и защитный костюм матросом, державшим в руке небольшой приборчик с окошечком и шкалой. Они вместе направились мимо штурманского столика и ледовой машины к тяжелой двери, открывающейся в коридор, который вел в машинное отделение. Отдраив дверь, они с силой ее толкнули, матрос в защитной одежде нырнул в прихлынувшую волну плотного черного дыма, и дверь за ним затворилась. Свенсон задраил ее, неуверенно, точно слепой, прошел обратно к своему месту и снял с крюка микрофон.

- Говорит капитан. - Его голос гулко прозвучал в центральном посту. - Пожар возник в машинном отделении. Мы пока что не знаем, почему и что именно загорелось: электрика, химикалии или жидкое горючее. Место пож,ара тоже не установлено. Действуя по принципу "готовься к худшему", мы сейчас проверяем, нет ли утечки радиации... - Значит, понял я, у матроса в руках был счетчик Гейгера. - Если утечки радиации нет, мы проверим, как с утечкой пара, а если и эта проверка даст отрицательный результат, постараемся установить место пожара. Это нелегко: как мне доложили, видимость там почти нулевая. В машинном отделении уже отключены все электрические системы, включая освещение, чтобы предотвратить возможность взрыва, если ядерное горючее все же проникло в атмосферу. Мы перекрыли клапаны кислородной вентиляции и отключили машинное отделение от системы очистки воздуха, рассчитывая, что после выгорания всего кислорода пожар прекратится сам собой. Курение пока запрещено до особого распоряжения. Обогреватели, вентиляторы и другие электрические приборы и системы, кроме линий связи, должны быть немедленно выключены, это относится также к музыкальному центру и холодильнику. Все освещение, кроме абсолютно необходимого, также немедленно отключить. Все передвижения ограничить до минимума. Я буду вас информировать о дальнейшем развитии событий.

Я почувствовал, что рядом со мною кто-то стоит. Это был доктор Джолли. Обычно такой жизнерадостный, сейчас он выглядел мрачным и удрученным, по щекам у него катились слезы. Он страдальческим тоном обратился ко мне:

- Трудновато дышать, а, старина? Сейчас я даже не слишком рад, что меня спасли. А все эти запрещения: не курить, не пользоваться электричеством, не передвигаться - что это? Неужели то, чего я опасаюсь?

- Боюсь, что так, - на вопрос Джолли ответил сам Свенсон. - Вот и стал реальностью кошмарный сон командира атомной субмарины: пожар подо льдом. В этом случае мы не просто уравниваемся с обычной подводной лодкой - мы опускаемся на две ступени ниже. Во-первых, обычная субмарина вообще не полезет под лед. А во-вторых, у обычных лодок были огромные батареи аккумуляторов, а значит, и вполне достаточный запас энергии, чтобы выбраться из-подо льда. А вот наши резервные аккумуляторы такие слабенькие, что их едва хватит на несколько миль.

- Да, да, - кивнул Джолли. - А все эти "не курить", "не передвигаться" и прочее ...

- Я же сказал: слабенькие аккумуляторы. А сейчас, к сожалению, это единственный источник энергии для питания системы очистки воздуха, освещения, вентиляции, обогрева. Боюсь, у нас на "Дельфине" скоро станет довольно-таки прохладно. Не курить и поменьше двигаться -чтобы в воздух поступало меньше углекислого газа. Главная причина, почему мы должны экономить энергию: она потребуется нам для обогревателей, насосов и двигателей, которые применяются при запуске ядерного реактора. Если мы израсходуем аккумуляторы до запуска ... Думаю, остальное понятно.

- Звучит не слишком ободряюще, так ведь, коммандер? - уныло заметил Джолли.

- Да, конечно. Особых поводов для восторга у меня нет, - сухо отозвался Свенсон.

- Держу пари, - сказал я, - что вы отдали бы сейчас всю свою пенсию за чистую полынью.

- Я бы отдал за это пенсии всех старших офицеров американского флота, - уточнил Свенсон. - Если бы нам сейчас подвернулась полынья, я бы тут же всплыл на поверхность, открыл люк машинного отделения, подождал, пока большая часть дыма выйдет наружу, запустил дизели - они у нас забирают воздух прямо из машинного отделения - и запросто откачал бы остатки дыма. А пока что мне от наших дизелей пользы - все равно что от фортепиано.

- А как насчет компасов?

- Интересный вопрос, - подтвердил Свенсон. - Если мощность аккумуляторов упадет ниже определенного уровня, наши гирокомпасы системы Сперри, а также Н-6А, то есть инерционная система управления, просто выйдут из строя. Тогда мы заблудимся. Элементарно потеряемся. В этих широтах магнитный компас совершенно бесполезен: стрелка просто бегает по кругу.

- Значит, мы тоже будем бегать по кругу, - задумчиво произнес Джолли. - Будем крутить нескончаемые круги под старым добрым льдом. Так? О Господи, коммандер, я и в самом деле жалею, что мы не остались на "Зебре".

- Мы пока что не погибли, доктор... Да, Джон? - обратился он к подошедшему Хансену.

- Насчет Сандерса, сэр, на ледовой машине. Можно дать ему респиратор? У него глаза просто заливает слезами.

- Дайте ему все что угодно, - сказал Свенсон. - Только пусть как следует наблюдает за льдом. Кстати, выделите ему кого- нибудь в помощь. Если встретится полынья хотя бы толщиной с волосок, я буду туда пробиваться. Если толщина льда снизится до, скажем, восьми-девяти футов, немедленно докладывайте.

- Торпедой? - спросил Хансен. - Вот уже три часа мы не встречаем достаточно тонкого льда. А на такой скорости нам не сыскать его и за три месяца. Я сам буду нести там вахту. Все равно я больше ни на что не гожусь с такой вот рукой.

- Спасибо. Но сначала передайте механику Харрисону, чтобы выключил системы поглощения углекислоты и сжигания окиси углерода. Надо экономить каждый ампер. К тому же нам, современным неженкам, совсем не вредно хлебнуть чуть-чуть лиха, как тем старинным подводникам, когда они засиживались на дне часов на двадцать.

- Не слишком ли суровое испытание для наших больных? - заметил я. - Бенсон и Фолсом в медпункте, близнецы Харрингтоны, Браунелл и Болтон в дозиметрической лаборатории. Для их организма зараженный воздух - это лишняя нагрузка.

- Да, я понимаю, кивнул Свенсон. - Мне чертовски жаль. Позднее, когда - и если - воздух совсем испортится, мы включим систему очистки воздуха - но только там, в медпункте и лаборатории...

Он умолк и повернулся к внезапно открывшейся кормовой двери, откуда хлынула новая волна ядовитого дыма. Из машинного отделения вернулся матрос в защитном костюме, и, несмотря на то, что глаза у меня в этой удушливой атмосфере щипало до слез, я мигом определил, что состояние у него препаршивое. К вошедшему тут же бросились Свенсон и несколько матросов, двое подхватили его и втащили в центральный пост, третий быстро захлопнул тяжелую дверь, отрезав доступ зловещему черному облаку.

Свенсон стащил с матроса защитную маску. Это был Мерфи, тот, с которым мы закрывали крышку торпедного аппарата. Подобная работенка, подумал я, всегда достается людям вроде Мерфи и Ролингса.

Лицо у матроса позеленело, глаза закатились, он судорожно хватал ртом воздух и определенно находился в полуобморочном состоянии. Но, очевидно, по сравнению с машинным отделением атмосфера в центральном посту могла показаться чистейшим горным воздухом, так что уже через полминуты дурнота у него из головы выветрилась, и, сидя в кресле, он даже сумел изобразить кривую улыбку.

- Прошу прощения, капитан, - отдуваясь, произнес он. - Этот респиратор не рассчитан на такой дымище, как в машинном отделении. Ну и картина там, скажу я вам: настоящий ад!.. - Он снова улыбнулся. - Но зато хорошие вести, капитан. Утечки радиации нет.

- А где счетчик Гейгера? - тихо спросил Свенсон.

- Простите, сэр, куда-то задевался. Я там тыкался, как слепой котенок, честно, сэр, там в трех дюймах ничего не разберешь. Ну, споткнулся и свалился в механический отсек. Счетчик выпустил. Искал, искал - нигде не видать... - Он открепил от плеча кассету с пленкой. - Но эта штука покажет, сэр.

- Пусть ее проявят немедленно... Вы все сделали отлично, Мерфи, - тепло произнес Свенсон. - А теперь проваливайте в столовую. Там воздух куда чище.

Через пару минут пленка была проявлена, и ее тут же принесли в центральный пост. Свенсон внимательно посмотрел ее, улыбнулся и облегченно свистнул.

- Мерфи прав, утечки радиации нет. Слава Богу, хоть тут повезло. Если бы была... Ну, ладно, чего теперь об этом вспоминать.

Открылась носовая дверь, и в центральный пост зашел еще кто- то, дверь за ним быстро захлопнулась. Я не разглядел, а угадал, кто это.

- Старшина торпедистов Паттерсон разрешил мне обратиться к вам, сэр, - произнес Ролингс сугубо официальным тоном. - Мы только что видели Мерфи, он совсем как пьяный, и мы со старшиной решили, что молокососов вроде него не стоит...

- Как я понимаю, Ролингс, вы вызываетесь следующим? - спросил Свенсон. Груз напряжения и ответственности тяжелым бременем лежал у него на плечах, но я заметил, что он с большим трудом сохраняет серьезность.

- Ну, сэр, не то чтобы вызываюсь... В общем, кто там еще на очереди?

- Наша команда торпедистов, - подколол Свенсон, - всегда была о себе чрезвычайно высокого мнения.

- Пусть попробует кислородный аппарат для работы под водой, - предложил я. - Эти респираторы, похоже, не слишком-то эффективны.

- Утечка пара, капитан? -спросил Ролингс. - Вы хотите, чтобы я проверил это?

- Итак, вы сами себя выдвинули, сами проголосовали и сами избрали, - заметил Свенсон. - Да, именно утечка пара.

- Мерфи вон тот костюмчик надевал? - Ролингс ткнул пальцем в лежащую на полу защитную одежду.

- Да. А что?

- Если бы там была утечка пара, сэр, то на костюме осели бы капли.

- Возможно. Но вполне может быть, что дым и копоть не дают пару конденсироваться. Или, может, там такая жара, что капли тут же снова испаряются. Да мало ли что может быть!.. Слишком долго там не задерживайтесь.

- Ровно столько, сэр, сколько потребуется, чтобы оценить обстановку, - доверительно сообщил Ролингс. Он повернулся к Хансену и улыбнулся. -Тогда, на ледяном поле, лейтенант, вы меня приструнили, но уж теперь-то ясно, как божий день, что медаль я все-таки отхвачу. И принесу немеркнущую славу всему кораблю, это уж точно!

- Если торпедисту Ролингсу уже надоело валять дурака, капитан, - вступил в разговор Хансен, - то у меня есть предложение. Я знаю, что снять маску там он не сможет. Поэтому пусть просто дает вызов по телефону или звонит по машинному телеграфу каждые четыре или пять минут. Тогда мы будем знать, что с ним все в порядке. Если же он не позвонит, кому-то придется идти на выручку.

Свенсон кивнул. Ролингс надел костюм, кислородный прибор и вышел. В третий раз за последнее время открывалась дверь, ведущая к машинному отделению, и третий раз в центральный пост добавлялась новая порция черного, режущего глаза дыма. Дышать становилось все труднее, кто-то уже надел защитные очки, а некоторые даже респираторы.

Зазвонил телефон. Хансен взял трубку, коротко с кем-то переговорил.

- Это Джек Картрайт, шкипер. - Лейтенант Картрайт следил за скоростью корабля, его пост обычно располагался в отсеке управления, но оттуда ему пришлось перебраться в кормовой отсек. -Похоже, из-за дыма ему не удалось пробиться, и он вернулся обратно в кормовой отсек. Он докладывает, что пока что все в порядке, и просит прислать респираторы или дыхательные аппараты для него и еще одного матроса: поодиночке в двигательный отсек не попасть. Я дал согласие.

- У меня на душе было бы куда легче, если бы Джек Картрайт сумел там провести разведку лично, - признался Свенсон. - Отправьте туда матроса, ладно?

- Можно, я сам туда отправлюсь? У ледовой машины пусть подежурит кто-нибудь еще.

Свенсон бросил взгляд на поврежденную руку Хансена, заколебался, потом кивнул.

- Ладно. Но не задерживайтесь в машинном отделении, сразу же обратно.

Через минуту Хансен был уже в пути. Еще через пять минут он вернулся, снял дыхательную аппаратуру. Лицо у него побледнело и покрылось каплями пота.

- Горит в двигательном отсеке, это точно, - угрюмо заявил он. - Там жарче, чем в аду. Ни искр, ни пламени, но это не имеет значения: там такой дымище, что в двух шагах доменную печь не разглядишь.

- Ролингса видели? - спросил Свенсон.

- Нет. А он еще не звонил?

- Два раза звонил, но... - Его прервал звонок машинного телеграфа. - Ага, значит, с ним пока все в порядке... Как насчет кормового отсека, Джон?

- Там чертовски плохая видимость, хуже, чем здесь. Больным очень худо, особенно Болтону. Похоже, там набралось порядком дыма еще перед тем как задраили дверь.

- Передай Харрисону, пусть включит систему очистки. Но только в лаборатории. Остальные пока потерпят.

Прошло пятнадцать минут. Пятнадцать минут, в течение которых трижды звонил машинный телеграф, пятнадцать минут, в течение которых воздух становился все более зловонным и все менее пригодным для дыхания, пятнадцать минут, в течение которых в центральном посту собралась группа матросов, снаряженная для тушения пожара. И вот, наконец, еще одно облако дыма возвестило о том, что кормовая дверь открылась.

Это был Ролингс. Он потерял столько сил, что ему пришлось помочь снять защитный костюм и аппаратуру для дыхания. По его бледному лицу струился пот, а волосы и одежда были такие мокрые, словно он только что вынырнул из воды. Но он торжествующе улыбался.

- Утечки пара нет, капитан, это наверняка. - Чтобы произнести эту фразу, ему понадобилось трижды перевести дух. - А пожар - там, внизу, в механическом отсеке. Искры летят повсюду. Видно и пламя, но не сильное. Я засек, где оно находится, сэр. Турбина высокого давления по правому борту. Горит обшивка.

- Вы получите свою медаль, Ролингс, - заявил Свенсон, - даже если мне придется взять за жабры все наше начальство... - Он повернулся к ожидавшей приказа пожарной группе. - Вы сами все слышали. Турбина по правому борту. Четверо в одной смене. Максимум пятнадцать минут. Лейтенант Рейберн, отправляйтесь с первой сменой. Ножи, кувалды, плоскогубцы, ломы, углекислотные огнетушители. Обшивку сперва тушите, потом отдирайте. Будьте осторожнее, из-под обшивки может вырваться пламя. Ну, насчет паропроводов предупреждать не стану... Все. В дорогу! Смена отправилась выполнять задание. Я обратился к Свенсону:

- Я не совсем понял. Как долго это продлится? Десять минут, четверть часа? Он мрачно взглянул на меня.

- Как минимум, три, а то и четыре часа. Это если нам повезет. В механическом отсеке сам черт ногу сломит. Вентили, трубы, конденсоры, да еще целые мили этих проклятых паропроводов, к ним только прикоснись - тут же ошпаришь руку. Там и в обычных- то условиях работать почти невозможно. Да еще весь корпус турбины покрыт толстым слоем тепловой изоляции - инженеры устанавливали его на веки вечные. Парням придется сперва сбить пламя углекислотными огнетушителями, да и то это не слишком-то поможет. Каждый раз, как они отдерут верхний обугленный кусок, туда поступит новая порция кислорода, и пропитанная горючим изоляция снова заполыхает.

- Пропитанная горючим?

- В том-то и загвоздка, - воскликнул Свенсон. - Движущиеся части любой машины требуют смазки. В механическом отсеке полным- полно всяких машин, а значит, полным-полно смазки. А эта тепловая изоляция впитывает масло, как губка. В любых условиях, даже когда атмосфера хорошо вентилируется, обшивка, притягивает капли машинного масла, как магнит железные опилки. И впитывает их, как промокашка.

- И все-таки, отчего произошел пожар?

- Самовозгорание. Такие случаи уже бывали. Корабль прошел уже свыше пятидесяти тысяч миль, так что обшивка очень сильно пропиталась маслом. После ухода со станции "Зебра" мы почти все время идем полным ходом, турбины, черт бы их побрал, сильно греются, вот и... Джон, от Картрайта еще ничего не слышно?

- Ничего.

- Он там уже добрые двадцать минут.

- Может быть... Но когда я уходил, он как раз начал надевать защитное снаряжение, он и Рингман. Так что они не сразу бросились в машинное отделение. Сейчас позвоню в кормовой отсек... - Он переговорил по телефону, нахмурился. - Из кормового отсека докладывают, что они отправились уже двадцать пять минут назад. Разрешите проверить, сэр?

- Оставайтесь здесь. Я не хочу...

Не успел он договорить, как кормовая дверь с треском распахнулась и оттуда, шатаясь, вывалились два человека, один из которых поддерживал другого. Дверь торопливо задраили, с людей стащили маски. Матроса я узнал: он уже приходил с Рейберном, а второй был Картрайт, старший офицер машинной команды.

- Лейтенант Рейберн отправил меня с лейтенантом, - доложил матрос. - Кажется, с ним не все в порядке, капитан...

Диагноз был совершенно точен. С ним действительно было не все в порядке. Картрайт находился в полубессознательном состоянии, но упорно боролся с полным помрачением рассудка.

- Рингман, - выдавил он из себя. - Пять минут... Пять минут назад... Мы как раз шли обратно...

- Рингман, - тихо, но требовательно повторил Свенсон. - Что с Рингманом?

- Он упал... Там внизу, в механическом отсеке... Я вернулся... вернулся за ним, попытался втащить его наверх по трапу. Он застонал... О Господи, он вскрикнул... Я... Он... Картрайт едва не свалился со стула, его подхватили, посадили обратно. Я сказал:

- Рингман. Или перелом, или отравление.

- Черт его побери! - тихо выругался Свенсон. - Чтоб им всем ни дна, ни покрышки! Перелом. Там внизу... Джон, прикажите, пусть Картрайта перенесут в матросскую столовую... Перелом!...

- Пожалуйста, прикажите мне приготовить защитное снаряжение, - торопливо вмешался доктор Джолли. - Я сейчас принесу из медпункта медицинскую сумку доктора Бенсона.

- Вы? - Свенсон покачал головой. - Очень благородно, Джолли. Очень вам признателен, но не могу...

- Послушайте, старина, ну хоть разок плюньте вы на ваши уставы, - мягко проговорил Джолли. - Не забывайте, коммандер, я тоже с вами на борту этого корабля. Так что мы и потонем вместе, и спасемся тоже вместе. Короче - шутки в сторону!

- Но вы не знаете, как обращаться с этим снаряжением...

- Не знаю - так научусь! Что тут сложного? - сурово бросил Джолли и, не дождавшись ответа, вышел.

Свенсон перевел взгляд на меня. На нем были защитные очки, но они не могли скрыть его озабоченности. В его голосе прозвучала необычная для него нерешительность.

- Как вы считаете...

- Ну, конечно, Джолли прав. У вас нет выбора. Если бы Бенсон был здоров, вы бы отправили его туда, не задумываясь. Кроме того, Джолли чертовски хороший врач.

- Вы не были там внизу, Карпентер. Это настоящие железные джунгли. Там перебинтовать сломанный палец -и то не хватит места...

- Скорее всего, доктор Джолли и не будет там ничего перевязывать или фиксировать. Он просто сделает Рингману укол, тот отключится, и его можно будет спокойно перенести сюда.

Свенсон кивнул, поджал губы и отправился к ледовому эхолоту. Я спросил у Хансена:

- Ну, что, плохи наши дела?

- Да, дружище. Но я бы выразился иначе: дела хуже некуда. Вообще-то, воздуха нам хватило бы на шестнадцать часов. Но сейчас почти половина этого запаса отсюда до самой кормы практически непригодна для дыхания. Остатка нам хватит на несколько часов. Шкиперу приходится вести бой сразу на трех фронтах. Если он не включит систему воздухоочистки, то работающие в механическом отсеке люди ни черта не смогут сделать. Видимость почти нулевая, да еще дыхательные аппараты - парни действуют практически вслепую, почти точно так же, как под водой. Но если он включит воздухоочиститель, то в машинное отделение пойдет кислород, и огонь вспыхнет с новой силой. Кроме того, уменьшится запас энергии, которая нужна для запуска реактора.

- Все это весьма утешительно, - откликнулся я. - А сколько времени вам потребуется, чтобы запустить реактор?

- Не меньше часа. Это после того, как пожар будет потушен и все будет досконально проверено. Не меньше часа.

- Свенсон сказал, что на тушение пожара уйдет три или даже четыре часа. Ну, возьмем пять. Это очень много. Почему он не потратит немного энергии, чтобы поискать полынью?

- Слишком большой риск. Я согласен со шкипером. Не стоит искать лишних приключений на свою голову.

В центральный пост, кашляя и отплевываясь, вернулся Джолли с медицинской сумкой и стал надевать защитное снаряжение. Хансен показал ему, как управляться с дыхательным аппаратом. Джолли, кажется, все усвоил. В сопровождающие ему был выделен Браун, тот самый матрос, что привел в центральный пост лейтенанта Картрайта. Джолли даже не представлял себе, где находится трап, ведущий из верхнего этажа машинного отделения в механический отсек.

- Действуйте как можно быстрее, - предупредил Свенсон. - Не забывайте, Джолли, вы не имеете практики в таких делах. Жду вас обратно через десять минут.

Они возвратились ровно через четыре минуты. Но не принесли потерявшего сознание Рингмана. Без сознания оказался сам доктор Джолли, Браун приволок его обратно в центральный пост.

- Не могу толком сказать, что случилось, - отдуваясь, доложил Браун. Его трясло от перенапряжения: Джолли весил больше него фунтов на тридцать. - Мы только-только зашли в машинное отделение и закрыли дверь, я показывал дорогу. И тут вдруг доктор Джолли упал прямо на меня - я так думаю, он обо что-то споткнулся. Сшиб меня с ног. Когда я поднялся, он лежал на палубе и не двигался. Я направил на него луч фонарика - а он весь холодный. И маска порвана. Я его в охапку и сюда...

- Вот что я вам скажу, - задумчиво произнес Хансен - Для медиков на "Дельфине" наступили тяжелые времена... - Он угрюмо проследил, как безжизненное тело доктора Джолли тащат к кормовой двери, где воздух был относительно чище. - Теперь все три наших лекаря вышли из строя. Очень кстати, не так ли, шкипер?

Свенсон промолчал. Я обратился к нему:

- Этот укол Рингману - вы-то сами знаете, что давать, как и куда?

- Нет.

- А кто-нибудь из экипажа?

- Что толку об этом говорить, доктор Карпентер? Я открыл медицинскую сумку, принесенную Джолли, пошарил среди бутылочек и флакончиков, нашел, что надо, продезинфицировал шприц и сделал себе укол в левую руку, чуть выше повязки.

- Обезболивающее, -пояснил я. - Рука болит, а мне сейчас понадобятся все пальцы... - Я бросил взгляд на Ролингса, который уже пришел в себя, насколько это было возможно в такой зараженной атмосфере. - Как вы себя чувствуете?

- Чуток передохнул. - Он встал и поднял свое дыхательное снаряжение. - Не паникуйте, док. Имея рядышком торпедиста первого класса Ролингса...

- В кормовом отсеке у нас полно свежих людей, доктор Карпентер, возьмите их - остановил его Свенсон.

- Нет, Ролингс. Это для его же пользы. Может, он отхватит за нынешнюю работенку сразу две медали.

Ролингс ухмыльнулся и натянул на голову маску Через две минуты мы уже находились в двигательном отсеке.

Здесь было невыносимо жарко, и видимость, даже с фонарем, не превышала восемнадцати дюймов, но в остальном дела обстояли не так уж и плохо. Дыхательный аппарат действовал отлично, и я чувствовал себя вполне нормально. Разумеется пока.

Ролингс схватил меня за локоть и подвел к трапу, ведущему в механический отсек. Я услышал пронзительное шипение огнетушителей и огляделся, чтобы определить, откуда оно доносится. Как жаль, подумалось мне, что в средние века не существовало подводных лодок: открывшееся передо мною зрелище наверняка вдохновило бы Данте написать еще одну главу своего "Ада". Над огромной турбиной по правому борту покачивались два мощных прожектора, чьи лучи едва пробивались сквозь густой дым, испускаемый обугленной, но все еще тлеющей теплоизоляцией. Вот кусок изоляции покрылся толстым слоем белой пены: подаваемая под давлением углекислота немедленно замораживает все, с чем соприкасается. Матрос с огнетушителем отступил назад, а трое других тут же заняли его место и принялись в клубящейся полутьме кромсать и отдирать испорченную обшивку. Но едва какой- то пласт отвалился, как нижний слой тут же вспыхнул, пламя поднялось выше роста человека, и одетые в защитное снаряжение фигуры отшатнулись прочь, как от сатаны, готового превратить их в пылающие факелы. И снова вперед выступил человек с огнетушителем, снова нажал на рычажок, снова ударила струя углекислоты, снова пламя дрогнуло, рассыпалось искрами и погасло, задушенное коричневато-белым пузырящимся покрывалом... Эта процедура повторялась опять и опять. Заученные движения ее участников, клубы дыма, яркий свет прожекторов, сыплющиеся вокруг искры - все это напоминало таинственные обряды давно сгинувших зловещих культур, где жрецы совершали кровавые жертвоприношения у огненного языческого алтаря.

Мне стало ясно, что Свенсон прав: при такой изматывающей, но вынужденно неторопливой работе пожарников сбить огонь за четыре часа было бы великолепным достижением. Только вот какой воздух будет на "Дельфине" к тому времени?.. Я постарался отогнать от себя эту мысль.

Человек с огнетушителем, это был Рейберн, заметил нас, оторвался от дела и провел меня сквозь переплетение труб и конденсоров туда, где свалился Рингман. Он лежал на спине, не двигаясь, но был в сознании: под защитными очками я заметил, как мечутся его зрачки. Я наклонился к нему, прижался маской к его маске.

- Нога? - крикнул я. Он кивнул.

- Левая?

Он снова кивнул, потом осторожно потрогал больное место чуть выше колена. Я открыл медицинскую сумку, достал ножницы и вырезал ему дырку на рукаве. Теперь шприц - и через две минуты Рингман уже спал. С помощью Ролингса я наложил шины и кое-как перевязал больному ногу. Двое из пожарной команды помогли нам поднять его по трапу, а там уже мы сами с Ролингсом потащили его по коридору над реакторным отсеком. Вот теперь я ощутил, что дышать мне нечем, ноги подкашиваются, а тело обливается потом.

Едва очутившись в центральном посту, я стащил защитную маску и принялся неудержимо кашлять и чихать, из глаз ручьем потекли слезы. За те несколько минут, что мы отсутствовали, воздух здесь страшно ухудшился.

Свенсон обратился ко мне:

- Спасибо, доктор. Как там дела?

- Очень плохо. Терпеть можно, но с трудом, Я думаю, десяти минут для смены пожарников больше чем достаточно.

- Пожарников у меня полно. Пусть будет десять минут.

Пара коренастых матросов отнесла Рингмана в медпункт. Ролингсу было приказано отправляться отдыхать в сравнительно чистой атмосфере матросской столовой в носовой части корабля, но он предпочел задержаться в медпункте. Взглянув на мою перевязанную руку, заметил:

- Три руки лучше, чем одна, даже если две из них принадлежат Ролингсу.

Бенсон метался по койке, что-то временами бормотал, но по- прежнему находился без сознания. Капитан Фолсом спал, причем очень глубоко, это меня удивило, но Ролингс пояснил, что в медпункте нет аварийной сигнализации, а дверь звуконепроницаемая.

Мы устроили Рингмана на операционном столе, и Ролингс большими хирургическими ножницами разрезал ему левую штанину. Дело обстояло не так уж и плохо: треснула большая берцовая кость, ничего сложного. С помощью Ролингса мне удалось наложить фиксирующую повязку. Я даже не пытался поместить ногу больного в вытяжку, пусть это лучше сделает Джолли, когда придет в себя, у него обе руки в порядке.

Мы как раз закончили дело, когда зазвонил телефон. Ролингс быстро поднял трубку, чтобы не разбудить Фолсома, коротко переговорил.

- Центральный пост, - сообщил он. По его окаменевшему лицу я понял, что новость, которую он собирается мне сообщить, не принесет радости. - Это вам передали. Насчет Болтона, того больного в дозиметрической лаборатории, которого перенесли вчера со станции "Зебра". Так вот, он умер. Около двух минут назад... - Он сокрушенно покачал головой. - О Господи, еще одна смерть!..

- Нет, - уточнил я. - Еще одно убийство.