Константин Михайлович Станюкович. "Берег" и море: Глава

I

Скверное осеннее утро. В большом, внушительном, строгого стиля кабинете роскошной казенной квартиры адмирала Берендеева медленно и строго пробило одиннадцать.

В эту минуту осторожно, словно бы не смея нарушить торжественной тишины кабинета, вошел пожилой черноволосый лакей, с широким смышленым лицом, обрамленным заседевшими бакенбардами, опрятный и довольно представительный в своем черном сюртуке с солдатским Георгием.

Неслышно ступая большими цепкими ногами в мягких козловых башмаках, он приблизился к огромному письменному столу посреди комнаты, за которым сидел, погруженный в чтение какой-то бумаги, с длинным карандашом в маленькой, костлявой и морщинистой руке, низенький, сухощавый, совсем седой старик, с коротко остриженною головой и маленькою бородкой клинышком.

Он был в расстегнутом форменном сюртуке и в белом жилете. Белоснежный, тугой стоячий воротничок сорочки подпирал шею и горло в морщинах. Морщины изрезывали и длинноватое, гладко выбритое, отливавшее желтизною лицо с длинным прямым носом, напоминающим трудолюбивого дятла.

Утонувший в высоком, глубоком кресле, старый адмирал казался совсем маленьким.

Камердинер адмирала Никита, бывший матрос, выждал несколько секунд, взглядывая на адмирала и словно бы определяя степень серьезности его настроения.

Адмирал не поднимал головы и, казалось, не замечал своего камердинера.

Тогда, слегка вытянувшись, по старой привычке, Никита решительно и довольно громко произнес:

- Осмелюсь доложить...

- Дурак! - раздражительно оборвал старый адмирал, приказавший раз навсегда не беспокоить его по утрам, когда он занимается, добросовестно прочитывая доклады и добросовестно подучивая учебник механики, чтобы потом не обнаружить своего незнания на подчиненных людях.

- Дама желает видеть ваше высокопревосходительство.

Адмирал взволновался.

- Дама? Зачем дама? Какая дама?

- Супруга капитана второго ранга Артемьева. Молодая и брюнетистая по личности, ваше высокопревосходительство.

С этими словами Никита положил на письменный стол визитную карточку.

Адмирал, прежний лихой "морской волк", неустрашимый, простой и доступный, недаром после долгой службы на берегу изменился.

Если бы посетительница была с громкой фамилией или супруга человека с серьезным служебным положением, он хоть и выругал бы про себя даму, оторвавшую его от работы, но, разумеется, приказал бы немедленно просить.

"А то к нему, высокопоставленному лицу, работающему до одурения, лезет на квартиру какая-то Артемьева, жена капитана второго ранга... Да еще, дура, передает свою карточку... Очень нужно ему знать, что ее зовут Софьей Николаевной!"

Обозленный и дамой, и Никитой, и сегодняшним предстоящим заседанием, где ему придется говорить, защищая свой доклад, адмирал швырнул карточку и проговорил своим скрипучим старческим голосом, звучавшим гневною раздражительностью:

- Скотина! Как ты смел пустить просительницу? Разве не знаешь, что просителей на дому не принимаю. Что курьер смотрел? Где он?

- Услан ее высокопревосходительством.

- Куда?

- В театр и к портнихе.

Адмирал сердито крякнул и сказал:

- Скажи просительнице, что может явиться в министерство... Прием от часа до двух... Понял?

"Ты-то стал меньше понимать на сухой пути!" - подумал Никита, служивший при Берендееве много лет: сперва - капитанским вестовым, а после отставки - камердинером на берегу.

И, вместо того, чтобы "исчезнуть", как исчезал, бывало, из каюты при первом же окрике своего капитана, Никита доложил:

- Я уже все обсказал даме, ваше высокопревосходительство.

- Что ж она?

- Не уходит!

- Как не уходит? - изумленно спросил адмирал, казалось, не понимавший такого неповиновения жены моряка.

- "Я, говорит, не могу уйти. Мне, мол, по экстре на пять минут поговорить, вот и всего!" Этто сказала во всем своем хладнокровии и шмыг в залу.

- Экая нахалка!.. А ты болван!.. Иди и скажи ей, что я не могу принять. Пусть убирается к черту!

- Есть!

Никита вышел и через минуту вернулся.

- Ушла? - нетерпеливо спросил адмирал.

- Никак нет, ваше высокопревосходительство! Несогласна! - казалось, довольный, сказал Никита.

- Как она смеет? На каком основании?.. - подчеркнул адмирал: "на каком основании" - особенно любимые им слова с тех пор, как из отличного строевого моряка сделался неожиданно для себя государственным человеком.

- На том основании, что "буду, говорит, ждать адмирала. Он, мол, не бессердечный человек, чтобы не найти пяти минут для женщины". Известно, по бабьему своему рассудку, не может войти в понятие насчет спешки при вашей должности! - прибавил Никита с едва уловимою ироническою ноткой в его голосе.

- Это черт знает что такое!.. - бешено крикнул адмирал, поднимаясь с кресла.

И он заходил по кабинету, придумывая и, казалось, не придумавши, как отделаться от этой дамы.

- Какая наглость!.. Наглость какая! - повторил адмирал, похрустывая пальцами.

Адмирал уже представлял себе просительницу дерзкою психопаткой, а то и курсисткой, с которой, чего доброго, нарвешься на скандал и еще попадешь в газеты. Нечего сказать, приятно!

И какое может быть у нее экстренное дело к нему?

Взволнованный адмирал придумывал причины, одна другой несовместимее. Одна из них казалась ему вероятнее. "Верно, прилетела жаловаться на мужа, что прибил ее. И поделом такой женщине! Верно, и распутная. Иди с жалобой к экипажному командиру, а то лезет в квартиру... И не уходит... Курьера нет... Никишка... рохля!"

"Наглая баба!" - мысленно поносил старик просительницу.

И этот властный старик, который позволяет грубости и не про себя с подчиненными, избалованный их страхом дисциплины и раболепством, теперь чувствует бессилие, и перед кем? Перед какою-то бабой!..

Точно потерявший ум и засушивший на старости лет сердце, он злобствует на просительницу, трусит ее и, растерянный, не знает, на что решиться.

Решительный и сообразительный в море, он прежде знал, что делать при всяких обстоятельствах на командуемых им судах.

А теперь?..

Так прошла минута.

Отступив к двери, Никита взглядывал на беснующегося адмирала и мысленно порицал его.

"Не обезумей из-за своего звания, очень просто решил бы ты в секунд плевое дело, по рассудку и совести. На том свете уж ему паек идет, а он куражится над подчиненными людьми..."

Сочувствующий просительнице, пообещавший ей попытаться насчет приема адмиралом, он осторожно проговорил:

- Дозвольте доложить, ваше высокопревосходительство?

- Ну... Что еще?

- Просительница не осмелитсяи зря докучать вашему высокопревосходительству.

- Почему?

- Она вовсе не озорного вида.

- А какого?

- Очень даже благородного обращения, ваше высокопревосходительство! Хоть по своей гордости и не оказывает обескураженности, плакать не плачет, а заметно, что в расстройке... Такая тихая, в строгой задумчивости сидит просительница и ждет!

И после паузы Никита значительно и серьезно прибавил, чтобы напугать адмирала:

- Как бы, грехом, с ней чего не случилось от отчаянности, ваше высокопревосходительство!

- Чего? - испуганно и растерянно спросил адмирал.

- Известно, по женской части. Схватит ее "истерик", и заголосит просительница на всю квартиру! - значительно и таинственно понижая голос, докладывал Никита.

Недаром же он клепал на просительницу с самыми добрыми намерениями человека, еще не забывшего совесть.

Он хорошо знал своего адмирала. Не раз наблюдал, как теряется старик, "давая слабину", когда адмиральша, лет на тридцать моложе мужа, женщина, по словам Никиты, "шельмоватая", "форсистая" и еще "бельфамистая", довольно-таки часто занималась "истериком" и в такие минуты называла мужа "противною старою обезьяной".

Вот почему, пользуясь случаем, Никита "забирал ходу", как называл он смелость своего разговора с адмиралом, и продолжал:

- Одно только будет беспокойство вашему высокопревосходительству, осмелюсь доложить... И ежели бы изволили потребовать просительницу, она живо бы обсказала свою причину, и... проваливай!

Адмирал снова назвал своего камердинера непечатным словом и прибавил:

- Черт с ней. Зови ее! Только предупреди: пять минут - и ни секунды!

- Есть, ваше высокопревосходительство! - отвечал Никита, не обращая большого внимания на брань и, казалось, очень довольный, скрывая свое горделивое чувство победителя.

"Только зря больше пяти минут куражился. Давно принял бы барыню и сидел бы за своими бумагами!" - подумал Никита.

И почти вприпрыжку "исчез" из кабинета обрадовать просительницу.

А старый адмирал, словно бы боявшийся уронить престиж власти, на который покушается жена капитана второго ранга Артемьева ("И как он смел пустить свою дуру к высшему начальству!"), слегка выпялил грудь, нахмурил седые брови и, заложив за спину обе руки, остановился невдалеке от дверей в позе нахохлившегося дятла, готовый оборвать "нахалку".