Приступая к этой книге, я ломал себе
голову, с чего начать; теперь не знаю, чем
кончить. По правде говоря, мне кажется,
ничто в жизни не кончается, пока не
оборвется сама жизнь...
В пятницу, 6 августа 1971 года, через 292 дня
после старта, я снова ступил на пристань
Королевского Южного яхт-клуба в устье реки
Хэмбл. Меня встречали принц Уэльский,
принцесса Анна, герцог Эдинбургский,
премьер-министр Эдвард Хит, другие видные
деятели и множество так называемых простых
людей, которые на самом деле составляют
плоть страны. Мистер Хит произнес лестную
для меня речь. Вместе с Морин и Сэмэнтой я
подошел к микрофону и ответил, как мог.
Меня окружало сплошное радушие. «Бритиш
стил» с убранными парусами спокойно
отдыхала у стенки. Я постарался привести
яхту в порядок, и люди очень похвально
отзывались о ней. Несомненно, и яхта, и ее
конструктор Роберт Кларк, и рабочие,
которые ее строили, заслуживали всяческой
похвалы. Что сказать о себе самом?
Что ж, я выполнил то, что наметил. Мне
неслыханно повезло: мое желание сбылось. Я
отлично понимаю, до какой степени обязан
всем тем, кто помог мне,— да что там — без
кого плавание попросту не могло бы
состояться. Об одних (например, о Морин) я не
раз говорил в этой книге. Других — искусных
мастеров, чьи изделия устояли против всех
атак океана, ткачих, которые изготовили
материал для моих парусов,— я даже не знаю.
Но хотя я шел один, все они были моими
товарищами по плаванию.
Было ли эгоизмом с моей стороны возлагать
такое бремя на Морин, бросать жену и
маленькую дочь почти на целый год ради
приключения, которое я сам же постарался
сделать опасным? Да, я обязан признаться,
что это было эгоизмом. Но я обязан также
сказать, что ответ не так уж прост. Чтобы
жизнь не проходила впустую, человек должен
стремиться как-то проявить себя. Не знаю
почему,— видно, так уж я устроен — но мне
для этого понадобилось выйти вот в такое
плавание. Думаю, во всяком случае надеюсь,
что этот мотив весит больше, чем эгоизм.
Нужно было обладать такой благородной
душой, какой обладает Морин, чтобы понять
меня и не отговаривать, а пойти на
напряженный труд, тревоги, разлуку, отказ от
своего очага, пожертвовать всем тем, что так
важно для каждой женщины и матери, и помочь
мне проявить себя.
Стоило ли приносить такие жертвы? На это я
могу ответить только еще одним вопросом:
мне ли об этом судить? Лично мне, Чэю Блайту,
плавание дало невероятно много. Десять
месяцев одиночества в пустыннейших водах
земного шара закалили мою душу и тело,
обострили все мои восприятия. И я надеюсь,
что научился больше чтить не только других
людей, но и все живое вообще. Что-то из моих
чувств и мыслей отражено в судовом журнале.
О том, как легко испаряются благие
намерения, говорят мои мысли при встрече с
рыбаками под конец плавания. Тогда я
вовремя себя одернул; надеюсь, что и впредь,
когда в повседневной жизни у меня возникнут
недобрые или недостойные мысли, я сумею с
собой справиться. Поручиться не могу, но
надеюсь.
Вот что дало мне мое плавание, насколько
это можно выразить словами. Дало ли оно что-нибудь
другим, не знаю. Надеюсь, что дало. Когда я
увидел огромное скопление людей на
набережной Хэмбла, у меня перехватило горло.
Я был страшно горд и польщен и глубоко
благодарен всем встречавшим, но я понимал и
понимаю, что желание видеть меня, Чэя Блайта,
было только одной из причин, которые
привели их туда. Главным была не моя
личность, а нечто другое — я как бы
олицетворял способность человечества
бросить вызов
опасности и победить. Так уж вышло, что на
мою долю выпала такая большая честь. И
значит, я плыл не зря. Нам нужна романтика.
Человечество всегда нуждалось в романтике,
и, пожалуй, в наш технологический век она
нужнее, чем когда-либо. Молодые люди должны
стремиться к всестороннему развитию. Если
мое плавание поможет другим проникнуться
этой мыслью, значит, все, что было сделано
Морин и мной, делалось не только для нас
самих.
Получается, что речь идет не столько о
конце большого приключения, сколько о
начале новой главы в нашей жизни.
