Джек Хиггинс. Штормовое предупреждение: 4

4

Ночь быстро спускалась, когда Джего и старшина Янсен взбирались на холм Святого Мунго. Похоронную команду они обнаружили на кладбище позади церкви. Собралось около двадцати островитян, мужчин и женщин. Джин Синклер и Рив стояли рядом, адмирал - в полной форме. Мердок Маклеод в своем лучшем костюме из голубой саржи стоял в головах открытой могилы с молитвенником в руках.

Два американца остановились неподалеку и сняли фуражки. Было очень тихо, раздавалось только непрестанное пение птиц. Джего посмотрел, как за Мери-тауном в подкове гавани стоял его корабль, пришвартованный к молу.

Солнце бросало на небо отцвет меди с алыми отблесками на тонких перистых облаках. За Барра Хед островитяне шли к северу на Барра, Мингулей, Паббей, Сендрей, скользя по совершенно спокойному морю, черные на фоне пламени.

Рив глянул через плечо, что-то пробормотал Джин Синклер, потом двинулся к ним, огибая могильные плиты: "Спасибо, что быстро пришли, лейтенант."

"Не за что, сэр. Мы были на пути в Маллейг из Сторновея, когда вам передали сообщение." Джего кивнул на могилу, куда полдюжины рыбаков опускали гроб: "Еще один с U-743?"

Рив кивнул: "Восьмой за три дня." Он поколебался: "В прошлый раз вы говорили, что на этой неделе поедете на побывку в Лондон."

"Верно, адмирал. Если я смогу дойти вовремя до Маллейга, то намерен поймать ночной поезд на Глазго. Я что-нибудь могу сделать для вас, сэр?"

"Конечно." Рив достал из кармана пару конвертов: "Первый для моей племянницы. Она живет в Вестминстере, недалеко от парламента."

"А другое, сэр?"

Рив положил его сверху: "Как видите, оно адресовано лично шефу штаб-квартиры. Это сэкономит время."

Джего увидел адрес на конверте и поперхнулся: "Бог мой!"

Рив улыбнулся: "Проследите, чтобы письмо вручили одному из его помощников лично. Никому другому."

"Да, сэр."

"Теперь вам лучше отправляться. Я жду, что услышу вас, как только вы вернетесь. Я уже говорил, что у меня в коттедже есть радиопередатчик: небольшое одолжение со стороны флота. Вы свяжитесь с Маллейгом, а я буду целыми днями сидеть у проклятой штуки, надеясь, что кто-нибудь обратит внимание."

Джего отдал честь, кивнул Янсену, и они удалились. Адмирал вернулся к похоронам и Мердок Маклеод начал твердым ясным голосом громко читать: "Рожденному женщиной недолго жить. Он приходит и уходит, как цветок..."

Когда они миновали входные ворота, вдруг стало очень темно, осталась лишь истлевающая полоска огня на горизонте.

Янсен спросил: "Кому письмо, лейтенант?"

"Генералу Эйзенхауэру", просто ответил Джего.

x x x

В Бресте перестрелка шла через реку и стрекотание автоматов разносилось над водой, когда Пауль Герике повернул за угол. Где-то далеко на горизонте ракеты по дуге неслись через ночь и, несмотря на сильный дождь, значительная часть города, похоже, была в огне. Большинство складов, когда-то обрамлявших улицу, были разбомблены, тротуар усыпан щебнем и битым стеклом, но небольшой отель на углу, который служил морским штабом, вроде бы уцелел. Герике быстро вбежал по ступенькам, показал часовому у дверей документы и вошел.

Он был невысок, не более пяти футов пяти-шести дюймов, светловолосый, с бледным лицом, не тронутым ветром и погодой. Глаза очень темные, совсем без искры, в странном контрасте с доброй, почти ленивой улыбкой, которая, похоже, постоянно была у него на губах.

Белая морская фуражка видела лучшие времена и он едва ли представлял импозантную фигуру в поношенной кожаной куртке, кожаных брюках и морских ботинках. Но юный лейтенант, сидящий в фойе за столом, увидел только Рыцарский крест с дубовыми листьями и мгновенно встал.

"Меня просили немедленно доложить о своем прибытии коммодору подводного флота", сказал Герике. "Корветтен-капитан Герике, U-235."

"Он ждет вас", сказал лейтенант. "Следуйте за мной."

Они поднялись по витой лестнице. Младший офицер с пистолетом у пояса стоял на охране у одной из комнат отеля. Рукописная надпись на двери гласила: "Капитан-цур-зее Отто Фримель, командир Западного подводного флота."

Лейтенант постучал и вошел: "Лейтенант-коммандер Герике прибыл."

Комната была в полутьме, горела только настольная лампа на столе Фримеля. Он сидел в нарукавниках, разбирая кучу корреспонденции, на кончике носа висели очки в стальной оправе, в левом уголке рта торчал мундштук слоновой кости.

Он, улыбаясь, встал из-за стола, протягивая руку: "Мой дорогой Пауль. Рад тебя видеть. Как Вест-Индия?"

"Долгая тянучка", ответил Герике. "Особенно, когда время возвращаться."

Фримель вынул бутылку шнапса и два бокала: "Шампанского нет. Не то, что в былые дни."

"Что, нет букетов в доке?", сказал Герике. "Только не говори мне, что мы проигрываем войну."

"Мой дорогой Пауль, в Бресте у нас вообще больше нет доков. Если бы ты прибыл днем, то заметил бы весьма неважное состояние наших неприступных причалов для подлодок. Пять метров напряженного бетона превращены в пыль маленькой штучкой, которую РАФ называет бомбой типа "землетрясение"." Он поднял бокал: "За тебя, Пауль. Я слышал, поход удачный?"

"Неплохой."

"Не преуменьшай. Канадский корвет, танкер и три торговых судна? Тридцать одна тысяча тонн, а ты говоришь "неплохо"? Я бы определил это как весьма большое чудо. В наши дни две из трех ушедших подлодок не возвращаются." Он покачал головой: "Сейчас не сороковой. Исчезло счастливое время. Теперь они присылают полуобученных детей. Ты - один из немногих оставшихся старожилов."

Герике взял сигарету из пачки на столе. Французские из самых дешевых, и когда он закурил и затянулся, дым так защипал горло, что он зашелся в пароксизме кашля.

"Боже мой! Теперь понятно, что дела плохи."

"Ты не представляешь, насколько плохи", сказал Фримель. "Брест осажден американским восьмым армейским корпусом с девятого августа. Единственная причина, по которой мы все еще здесь, это совершенно невероятная оборона, которую держит генерал Рамке и вторая воздушно-десантная дивизия. Его парашютисты, без сомнения, самые превосходные воины, которых я когда-либо видел в действии, включая ваффен-СС." Он снова потянулся к бутылке шнапса: "Еще бы, их переместили сюда с Украины. Похоже, они все еще в эйфории от такой удачи. Кроме всего, американский лагерь военнопленных бесконечно предпочтительнее такого же русского."

"А как с подлодками?"

"Их больше нет. Девятой флотилии больше не существует. U-256 ушла последней. Это было одиннадцать дней назад. Штаб перегруппировался в Берген."

"А как со мной?", спросил Герике. "Я мог бы пройти в Норвегию по пути из Ирландского моря и Северного пролива."

"Приказ тебе, Пауль, совершенно однозначен. Ты должен уйти в Берген через Английский пролив, как и остаток флотилии, но в твоем случае кто-то в верховном командовании предусмотрел то, что можно назвать небольшим крюком."

Герике, которого давно ничем нельзя было удивить, улыбнулся: "Куда именно?"

"На самом деле все очень просто." Фримель повернулся к столу, покопался в куче карт, нашел нужную и разложил на столе.

Герике наклонился: "Фальмут?"

"Верно. Пятнадцатая флотилия королевских ВМС, действующая с Фальмута, недавно вызвала хаос на всем побережье. Говоря честно, они сделали невозможной любую морскую активность."

"И что, они думают, я смогу с этим поделать?"

"В соответствии с приказом - войти в Фальмут и выставить мины."

"Ты, конечно, шутишь."

Фримель протянул напечатанный приказ: "Сам Дениц."

Герике громко рассмеялся.

"Действительно чудно, Отто. Совершенно великолепно в своем идиотизме даже для этих кабинетных ублюдков из Киля. Что, черт побери, я должен сделать: выиграть войну одним смелым ударом?" Он покачал головой: "Они, похоже, верят в сказки. Кто-то должен сказать им, что когда портной хвастает, что одним ударом убьет семерых, он имеет в виду мух на куске хлеба с джемом."

"Не знаю", ответил Фримель. "Могло быть хуже. Там защитная полоса мин плюс затопленное судно между Пенденнис Пойнт и Черной Скалой и временный сетевой бум от Черной Скалы до Сент-Энтони Хед. Кстати, все это совершенно секретно, но, похоже, у абвера все еще есть агент, действующий в районе Фальмута."

"Ему, наверное, очень одиноко."

"Суда все время заходит и выходят. Заходи с ними, когда откроют сеть. Сбрось свои яички здесь, на Каррик Роудс, и во внутренней гавани, и сразу назад."

Герике покачал головой: "Боюсь, что нет."

"Почему?"

"Мы сможем войти, но, конечно, не сможем выйти."

Фримель вздохнул: "Жаль, потому что я иду с тобой. Совсем не из жажды приключений, уверяю тебя. У меня приказ прибыть в Киль, и так как сухопутные пути в Германию отрезаны, кажется у меня единственная возможность - дойти с тобой до Бергена."

Герике пожал плечами: "Ну, к конце концов, все дороги ведут в ад."

Фримель взял французскую сигарету и вставил в мундштук: "В каком ты состоянии?"

"Нас ударил "либерейтор" в Бискайе. Только поверхностные повреждения, но двигатели нуждаются в полной переборке. Для начала, новые подшипники."

"Невозможно. Я могу дать тебе четыре-пять суток. Мы должны выйти девятнадцатого. Рамке сказал мне, что он сможет продержаться самое долгое еще неделю. Не больше."

Дверь открылась и вошел молодой лейтенант: "Сообщение из Киля. Весьма срочно."

Фримель принял клочок папиросной бумаги и водрузил очки. Легкая ироническая улыбка появилась на его губах: "Ты не поверишь, Пауль, но это подтверждение моего производства в ранг контр-адмирала, командующего всеми военно-морскими силами в районе Бреста. Наверное, оно задержалось на линиях связи."

Лейтенант протянул еще один клочок. Фримель прочел, лицо посуровело, он передал клочок Герике. Содержание гласило: "Поздравляю с производством, убежден, что вы и ваши солдаты скорее умрете, чем отдадите врагу пядь земли. Адольф Гитлер."

Герике вернул телеграмму: "Поздравляю, господин адмирал", официально сказал он.

Без малейшего выражения эмоций Фримель сказал лейтенанту: "Пошлите в Берлин следующее сообщение: "Будем драться до последнего. Да здравствует фюрер!" Это все. Свободны!"

Молодой лейтенант удалился. Фримель спросил: "Вы одобряете?"

"Это последнее сообщение Лютьенса, перед тем как затонул "Бисмарк"."

"Именно." Контр-адмирал Фримель сказал: "Еще рюмочку, мой друг?" Он потянулся к бутылке и вздохнул: "Какая жалость. Кажется, мы прикончили последнюю бутылку шнапса."

x x x

На следующий вечер в восемь-тридцать в Лондоне продолжался сильный дождь, когда передовые Ю-88 из кампфгруппы "1/КГ-66", действующие из Шартра и Ренна во Франции, нанесли свой первый удар. В девять-пятнадцать отделение скорой помощи госпиталя Гая уже работало в полную силу.

Джанет Манро, задернув занавеску в последней клетушке по коридору, осторожно накладывала двадцать семь швов на правое бедро молодого пожарного-добровольца. Он казался ошеломленным и лежал, уставившись пустым взглядом в потолок, незажженная сигарета свисала из уголка рта.

Джанет ассистировал медбрат по имени Каллаген, седой мужчина под шестьдесят, служивший на Западном фронте сержантом медицинского корпуса в первую мировую войну. Он сильно поддерживал молодую американскую докторшу всеми возможными способами и считал своим основным делом присматривать за ее благополучием, когда она казалась совершенно не способной сделать что-нибудь для себя. В частности, сейчас он был озабочен тем, что она находилась на службе двенадцать часов подряд и это начало сказываться.

"Вы уйдете после этого пациента, мисс?"

"Как я могу, Джой?", ответила она. "Они будут поступать всю ночь."

Некоторое время бомбы падали на другой стороне Темзы, теперь же взрыв раздался близко. Все здание содрогнулось, донесся звон бьющегося стекла. Лампы на мгновение пригасли, где-то зашелся плачем ребенок.

"Боже мой, Джерри выбрал как раз это время", заметил Каллаген.

"Что вы имеете в виду?", спросила она, сосредоточенная на своей работе.

Он, казалось, удивился: "Не знаете, кто здесь сегодня, мисс? Сам Эйзенхауэр. Появился внезапно примерно за час до бомбежки."

Она прервалась и озадаченно посмотрела на него: "Генерал Эйзенхауэр? Здесь?"

"Посетил парашютистов-янки из семьдесят третьей палаты. Этих парней на прошлой неделе выбросили над Парижем. Я слышал, он наградил некоторых."

Она не восприняла, вдруг почувствовав сильную усталость. Повернувшись к пациенту, она наложила последнюю пару швов.

"Я забинтую", сказал Каллаген. "Приготовьте себе чашечку чая."

Когда она снимала резиновые перчатки, молодой пожарный повернул голову и посмотрел на нее: "Так вы янки, доктор?"

"Верно."

"Нет ли жвачки, дорогуша?"

Она улыбнулась и достала из кармана зажигалку: "Нет, но могу дать огоньку."

Она вынула сигарету у него изо рта, прикурила и вернула ему: "Теперь все будет в порядке."

Он улыбнулся: "Вы готовите так же хорошо, док?"

"Когда есть время."

Внезапно усилие держать улыбку оказалось слишком непосильным, она повернулась и быстро вышла в коридор. Каллаген прав. Ей необходима чашечка чая, очень сильно необходима. И часов пятнадцать сна потом - но это, конечно, совершенно невозможно.

Она смотрела вдоль коридора, когда занавеска одной клетушки отодвинулась и появилась молодая сиделка. Она, очевидно, была в панике, руки в крови. Дико озираясь, она заметила Джанет и позвала ее беззвучно, потому что в этот момент достаточно близко упала еще одна тяжелая бомба, сотрясая стены и осыпая штукатурку с потолка.

Джанет схватила ее за плечи: "Что случилось?"

Девушка попыталась заговорить, судорожно указывая на клетушку, но упала еще бомба, и Джанет, отодвинув ее в сторону, вошла. Женщина, лежавшая на мягком операционном столе, накрытая простыней, очевидно, находилась в разгаре родов. Склонившийся к ней молодой человек был в порванной и пыльной форме капрала коммандос.

"Кто вы?" Усталость исчезла, словно ее и не бывало.

"Ее муж, мисс. Она рожает." Она дернула Джанет за рукав: "Ради бога, сделайте что-нибудь."

Джанет откинула простыню: "Когда она начала?"

"С полчаса, может, немного больше. Мы были на Хай-стрит, когда включились сирены, поэтому мы зашли на станцию метро Боро. Когда ей стало плохо, я подумала, что лучше пройти в госпиталь, но снаружи был ад. Бомбы засыпали весь район."

Еще одна упала очень близко к госпиталю и следом другая. На мгновение лампы выключились. Женщина на столе кричала от боли и страха. Когда включился свет, ее глаза чуть не вылезали из орбит, она пыталась сесть.

Джанет толкнула ее назад и повернулась к молодой сиделке: "Вы знаете, что роды идут не так, как надо?"

"Я не уверена", ответила девушка. "Я только стажер." Она взглянула на руки. "Было много крови."

Молодой коммандос дернул Джанет за рукав: "Как идут роды? Что будет дальше?"

"Ребенок обычно появляется головой вперед", спокойно сказала Джанет. "Здесь у нас обратное положение. Это значит, что он появляется спиной."

"Вы справитесь?"

"Думаю, да, но мы потеряли много времени. Я хочу, чтобы вы остались с женой, держали ее за руку и говорили с ней. Говорите все, что хотите, только не останавливайтесь."

"Позвать сестру Джонсон?", спросила молодая сиделка.

"Нет времени", ответила Джанет. "Вы нужны здесь."

Бомбы теперь падали все время и от их разрывов разразилась паника среди толпы, ожидавшей в приемном покое. Джанет сделала глубокий вдох, пытаясь игнорировать мир кошмара снаружи и сконцентрироваться на предстоящей задаче.

Первой проблемой было высвободить ножки. Она осторожно зондировала внутри, пока ей удалось пропустить палец под одной из коленочек ребенка. Ножка немедленно согнулась и так же сделала вторая, когда она повторила манипуляцию.

Женщина закричала и Джанет сказала мужу: "Говорите, чтобы она тужилась. Сильно."

Через мгновение ножки высвободились. Она протянула руки молодой сиделке, чтобы та стерла кровь, потом схватила за ножки и крепко тянула, пока не появились плечики.

Теперь надо было заняться ручками. Она поворачивала ребенка влево, пока не согнулось плечико, просунула палец под локоток и высвободила левую ручку. Бомбы все падали, но уже дальше, и она повторила все с правой рукой.

Снаружи доносился ужасный шум, люди бегали взад-вперед по коридору, пахло гарью. Она прошептала молодой сиделке: "Пока все хорошо. Теперь голову."

Она положила правую руку под ребенка и сунула указательный палец в его ротик, потом попробовала, хорошо ли уцепилась левой рукой за плечи, и начала тянуть. Медленно, очень медленно, но требовалась такая значительная сила, что пот выступил на лбу.

Наконец, головка освободилась и была в ее руках. Но было очевидно, что ребенок не дышит, все его тельце было цвета глубокого пурпура.

"Вату, быстро." Молодая сиделка передала вату и Джанет очистила рот и ноздри. "Теперь сходите за сестрой Джанет, если она не занята, или за Каллагеном. Кого-нибудь, только быстрее."

Девушка выбежала, а Джанет начала дуть в крошечный ротик. Совершенно неожиданно ребенок вздрогнул, сделал громкий вздох и начал кричать.

Джанет подняла глаза и увидела, что молодой коммандос дикими глазами уставился на нее. "Девочка", сказала она, "если вам интересно."

Его жена задушенно застонала и потеряла сознание. В это мгновение занавеска откинулась и вбежала сестра Джонсон. Джанет вручила ребенке ей. "Это вам, сестра", сказала она. "Я займусь матерью", и она локтем отодвинула молодого коммандос с дороги и склонилась над его женой.

x x x

Когда бомбежка кончилась, было уже поздно. Она вышла на крыльцо, выкурить сигарету и усталость снова охватила ее.

"О боже", кротко сказала она. "Когда-нибудь кончится эта война?"

По ту сторону Темзы возле Вестминстера горели пожары и кислый запах дыма наполнял воздух. Сзади резко распахнулась черная светонепроницаемая занавеска и появился Каллаген с американским офицером в плаще и в фуражке с козырьком.

"О, вот вы где, доктор", сказал Каллаген. "Все обежал из-за вас. Этот джентльмен хочет с вами поговорить."

"Полковник Брисингем, мэм." Он четко отсалютовал.

Каллаген удалился, оставив их одних на тускло освещенном крыльце. "Что я могу сделать для вас, полковник?", спросила Джанет.

"Генерал Эйзенхауэр хотел бы поговорить с вами, мэм, если вы уделите ему несколько минут вашего времени."

Он выговаривал слова степенно и вежливо, но Джанет казалось, что крыльцо очень медленно колышется. Она пошатнулась на полковника и тот подхватил ее.

"С вами все в порядке?"

"Слишком долгий день." Она глубоко вдохнула воздух: "Где генерал?"

"Прямо через двор, мэм, в штабной машине. Следуйте за мной. Боюсь, что у нас мало времени. Он должен вернуться в Париж к завтрашнему утру."

Машина стояла в углу возле главных ворот. Она увидела окружавшие ее джипы, каски военной полиции. Брисингем открыл заднюю дверь.

"Доктор Манро, генерал."

Джанет помедлила, потом забралась внутрь и Брисингем закрыл дверь. В слабом свете пульта она могла составить лишь общее впечатление. Он был во френче и в фуражке, она плохо различала лицо, если не считать блеска зубов в неподражаемой улыбке.

"Вы удивитесь, если я скажу, что чувствую, словно знаю вас?", спросил Эйзенхауэр.

Она нахмурилась, потом нашла решение: "Дядя Кэри?"

Он усмехнулся: "Мы все время говорили о вас за кофе в штабе, когда вместе набрасывали план Оверлорд. Но я знал его задолго до того. Панама, тысяча девятьсот двадцать второй - двадцать третий. Я был майором, а он, как я помню, лейтенант-коммандером с репутацией человека, которым трудно управлять."

"Он не изменился."

"Ни в малейшей степени." Он сделал паузу. "Например, когда он тонул на норвежском эсминце в день-Д. Он вообще не должен был быть там. Прямое нарушение собственных приказов."

"Что стоило ему глаза и половины руки."

"Знаю. Скажите: это местечко Фада - шотландский остров, где он сейчас находится - что он там делает?"

"Оттуда происходит семья его матери. Прямо перед войной он получил коттедж в наследство от кузена. Он хотел где-то спрятаться на время, и мне кажется, ему там хорошо. Это странное место."

"Думаете, он там что-то ищет?"

"Наверное."

Генерал кивнул: "Знаете, он пытается вернуться в строй?"

"Нет, но это меня не удивляет."

"И меня. В его возрасте он не может изменить свою природу за один день, но это просто невозможно, вы должны понимать. Один глаз, недействующая рука. Он отдал все, что мог..."

"Кроме жизни."

"Черт побери!",сказалЭйзенхауэр."Военно-морской департамент не желает шевелиться. Они хотят, чтобы он немедленно ушел в отставку."

"А вы?"

Он тяжело вздохнул: "Он прислал мне личное письмо через молодого морского офицера в отпуске. Удачно, что я оказался сегодня в Лондоне."

"Он просит вас о помощи? Кэри Рив?" Она улыбнулась. "Ну, генерал, это действительно кое-что."

"Та же мысль возникла и у меня", сказал Эйзенхауэр.

"И вы можете помочь?"

"У меня есть для него работа в Париже, начиная с первого октября. Заместитель директора в штабе координации материального и кадрового снабжения."

"Работа за столом?" Джанет покачала головой: "Этого он избегает."

"Старые дни миновали. Если он хочет работу, для него есть одна. Иначе - погост. Он должен понимать."

"Захочет ли он?", мягко сказала она, словно самой себе.

Эйзенхауэр сказал: "Подумайте, есть ли у вас возможность взять несколько дней отпуска, съездить и повидать его?"

Она задумалась. "Думаю, да. За последние полгода у меня был только один выходной."

"Чудесно", сказал он. "Естественно, я прикажу кому-нибудь из моего штаба приготовить для вас необходимые проездные документы. Я дам вам письмо, в котором ясно выскажусь о своем предложении. Но настоящее давление должно исходить от вас."

В окно постучали. Эйзенхауэр опустил стекло, появился Брисингем: "Нам нужно двигаться, если мы хотим успеть на самолет, генерал."

Эйзенхауэр нетерпеливо кивнул и снова поднял стекло. "Они не оставляют меня в одиночестве ни на минуту. Война - это ад, даже для генералов, поверьте."

x x x

Далеко в Атлантике горизонт потрескивал полосами молний и начинался сильный дождь. Ветер достиг 8 баллов по шкале Бофорта, по морю двигались гороподобные волны и "Дойчланд" шла только под узкими парусами, за штурвалом стояли Рихтер и Штурм.

В четвертую склянку первой вахты внезапный злой шквал с невероятной силой ударил с юго-востока, градины сыпались, словно пули. "Дойчланд" накренилась на борт, отклонившись от курса почти на пять румбов, Штурм потерял равновесие и потоком воды его унесло по палубе, Рихтер в одиночку отчаянно боролся с вращающимся штурвалом. Когда ветер нанес очередной зверский удар, "Дойчланд" пошатнулась и начала переворачиваться.

Бергеру не спалось и он лежал на койке почти час, куря сигару и слушая музыку шторма. Все части судна трещали и стонали, ветер свистел в снастях на тысячу разных голосов. Он был одет на плохую погоду, в морских ботинках и клеенчатом плаще, готовый к любой неожиданности.

Наступивший кризис был таким внезапным, что его сбросило с койки, прежде чем он понял, что случилось, и он покатился по каюте, ударившись о стол.

Пока он пытался встать, пол продолжал крениться. "Великий боже, она тонет!", сказал он вслух. Наконец, крен прекратился. Он доковылял до двери, открыл ее и вышел.

В небе непрерывно вспыхивали молнии, освещая необычную сцену. "Дойчланд" лежала на боку, почти касаясь бимсами воды, поручни левого борта скрывались в бушующей воде.

Рихтер и Штурм боролись со штурвалом, несколько матросов ковыляли и скользили по накренившейся палубе в страшной панике.

"Она тонет! Она тонет!", кричал один из них. Бергер двинул его в челюсть, повалив на спину.

Он закричал: "Разверните ее, ради бога! Разверните ее!"

Постепенно и со значительными трудностями "Дойчланд" начала поворачиваться на ветер, когда Рихтер и Штурм повернули руль, но палуба оставалась такой наклонной, что никто не мог стоять, не держась за что-нибудь.

Бергер заорал на двух ближайших матросов: "Возьмите штурвал и пусть Рихтер и Штурм сойдут ко мне."

Ему удалось на руках и коленях подобраться к кормовому грузовому люку, когда появились Рихтер и Штурм. "Что вы думаете?", прокричал Штурм сквозь рев моря.

"Очевидно, сдвинулся балласт", ответил Бергер. "Важно знать, насколько. Давайте снимем крышку люка и посмотрим состояние игры."

x x x

Внизу у пассажиров был ужасный беспорядок. Когда ударил шквал, сестра Анджела и сестра Эльза сидели вместе на нижней койке в своей каюте, обсуждая цитату из Писания - обычный вечерний урок перед сном. Обоих сбросило на пол, керосиновая лампа упала с крюка на потолке и разбилась рядом с ними. Расплывшаяся лужица керосина вспыхнула, но почти сразу погасла, когда каюта накренилась и в распахнувшуюся дверь хлынула вода.

Сестра Анджела начала читать последнюю часть покаянной молитвы. "О мой боже, бесконечно добрый в себе..." Она захлебнулась словами, все инстинкты восставали против такого спокойного приятия смерти. Она поползла к двери, зовя сестру Эльзу следовать за нею.

В салоне была полная тьма, вода лилась внутрь сквозь разбитый световой люк. Это был мир кошмара. Звучали истерические голоса. Кто-то столкнулся с ней, она протянула руку и нащупала лицо, чья-то рука в панике схватилась за нее. Вдруг дверь в каюту открылась и хлынул свет, когда Отто Прагер появился с лампой в руке.

Пол салона был накренен под углом в сорок пять градусов, обеденной стол и кресла, привинченные к полу, оставались на месте, но по левому борту в нижней части вода скопилась на глубину в три фута. От каждой волны вода лилась через разбитый световой люк, только вчера остекленный заново после эпизода с "Гардиан".

Сестра Анджела увидела, что за нее схватилась сестра Лотта, самая молодая из монахинь. Девушка была без ума от страха и сестре Анджеле пришлось бороться, чтобы вырваться.

Она энергично потрясла молодую женщину и влепила ей пощечину: "Возьми себя в руки, сестра. Помни, кто ты есть."

Рядом сестра Эльза пыталась встать на ноги по пояс в воде, юбка и черная накидка плавали возле нее, в этот момент открылась дверь другой каюты и показались сестры Кэт и Бригитта.

Прагер, на редкость спокойный, сказал: "Все будет хорошо, сестры, не надо паники. Пойдемте в кают-компанию."

Сестра Анджела пошла первой под руку с сестрой Лоттой. Прагер отдал им лампу и помог другим, одной за другой, пока все не перешли в накрененную кают-компанию.

Когда он, наконец, подошел к сестре Анджеле, открылась входная дверь и появился Бергер со штормовой лампой в руке: "Все в порядке?"

"Кажется, да", сказала сестра Анджела.

Он склонился прошептать ей: "Ни за что не садитесь в лодки. В таком море это будут ваши последние пять минут. Понимаете, сестра?"

"Тогда что мы должны делать, капитан?"

"Пока оставаться здесь."

"Что случилось, Эрих?", спросил Прагер.

"Балласт сместился на левый борт. Большая часть команды теперь внизу, пытаются что-нибудь сделать. Ты тоже нам нужен, Отто. Если ударит другой шквал, когда мы в таком положении, она перевернется."

Прагер молча вышел в ночь. Сестра Анджела спросила: "Мы тоже что-нибудь можем сделать, капитан?"

"Молитесь", сказал ей Эрих Бергер. "Истово!" Он захлопнул дверь и исчез.

x x x

Спуск по трапу в грузовой люк напоминал Отто Прагеру сошествие в ад. Команда работала при свете пары штормовых фонарей, яростно перекидывая лопатами песок на наветренную сторону. При качке люди всякий раз наталкивались друг на друга и падали.

Прагер сошел с трапа и упал на колено. Кто-то закричал в страхе, но все другие с мрачным бешенством работали лопатами, единственными звуками был треск судовых балок и рев шторма снаружи.

Сильная рука поставила Прагера на ноги и Хельмут Рихтер улыбнулся: "Только подумать, господин Прагер, в этот самый момент вы могли бы быть в безопасности в Рио, наслаждаясь напитком после позднего обеда, смотря с террасы в Капакабане на огни залива..."

"Ну что ж, я не там", ответил Прагер, "так дайте мне чертову лопату и примемся за дело."

x x x

Через некоторое время стало очевидно, что "Дойчланд" выпрямляется в наветренную сторону, но в полутьме кают-компании казалось, что прошла вечность, прежде чем дверь снова открылась и появился Бергер. Он улыбался, но только чуть.

"Вы молитесь, сестра?"

"Да, молимся."

"Ну, если это вам важно, то на ваши молитвы откликнулись. Наверное, на этой лохани кто-то живет праведно. Так как это не я, то, должно быть, вы."

"Я согласна принять такую возможность, капитан."

"Прекрасно. Как только сможем, мы поставим помпу, но огонь на камбузе, вероятно, не удастся зажечь до утра. Боюсь, остаток ночи вам придется провести в плохих условиях."

"Мы перетерпим."

Внезапно вспыхнув, он грубо прибавил: "Проклятие, сестра, именно вы настояли на отъезде. Я вас предупреждал."

"Да, капитан, я помню, вы предупреждали", сказала она. "И кроме всего прочего, я благодарна вам и за это." Она перевела взгляд на лица других, еле видные в тусклом свете лампы. "Помолимся, возлюбленные сестры."

Она распевно, громким голосом начала читать благодарственную молитву моряков после шторма. "И воззвали они к Господу в горестях своих, и вывел их Он из несчастий."

Бергер закрыл дверь в кают-компанию и повернулся к Прагеру, устало облокотившемуся на люк: "Что за женщина", сказал он. "Что за чертова, доводящая до ярости..."

"...чудесная женщина", закончил за него Прагер.

Бергер засмеялся, потом повернулся посмотреть на квартердек, где Рихтер держал штурвал в одиночку, ибо ветер немного стих, хотя все еще лил сильный дождь.

Штурм по трапу спустился к ним: "Я поставил людей на помпу. Есть еще приказы?"

"Да", сказал Бергер. "Дерево, господин Штурм. Каждую планку, которую удастся найти. Если надо, потрошите судно. Все каюты и трюмы. Я хочу, чтобы в течении двадцати четырех часов песок был забит и, черт побери, больше не смещался ни при какой погоде."

"Есть." Штурм поколебался: "Были близко, капитан?"

"Слишком близко", сказал Эрих Бергер. "Постарайтесь, чтобы это не вошло в привычку", он повернулся и ушел в свою каюту.

Баркентина "Дойчланд", 17 сентября 1944 года. Широта 38ь.56N, долгота 30ь.50W. Во время средней вахты ветер дул на запад и мы поставили паруса на передние реи. Выбросили лаг и нашли, что делаем 10 узлов. Облачность прояснилась незадолго до полудня и пробилось солнце, ветер утих до слабого.