Э. ПЕТРОВ "ПАРУСА В ОКЕАНЕ": 27.

27. БОГИ И ЛЮДИ

Очередная гавань на их пути. Скрип сходней, гром разноязычной брани, завывания торговцев.

Уже нет с ними Эреда - скрывается где-то, боясь кары за изувеченного чиновника. Астарт, раздавленный горем, все же нашел в себе силы, позаботился о нем: послал через знакомых купцов деньги и добрый совет - добраться до Левкоса-Лимена, где и хананеев много и от Карфагена далеко: карфагенские власти силы не имеют...

Безучастная ко всему женщина стояла на галечном берегу с узелком в руках. Астарт, закрыв лицо руками, сидел у ее ног.

- Меня ждут... - потерянный, леденящий голос.

Астарт взорвался:

- Тебе мало?! Мало наших бед? - Он вскочил, сжав кулаки. - Я тебя убью, но ты меня не покинешь...

- Я принесла жертву... Я вернула тебе жизнь... - тусклый голос, пустой взгляд, - и боги...

- Не хочу о богах!

- Меня ждут...

- Ларит!..

- Богиня зовет... я рождена в храме...

- Ларит, о Ларит!..

- Не может быть жрица женой, не смогла быть матерью...

Она медленно пошла к причалу.

- Ларит! - нечеловеческий крик заставил ее обернуться. Лицо ее неузнаваемо исказилось, губы дрожали. Астарт никогда не видел ее такой - некрасивой, чужой... Она подавила стон, готовый сорваться с ее уст, и бросилась к поджидающей ее галере. Взбежала по крашеным сходням - их тут же убрали.

Гребцы, повинуясь сигналу кормчего, навалились на весла.

Финикиец глухо зарычал и выхватил меч.

- Ненавижу жрецов! - лезвие рвало песок и галечник, высекая искры. - Ненавижу богов! Проклятую жизнь!.. - Он поднял лицо к небу и заорал, потрясая мечом: - О Мелькарт, баран с рыбьим хвостом! Я плюю в твои жадные глаза! И ты, злая баба, Великая Мать!.. И все вы небожители - Адонис, Эшмун, все благостные боги и боги зла - слушайте! Я отрекаюсь от вас! Я буду жечь храмы и убивать жрецов. Нет у меня богов! Я сам себе бог!

Побледневший Ахтой схватил его за руку.

- Ты безумствуешь!

- Ты тоже жрец! Проклятое отродье! - Астарт взмахнул мечом.

- Да, я жрец, но бога, который был человеком.

Астарт выронил меч. В ушах стоял ее голос. С диким воплем финикиец упал лицом в галечник.

- Был человеком... - Ахтой ссутулился над неподвижным телом. - На небесах ему, видно, несладко. Человек рожден страдать.

Тоскующие крики чаек вторили его мыслям.