Форестер Сесил Скотт Хорнблауэр и "Отчаянный" : 7

7

Хорнблауэр обедал в тесной штурманской рубке. Солонина видимо, была из новой бочки - у нее был особый привкус не скажешь, что неприятный. Наверно, ее солили на другом провиантском складе, с другим количеством соли. Хорнблауэр обмакнул кончик ножа в горчицу. Горчицу он одолжил - выпросил - в кают-компании, и чувствовал себя виноватым. К этому времени кают-компанейские запасы наверняка истощились - с другой стороны, сам он вышел в море вообще без горчицы, из-за того, что женился и готовился к плаванью одновременно.

- Войдите! - крикнул Хорнблауэр в ответ на стук. Вошел Каммингс, один из "молодых джентльменов", волонтеров первого класса, "королевских учеников", которых Хорнблауэру в спешке всучили вместо опытных мичманов.

- Меня послал мистер Пул, сэр. Новый корабль присоединился к Прибрежной эскадре.

- Очень хорошо. Иду.

Был солнечный летний день. Несколько кучевых облаков оживляли однообразную голубизну неба. Лежа в дрейфе под обстененным крюйселем, "Отчаянный" почти не кренился - так далеко от берега слабый восточный ветер почти не поднимал волн. Хорнблауэр, выйдя на шканцы, сначала обвел подзорной трубой побережье. Шлюп находился в самом устье Гуля, и внутренний рейд был отсюда отчетливо виден. С одной стороны виднелись Капуцины, с другой - Пти Мину, "Отчаянный" же был между ними. Как и в дни мира, но теперь уже по необходимости, он держался на расстоянии чуть больше пушечного выстрела от батарей, расположенных в этих двух точках. Посреди Гуля торчали рифы - самый крайний из них - Поллукс, за ним Девочки, а на внутреннем рейде стоял французский флот, вынужденный сносить беспрестанный дозор "Отчаянного", зная превосходящую мощь Ла-Маншского флота, лежавшего прямо за горизонтом.

В его-то сторону Хорнблауэр и посмотрел, закончив осматривать побережье. Основная часть Ла-Маншского флота, чтобы скрыть свою силу, оставалась вне пределов видимости - даже Хорнблауэр не знал точно его численность. Но прямо на виду, всего в трех милях мористее, лежала в дрейфе Прибрежная эскадра, мощные двухпалубные корабли, готовые в любой момент прийти на помощь "Отчаянному" и двум фрегатам, "Наяде" и "Дориде", если французы вздумают напасть на этих докучливых соглядатаев. Раньше этих линейных кораблей было три, а сейчас Хорнблауэр видел, как к ним, идя в крутой бейдевинд, приближается четвертый. Хорнблауэр машинально взглянул на Пти Мину. Как он и ожидал, крылья расположенного на мысе семафора двигались: вертикали к горизонтали, потом опять к вертикали. Наблюдатели сигналили французскому флоту, что к Прибрежной эскадре присоединилось четвертое судно - они замечали любое, даже незначительное перемещение кораблей и тут же докладывали о нем, так что в ясную погоду французский адмирал получал известие уже через несколько минут. Это страшно мешало британцам и помогало каботажным судам постоянно проникать в Брест через пролив Ра. Что-то надо предпринять против этой семафорной станции.

Буш выговаривал Форману, которого терпеливо - вернее, нетерпеливо - обучал обязанностям сигнального офицера.

- Вы что, все еще не можете прочесть позывные? - спрашивал Буш.

Форман направил подзорную трубу на линейный корабль - он все еще не научился держать другой глаз открытым, но не смотреть им. В любом случае, не так уж просто читать флажки, особенно когда ветер дует прямо от одного корабля к другому.

- Семьдесят девять, сэр, - сказал, наконец, Форман.

- Хоть раз вы прочли правильно, - удивился Буш. - Посмотрим, что вы будете делать дальше.

Форман щелкнул пальцами, вспоминая, что нужно делать, и заспешил к сигнальной книге на нактоузе. Как только он начал листать страницы, подзорная труба выскользнула у него из-под мышки и со стуком упала на палубу. Кое-как он исхитрился ее поднять и найти нужное место. Он повернулся к Бушу, но тот большим пальцем показал на Хорнблауэра.

- "Тоннан"* [Tonnant - Громовержец (фр.)], сэр, - сказал Форман.

- Ну, мистер Форман, вы знаете, как надо докладывать. Доложите по форме и как можно полнее.

- "Тоннан", сэр. Восемьдесят четыре пушки. Капитан Пелью. - Каменное лицо Хорнблауэра и его суровое молчание подстегнуло Формана, и он вспомнил, что еще должен был сказать: - Присоединился к Прибрежной эскадре.

- Спасибо, мистер Форман, - крайне официально произнес Хорнблауэр, но Буш снова заорал на Формана, да так громко, словно тот стоял на баке, а не в трех ярдах от него.

- Мистер Форман! "Тоннан" сигналит! Быстрее! Форман бросился назад и поднес к глазу подзорную трубу.

- Наши позывные! - сказал он.

- Это я видел пять минут назад. Читайте сигнал. Форман пристально посмотрел в подзорную трубу, потом заглянул в книгу, и еще раз проверил себя, прежде чем снова посмотреть на разъяренного Буша.

- Там говорится "пришлите шлюпку", сэр.

- Конечно. Вы должны знать все основные сигналы наизусть, мистер Форман. Вы потратили очень много времени. Сэр, "Тоннан" сигналит, чтоб мы прислали шлюпку.

- Спасибо, мистер Буш. Подтвердите и изготовьте шлюпку.

- Есть, сэр. Подтвердить! - Через секунду Буш снова вскипел. - Не этот фал, бестолковый... бестолковый молодой джентльмен. "Тоннан" не увидит этого сигнала за крюйсе-лем. Поднимите его на ноке грот-марселя.

Буш поглядел на Хорнблауэра и беспомощно развел руками. Отчасти он показывал этим, что отказывается чему-либо научить непонятливых юных подчиненных, отчасти же этот молчаливый жест выражал его чувства, вызванные тем, что ему пришлось, зная вкусы Хорнблауэра, назвать Формана "молодым джентльменом", вместо того, чтоб употребить словечко покрепче. Потом он обернулся и стал смотреть, как Камингс спускает шлюпку. Многое можно было сказать в защиту системы, при которой молодых людей беспрестанно дергали и ругали при исполнении обязанностей. Хорнблауэр не соглашался с расхожим мнением, что молодые люди становятся лучше от дерганья и ругани, но он знал, что так они быстрее изучат свои обязанности, а в один из ближайших дней Форману, быть может, предстоит читать и передавать сигналы в дыму и сражении, среди убитых и раненых, или Камингсу спускать шлюпку перед операцией по захвату вражеского судна.

Хорнблауэр вспомнил свой недоеденный обед.

- Позовите меня, когда вернется шлюпка, пожалуйста, мистер Буш.

Черносмородинное варенье кончалось. Хорнблауэр, горестно созерцая, как пустеет последний горшочек, заметил про себя, что пристрастился-таки к черной смородине. За сорок дней в море кончились и масло, и яйца. Следующие семьдесят один день, пока не кончатся корабельные припасы, ему скорее всего придется жить на матросском довольствии - солонина, горох, сухари. Сыр дважды в неделю и пудинг на нутряном жире по воскресеньям. В любом случае, можно вздремнуть, пока не вернется шлюпка. Хорнблауэр мог спать спокойно (нелишняя предосторожность, на случай если обстоятельства заставят его бодрствовать ночью), полагаясь на мощь британского флота хотя в каких-то пяти милях находятся двадцать тысяч врагов каждый из которых мог бы его убить.

- Шлюпка подошла к борту, сэр.

- Очень хорошо, - сонно ответил Хорнблауэр. Шлюпка была нагружена по самый планширь. Матросам нелегко было грести до "Отчаянного" - чистое невезенье что они под парусами шли к "Тоннану" налегке, а обратно гребли против ветра с грузом. Из шлюпки раздавались странные звуки.

- Что за черт? - спросил сам себя Буш, стоявший рядом с Хорнблауэром.

Шлюпка была нагружена мешками.

- В любом случае, это свежая пища, - сказал Хорнблауэр.

- Спустите подъемный гордень с грота-рея! - закричал Буш.

Форман поднялся на борт, чтобы доложить:

- Сыр, капуста, картошка, сэр. И бычок.

- Свежее мясо, клянусь Богом! - воскликнул Буш. Человек шесть матросов налегли на гордень, и мешок за мешком начал подниматься на палубу. Когда шлюпка очистилась, видна стала бесформенная масса, опутанная сеткой - она-то и издавала странные звуки. Под нее пропустили стропы и подняли на палубу - это оказался жалкий бык-недомерок. Он еле-еле мычал. Испуганный глаз смотрел сквозь веревочную сетку. Когда Форман закончил докладывать, Буш повернулся к Хорнблауэру.

- "Тоннан" привез из Плимута двадцать четыре быка для флота, сэр. Это наша доля. Если мы зарежем его завтра, сэр, и оставим денек повисеть, в воскресенье можно будет его зажарить, сэр.

- Да, - сказал Хорнблауэр.

- Кровь можно будет вытереть с палубы, пока она не засохнет, сэр. Об этом нечего и беспокоиться. У нас будет требуха, сэр! Язык!

- Да, - сказал Хорнблауэр.

Он все еще видел перепуганный насмерть глаз. Энтузиазм Буша был неприятен Хорнблауэру, поскольку сам он испытывал прямо противоположное. Его живому воображению явственно представилась сцена убийства, и ему вовсе не хотелось мяса, полученного таким способом. Пришлось сменить тему.

- Мистер Форман! Никаких сообщений из флота?

Форман виновато вздрогнул и, запустив руку в карман, вытащил объемистый пакет. Он побледнел, увидев гневное лицо Хорнблауэра.

- Никогда так не поступайте, мистер Форман! Депеши прежде всего! Вас следует проучить.

- Позвать мистера Вайза, сэр? - спросил Буш. Боцманская трость могла бы жестоко поплясать по согнутому над казенной частью пушки Форману. Хорнблауэр увидел безумный ужас на лице волонтера. Мальчик был почти так же перепуган, как бык - видимо, он боится телесного наказания. Этот страх Хорнблауэр разделял. Он пять долгих секунд смотрел в молящие отчаянные глаза, чтоб урок усвоился.

- Нет, - сказал он наконец. - Это мистер Форман будет помнить всего один день. Я заставлю его вспоминать это целую неделю. Семь дней не давать мистеру Форману спиртного. Тот, кто попробует угостить его своим, будет лишен спиртного на четырнадцать дней. Проследите за этим пожалуйста, мистер Буш.

- Есть, сэр.

Хорнблауэр вытащил пакет из безжизненных рук Формана и отвернулся с заметным презрением. Четырнадцатилетнему мальчику не повредит, если его лишить на неделю крепкого напитка.

В каюте Хорнблауэру пришлось достать перочинный нож, чтоб вскрыть пакет, зашитый в просмоленую парусину. Сначала из пакета выпала картечь. За столетия во флоте выработалась определенная традиция - просмоленая парусина защищала содержимое от морской воды, если депеши приходилось перевозить в шлюпке в штормовую погоду, а картечь клали, чтоб пакет утонул, если возникнет опасность попасть в руки неприятеля. В пакете было три официальных письма и толстая стопка личных. Хорнблауэр поспешно вскрыл официальные. Первое было подписано "У. Корнваллис, вице-адм.". Оно было написано как обычно и извещало об изменениях в эскадре. Капитан сэр Эдвард Пелю, К. Б., как старший офицер, принимает командование Прибрежной эскадрой. "Вам предписывается" исполнять приказы вышеупомянутого капитана сэра Эдварда Пелью и относиться к нему с полным вниманием, как к представителю главнокомандующего. Второе письмо было подписано "Э. Пелью, капитан". Состояло оно из трех сухих строчек, подтверждавших, что Пелью считает теперь Хорнблауэра своим подчиненным. Третье письмо вместо официального "сэр" начиналось так:

Мой дорогой Хорнблауэр,

Большой радостью было для меня узнать, что Вы служите под моим началом. То, что я узнал о Ваших недавних действиях, укрепило меня во мнении, которое я составил еще тогда, когда Вы были лучшим моим мичманом на старом добром "Неустанном". Я с большим интересом отнесусь к любым вашим соображениям по поводу возможных способов нанести вред французам и досадить Бонапарту.

Ваш искренний друг Эдвард Пелью.

Письмо было действительно очень лестное, дружеское и согревающее. И впрямь, согревающее - Хорнблауэр, сидя с письмом в руках, почувствовал, как кровь быстрее побежала по жилам, как в мозгу зашевелились мысли, как, стоило подумать о семафорной станции на Пти Мину, начала оформляться идея, как начали прорастать зерна будущего плана. В парниковой атмосфере разгоряченного Хорнблауэрова мозга идеи быстро пошли в рост. Не отдавая себе отчета, Хорнблауэр начал подниматься со стула - только прохаживаясь по палубе он мог продумать план до конца и найти выход для закипающего внутри волнения. Но он вспомнил про остальные письма в пакете - нельзя повторять ошибку Формана. Часть писем была адресована Хорнблауэру - одно, два, три... шесть писем, написанных одним почерком. Он не сразу сообразил, что это письма от Марии - странно, что он не узнал почерк своей жены. Хорнблауэр уже собирался вскрыть их, когда снова себя одернул. Все остальные письма адресованы не ему, а членам команды, наверняка ожидающим их с нетерпением.

- Позовите мистера Буша! - крикнул Хорнблауэр.

Когда Буш появился, Хорнблауэр отдал ему письма, не говоря ни слова, да тот и не стал этого ждать, видя, как глубоко капитан погрузился в чтение, даже не поднял головы.

Хорнблауэр прочел (и не один раз), что он - любимейший муж Марии. Первые два письма сообщали, как она тоскует по своему ангелу, как счастлива она была два дня их совместной жизни, как волнуют ее опасности, которым подвергается ее герой, и как важно менять носки, если они промокнут. Третье письмо было отправлено из Плимута. Мария узнала, что Ла-Маншский флот базируется здесь, и решила переехать, на случай, если Долг Службы приведет "Отчаянного" в порт, а также, как заметила она сентиментально, чтоб быть поближе к своему возлюбленному. Она проделала путь до Плимута на каботажном судне, впервые вверив себя Соленой Пучине (и постоянно думая о своем бесценном). Глядя на далекий берег, она лучше поняла чувства обожаемого мореплавателя. Теперь она благополучно устроилась на квартире у почтенной женщины, вдовы боцмана.

Четверное письмо начиналось непосредственно с самых радостных, самых важных новостей для ее желанного. Мария и не знала, как написать об этом самому любимому, самому обожаемому кумиру. Их супружество, и без того сладостное, будет еще и благословенно, во всяком случае, Мария это подозревает. Хорнблауэр поспешно вскрыл пятое письмо, пробежал глазами торопливую приписку, в которой Мария сообщала, что совсем недавно узнала о Лаврах, которыми увенчал себя ее Непобедимый Воитель в поединке с "Луарой", и что она надеется, он не подвергает себя опасности большей, чем необходимо для его Славы. Новость подтверждалась. Мария теперь была уверена, что ей выпадет счастье дать жизнь ребенку ее идеала. Шестое письмо подтверждало предыдущие. Ребенок родится на Рождество или на Новый Год. Хорнблауэр, скривив губы, отметил про себя, что в последних письмах больше внимания уделялось

благословенному

прибавлению

семейства,

чем желанному-но-недостижимому сокровищу. В любом случае, Мария была преисполнена надежды, что ангелочек, если он будет мальчиком, станет копией своего прославленного отца, а если девочкой, унаследует его мягкий характер.

Такие вот новости. Хорнблауэр сидел, глядя на шесть разбросанных по столу писем, и мысли его были в таком же беспорядке. Возможно, чтоб не сразу осознать произошедшее, он мысленно задержался на двух письмах, которые написал Марии - адресованные в Саутси, они не скоро до нее доберутся. Письма были довольно сухие и прохладные. Это надо будет исправить. Надо будет написать нежное письмо, полное восторгов по поводу полученного известия, вне зависимости от того, действительно ли он в восторге - этого Хорнблауэр понять не мог. Он настолько погрузился в профессиональные проблемы, что эпизод с женитьбой казался ему почти нереальным. Все это было так недолго, и даже тогда он так сильно был занят подготовкой к плаванью, что трудно было поверить в вытекающее из этого долговременное супружество. Однако полученное известие означало, что последствия будут еще более долговременными. Ни за что в жизни Хорнблауэр не мог бы сейчас сказать, радуется он или нет. Несомненно, ему будет жаль ребенка, если он - или она - унаследует его злосчастный характер. Чем больше ребенок будет на него похож - внешне или внутренне - тем больше он будет его жалеть. Но так ли это? Нет ли чего-то лестного, чего-то согревающего в мысли о том, что его собственные черты повторятся в другом человеке? Как трудно быть честным с самим собой.

Теперь, отвлекшись от сегодняшних обстоятельств, од мог отчетливей вспомнить медовый месяц. В его воображении возникла Мария, ее слепое обожание, ее чистосердечная вера что она не может любить так сильно, не встречая в ответ столь же горячей любви. Нельзя, чтоб она обнаружила истинную природу его чувств к ней, это было бы слишком жестоко. Хорнблауэр потянулся за пером и бумагой. К действительности его вернуло привычное раздражение из-за того, что перо было из левого крыла. Перья из левого гусиного крыла дешевле, чем из правого, потому что когда пишешь, они, вместо того, чтоб, как положено, располагаться вдоль руки, норовят попасть прямо в глаз. Но очинено оно было безукоризненно, и чернила еще не загустели. Хорнблауэр мрачно приступил к работе. Частично это было литературным упражнением - "Сочинение на тему о безграничной любви" - и все же... все же... Хорнблауэр поймал себя на том, что улыбается. Он чувствовал в себе нежность, чувствовал, как она течет по руке в перо. Он даже готов был признать, что он не настолько хладнокровный и черствый человек, каким себя воображал.

Заканчивая, Хорнблауэр в поисках синонимов к словам "жена" и "ребенок" наткнулся взглядом на письма от Пелью. У него перехватило дыхание. Он мгновенно вернулся мысленно к своим обязанностям, к человекоубийственным планам, к суровым реалиям окружающего мира. "Отчаянный" мягко покачивался на слабых волнах, но сам факт, что он лежит в дрейфе, означал многое: со стороны Бреста дует попутный ветер, и в любой момент крик с марса может известить, что французский флот готов в дыму и грохоте сражаться за морское владычество. И у Хорнблауэра есть планы - перечитывая последние строчки своего письма к Марии, он никак не мог сосредоточиться, ибо все время мысленно представлял себе карту Брестского залива. Ему пришлось взять себя в руки, чтоб закончить письмо к Марии с тем же вниманием, с каким начал. Он заставил себя закончить, перечитать и сложить письмо, потом крикнул часовому. Появился Гримс с зажженной свечой, чтоб запечатать письмо. Закончив эту утомительную процедуру, Хорнблауэр с явным облегчением потянулся за чистым листом бумаги.

Е. В. шлюп "Отчаянный", в море, одна лига к северу от Пти Мину. 14 мая 1803 г. Сэр,...

Конец медоточивым фразам, конец неловким попыткам действовать в совершенно непривычной ситуации. Не приходилось больше обращаться (как во сне) к "милому спутнику в предстоящих счастливых годах". Теперь Хорнблауэр занялся делом, которое хотел и умел делать, а для формулировок ему достаточно было припомнить сухие и неприкрашенные фразы бесчисленных официальных писем, написанных прежде. Он писал быстро и почти без остановок - как ни странно, план окончательно созрел именно тогда, когда мысли были заняты Марией. Он исписал лист, перевернул, исписал до половины вторую сторону, изложив план во всех подробностях.

Внизу он написал:

Почтительно представляю на рассмотрение Ваш покорный слуга Горацио Хорнблауэр.

Потом написал адрес:

Капитану сэру Э. Пелью, К. Б. Е. В. С. "Тоннан"

Запечатав второе письмо, он взял оба письма в руку. В одном была новая жизнь, в другом - смерть и страдания. Какая причудливая мысль - гораздо важнее, одобрит ли Пелью его предложения.