После
ужина Клавка вышла из ванной в коротком
соблазнительном пеньюарчике. В коридоре
перед зеркалом опрыскала себя духами,
кокетливо распушила волосы и только после
этого открыла дверь в комнату:
-
Зайчик! Я готова к употреблению!..
На
диване-кровати глубоким и тяжелым сном спал
разметавшийся, измученный за день, Арон. Его
могучий храп вздыбливал тонкие занавески
на окнах и заставлял позвякивать подвески
на чешской люстре.
-
Ты же обещал, зайчик... - растерянно
проговорила Клавка. - Ведь сколько уже дней...
Чудовищный
храп Арона был ей ответом. Клавка
опустилась на стул у дверей и горько
заплакала...
Точно
в такой же квартире, но на другом конце
города, Ривка в постели хлопотала над
бесчувственным от усталости Ваське.
-
Ну, и что? И в чем трагедия? Ну, устал мой
мальчик... Ну, не стоит у маленького! Так он
сейчас у всех плохо стоит. Даже у
иностранцев. А вот мой Васечка отдохнет - мы
им всем покажем! Да? Лежи, лежи, котик, не
расстраивайся. Я тебе сама все сделаю в
лучшем виде...
Снова
шиномоятажная мастерская. Вечер. Снова
дырявые камеры, рваные покрышки, погнутые
диски, очередь клиентов с автомобилями...
Грохочет
шикомонтажный станок, воет компрессор. Арон
работает один - мокрый, грязный, усталый.
В
мастерскую заглянул председатель
кооператива: - Притормози, Иванов.
Арон
остановил станок, выключил компрессор. - А
где Рабинович?
-
На курсах по изучению языка. Мы же вас
предупреждали, что Васька работает здесь
только до отъезда...
-
А что если я его у тебя заберу и сделаю своим
замом по производству и экономике?
-
Не надо. Он свое уже отсидел. - Тьфу!..
председатель даже перекрестился. Типун
тебе на язык и два на жопу!
-
Нет, серьезно, он не пойдет. Он за бугор
намылился... - Ладно... Бог в помощь,
председатель усмехнулся, покачал головой и
удивленно сказал: "Василий Рабинович"...
Странно звучит, да, Арон Моисеевич?
Арон
включил шиномонтажный станок, завел
компрессор и прокричал председателю сквозь
шум и грохот:
-
А то, что я "Иванов" это нормально?.. В
подвале старого петербургского дома под
трубами парового отопления и
электрическими кабелями, на колченогих
стульях, за обшарпанными столами сидели
человек пятнадцать будущих эмигрантов и
изучали "иврит".
Модно
одетый молодой человек с еврейско-тореадорской
косичкой мелом писал на старенькой
школьной доске древние слова...
Он
что-то еще говорил вслух, но измочаленный
работой Вася сквозь сонную одурь видел
только его двигающийся рот и ничего не
слышал.
Иногда
Ривка толкала его в бок локтем. Тогда Вася
испуганно оглядывался и таращил глаза на
школьную доску. Все вокруг усердно
записывали премудрости языка предков.
Каждый раз, когда преподаватель
поворачивался к аудитории, он встречал
нахальные и зовущие глаза крупной и яркой
Ривки. Когда же Ривка медленно и плотоядно
облизнула губы и закинула ногу за ногу так,
что ее роскошные ляжки открылись до самых
трусиков, у молодого преподавателя иврита
исчез дар речи и встала дыбом косичка...
У
Русского музея расфуфыренная Ривка
говорила расфуфыренной Клавке: -... а к нему
приехал друг из Стокгольма на своей тачке.
Живет
в "Астории".
-
В "Асторию" я не пойду! - перетрусила
Клавка. - Там меня каждая собака знает. Если
бы в "Прибалтийскую"...
-
Ну, правильно! А я в "Прибалтийской"
инкогнито, да?! Повезем к тебе или ко мне, -
решительно сказала Ривка.
-
Ой, Ривка!.. Подумать страшно! А вдруг... -
Сейчас двенадцать. Раньше восьми наши не
вернутся. Уйма времени! Посидим, выпьем,
расслабимся...
Подкатил
красивый автомобиль с иностранными
номерами. Из него выскочил учитель иврита
со своей тореадорской косичкой, а из-за руля
вылез его иноземный приятель и восхищенно
сказал:
-
Какие потрясные вомен! Чтоб я так жил, мама
мия!..