К
сильно похорошевшему "Опричнику" была
приставлена пятиметровая лестница. На ней
стоял бригадир реставраторов - Федор
Николаевич.
"Москвич"
расположился у самых кильблоков, и Арон
доставал из салона и багажника цепи,
аккумуляторы, якоря, белоснежные
веревочные бухты, банки со шпаклевкой,
лаками...
Муравич
передавал все это Василию, Василий -
бригадиру, а тот - наверх своим помощникам
на борт яхты.
Марксен
Иванович взялся было за внушительный якорь,
но Василий тревожно крикнул:
-
Оставьте якорь! Мы с Ароном потом сами
поднимем!.. Но Марксен Иванович
поднатужился, поднял
сорокапятикилограммовый якорь и прохрипел:
-
Да я таких якорей за свою жизнь столько
перетаскал...
И
вдруг охнул, выпустил из рук якорь и стал
оседать на землю, глядя перед собой
удивленными бессмысленными глазами.
В
прихожей Арон провожал врача "неотложки".
– Никаких тяжестей, никакой нервотрепки,
полный покой, - говорил врач. - Отлежится -
встанет. Ни простуд, ни сырости. Малейшая
пневмония - отек легких, и вам привет с того
света.
-
А лекарства? - спросил Арон.
-
Он секретарь обкома? Маршал? Член ЦэКа? - Он -
сторож.
-
Для нормального советского человека у нас в
стране лекарств нет! Нам их даже выписывать
запрещено, раздраженно сказал врач.
-
Я достану, - уверенно сказал Арон.
Врач
пожал плечами и прямо в коридоре, на своем
чемоданчике выписал два рецепта.
Арон
неловко сунул ему двадцатипятирублевку. -
Что это? - брезгливо спросил врач.
-
Четвертачок-с... - лакейски пролепетал Арон.
Врач зло запихнул двадцать пять рублей за
пазуху Арону: - Пошли вы со своим
четвертачком! Вы старика берегите,
раздолбаи! У него сердце - ни к черту...
Когда
Арон вошел в комнату, он увидел следующее:
Марксен Иванович лежал на постели и держал
в руках ксерокопию какой-то маленькой
книжечки. Такая же книжечка была у сидящего
рядом Васи. На тумбочке, в блюдце валялись
комочки ваты и остатки стеклянных ампул
после уколов.
-
Слиха, ани ле мелабер иврит. Рак русит... -
запинаясь, говорил Марксен Иванович,
подглядывая в книжечку.
-
Апи роце лишлоах миврак... - отвечал ему
Василий. - Вы что, чокнулись оба?! - спросил
обалдевший Арон. - Мы учим иврит, - сказал
Муравич, глядя поверх очков на Арона. - А с
тобой я с завтрашнего дня займусь
английским. О'кей?
-
О'кей, о'кей... Васька! Паси Марксена
Ивановича и не давай ему дергаться. Я
смотаюсь в дежурную аптеку...
-
Что вы! - сказали Арону в одной аптеке. - Мы
уже год, как этих лекарств не видели!..
Расхлябанный
"Москвич" мчался по ночному Ленинграду...
Возвращая
Арону рецепты, в другой аптеке ему сказали:
-
У меня мама с тяжелейшей стенокардией, и то
я не могу ей ничем помочь! А вы... Ну, люди!
Мечется
"Москвич" Арона по притихшим улицам... В
третьей дежурной аптеке - толстая баба с
продувной мордой. – Не смешите меня. Мы уже
забыли, как это выглядит.
-
А когда оно было - сколько оно стоило? -
спросил Арон. – Это - двадцать шесть копеек,
а это рубль семьдесят две копейки, и баба
отодвинула от себя рецепты.
Арон
положил на прилавок пятьдесят рублей и
сказал: - Сдачи не надо.
Секунду
толстая баба смотрела в глаза Арона, потом
спокойно спрятала пятьдесят рублей в
лифчик и выложила из-под прилавка два
пакетика...