На следующий день, едва рассвело, Гаттерас дал знак к выступлению.
Собак запрягли в сани. Хорошо откормленные и отдохнувшие за зиму в
благоприятных условиях, собаки могли оказать летом большую помощь. Они
охотно позволили надеть на себя упряжь.
Гренландские собаки - пресимпатичные животные. Постепенно они теряли
прирожденную дикость, своз сходство с волком и все больше уподоблялись
Дэку, этому совершеннейшему представителю собачьей породы; словом, собаки
цивилизовались.
Дэку они были очень
многим обязаны, он подавал им пример
благовоспитанности и учил их манерам, принятым в хорошем обществе. Как
истый англичанин, он был очень щепетилен в отношении этикета и долго не
вступал в приятельские отношения с собаками, "которые ему не были
представлены", принципиально не беседовал с ними. Но так как они делили с
ним все опасности и лишения, все превратности судьбы, то мало-помалу
завязалась дружба. Дэк, у которого было предоброе сердце, сделал первый
шаг, и все члены четвероногого общества вскоре образовали одну семью.
Доктор ласкал гренландских собак, и Дэк без ревности относился к этим
ласкам, расточаемым его собратьям.
Люди были в таком же хорошем состоянии, как и собаки; если собаки
хорошо повезут, то путешественники хорошо пойдут.
Отряд выступил в путь в шесть часов утра. Погода стояла прекрасная.
Обогнув берега бухты Виктории и миновав мыс Вашингтона, Гаттерас взял
направление на север; в семь часов путешественники уже потеряли из виду
утес, на котором стоял маяк и форт Провидения.
Путешествие начиналось хорошо, гораздо лучше экспедиции, предпринятой в
разгар зимы в поисках угля. Тогда Гаттерас оставлял на своем судне
мятежный и упавший духом экипаж и отправлялся наугад. Он покидал команду,
полумертвую от холода; он шел с товарищами, ослабленными тяжелой зимовкой;
стремясь всей душой на север, был вынужден идти на юг. Теперь же,
наоборот, в компании сильных, здоровых товарищей, которые поддерживали,
ободряли и вдохновляли его, он направлялся к полюсу, к цели своей жизни.
Казалось, он был на пороге великого открытия, которое должно было
принести славу и ему и его родине.
Приходила ли ему в голову такая мысль? Судя по его повышенному
настроению, это можно было предположить, а доктор был даже в этом уверен.
Добряк Клоубонни радовался радостью своего друга, а после примирения двух
капитанов, двух своих друзей, он стал счастливейшим из смертных. Этому
прекрасному человеку была глубоко чужда всякая ненависть, зависть и
соперничество. Что будет дальше? Чем кончится это путешествие? Как знать,
- но началось оно хорошо. А это уже много.
За мысом Вашингтона западное побережье Новой Америки было изрезано
множеством заливов. Чтобы не огибать их, путешественники, перевалив через
первые отроги горы Бэлла, направились к северу через высокое плоскогорье.
Благодаря этому они значительно сократили путь. Гаттерас намеревался, если
только не встретится непредвиденных препятствий в виде проливов или гор,
совершить по прямой линии от порта Провидения до самого полюса переход в
триста пятьдесят миль.
На пути
не встречалось препятствий.
Плоскогорье
расстилалось
беспредельным белым ковром, по которому сани с натертыми серой полозьями
легко скользили, а путники на лыжах шли бодро и быстро.
Термометр показывал +37ьF (+3ьС). Погода еще не вполне установилась,
было то туманно, то ясно; но ни морозы, ни метели не остановили бы наших
путешественников, рвавшихся вперед.
Направление легко определялось по компасу, стрелка которого становилась
по мере удаления от магнитного полюса все более устойчивой. Она уже не
рыскала, но зато повернулась концом в противоположную
сторону (к
магнитному полюсу) и стала показывать юг вместо севера. Но это обратное
указание не мешало делать правильные вычисления.
Впрочем, доктор придумал для определения пути очень простой способ, при
котором не было необходимости беспрестанно прибегать к компасу. Установив
свое местонахождение, путешественники в ясную погоду замечали какой-нибудь
предмет на севере в двух-трех милях от них; держали на него путь, доходили
до него, затем в том же направлении избирали другую точку, и так далее.
Таким образом, они почти не отклонялись от прямого пути.
Первые два дня отряд делал двадцать миль за двенадцать часов; остальное
время путешественники отдавали отдыху и еде; палатка защищала их от холода
во время сна.
Температура все повышалась. Кое-где на холмах и пригорках
снег
совершенно растаял, местами он еще сохранял свою девственную белизну. То
там, то сям виднелись лужи воды, а иной раз и порядочные водоемы, которые
при некоторой фантазии можно было принять за озерки. Путешественники
переходили их вброд по колено в воде, причем от души смеялись. Клоубонни
радовался этому неожиданному купанью.
- Воде не полагается мочить нас в этой стране, - говорил он. - Здесь
она имеет право быть только в твердом или газообразном состоянии; что
касается жидкого состояния, то с ее стороны это уже нахальство. Мы
допускаем лед и пары, но никакой жидкости!
Во время пути не забывали и об охоте, ибо необходимо было добыть свежей
дичи. Альтамонт и Бэлл, не слишком удаляясь в сторону, рыскали по
ближайшим оврагам и стреляли куропаток, кайр, гусей и серых зайцев. Дичь
эта становилась чрезвычайно пугливой и осторожной, подойти к ней было
нелегко, и без помощи Дэка охотники только попусту тратили бы заряды.
Гаттерас советовал им не удаляться в сторону больше чем на милю.
Времени терять не следовало, потому что можно было рассчитывать только на
три месяца хорошей погоды.
Впрочем, путникам приходилось быть на своем посту возле саней при
трудных переходах, в тесных ущельях или на крутом спуске. Тогда они
припрягались к саням, подпирали, толкали или поддерживали их. Не раз
приходилось разгружать сани, что не спасало их, однако, от резких толчков,
случались аварии, Бэлл, как мог, исправлял повреждения.
На третий день, в среду, двадцать шестого июня, подошли к озеру,
простиравшемуся на несколько акров; оно было еще подо льдом, так как
высокие горы защищали его от солнечных лучей. Лед был такой прочный, что
мог вполне выдержать тяжесть путешественников и их саней. Казалось, он
образовался в течение многих зим, и озеро никогда не освобождалось ото
льда: на его зеркальную поверхность арктическое лето не оказывало ни
малейшего влияния. Это предположение подтверждалось, между прочим, еще
тем, что берега озера были покрыты сухим снегом, нижние слои которого,
несомненно, образовались несколько лет назад.
Местность стала заметно понижаться, из чего доктор заключил, что эта
земля не может далеко тянуться на север. По всей вероятности. Новая
Америка была островом, не простиравшимся до полюса. Неровности почвы
мало-помалу сглаживались; на западе смутно вырисовывались холмы, окутанные
сизой дымкой.
До сих пор на пути не встречалось особых трудностей, путешественники
страдали только от ослепительного блеска снегов, отражавших солнечные
лучи, этот блеск мог вызвать у них снежную слепоту, но уберечься от него
было невозможно. В другое время года они могли бы идти ночью, чтобы
избегнуть этой опасности, но теперь ночей не было. К счастью, снег начинал
таять и заметно терял свой блеск.
Двадцать восьмого июня температура поднялась
до +45ьF (+7ьС).
Потепление сопровождалось сильным дождем, который путники
выдержали
стоически и даже не без удовольствия. Дождь способствовал таянию снегов,
пришлось снова обуться в мокасины из оленьей кожи и по-другому переставить
полозья. Разумеется, движение отряда замедлилось. Но так как никаких
препятствий не встречалось, то они все-таки продвигались вперед.
Иногда доктор подбирал по дороге круглые или плоские камни, похожие на
голыши, обточенные морскими волнами. Это давало ему основание думать, что
отряд приближается к полярному бассейну. Однако равнина тянулась вдаль на
необозримое пространство.
Не было видно ни малейших признаков жилья, никаких
туров или
эскимосских тайников. Очевидно, до наших путешественников нога человека
еще не ступала по этой земле. Гренландские эскимосы, которые кочуют по
арктическим просторам, не заходят в такую даль, а между тем охота в этих
местах была бы очень выгодна для этих несчастных, постоянно голодных
людей. По временам показывались медведи, следовавшие под ветром за
отрядом, по-видимому вовсе не намереваясь нападать на людей.
Потом вдалеке появились многочисленные стада мускусных быков и оленей.
Доктору очень хотелось поймать нескольких оленей, чтобы припрячь их к
саням, но они проявляли чрезвычайную осторожность и живыми в руки не
давались.
Двадцать девятого числа Бэлл убил песца, а
Альтамонту удалось
застрелить довольно крупного мускусного быка; при этом товарищи лишний раз
убедились в его бесстрашии и ловкости. Действительно, Альтамонт был
замечательным охотником, и Клоубонни, понимавший толк в этом деле,
восхищался его искусством. Тушу быка разрубили на куски, и путники
получили запас свежей пищи.
Путешественники всякий раз были рады случаю вкусно пообедать; даже
самые умеренные из них не без удовольствия смотрели на свежее мясо. Да и
сам доктор порой смеялся над собой, поймав себя на том, что чересчур уж
радуется лакомому кусочку.
- Нечего церемониться, ешьте в свое удовольствие, - приговаривал он, -
в полярных экспедициях приходится ценить хороший обед.
- Особенно, когда он зависит от более или менее удачного выстрела, -
заметил Джонсон.
- Вы правы, старина. Зная, что суп регулярно готовится на кухне,
человек не думает о еде.
Тридцатого числа, вопреки всем ожиданиям, характер местности резко
изменился; казалось, поверхность земли была изломана
вулканическими
силами. Насколько хватал глаз, виднелись утесы и пики, достигавшие
значительной высоты.
Поднялся сильный юго-восточный ветер, который перешел в настоящий
ураган. Он с ревом проносился среди скал, увенчанных снегом, среди ледяных
гор, которые хотя и стояли на земле, но имели вид торосов и айсбергов.
Даже доктору, который умел объяснить все на свете, было непонятно, как эти
скалы очутились на высоком плоскогорье.
После бури наступила теплая влажная погода.
Началась
настоящая
оттепель; со всех сторон раздавался треск льдов, сливавшийся с грозным
грохотом падавших лавин.
Путешественники старались не подходить близко к холмам и говорили
вполголоса, потому что громкий звук, приведя в сотрясение воздух, мог
вызвать катастрофу. Нередко им приходилось наблюдать страшные обвалы,
которые было невозможно предвидеть. Полярные лавины отличаются от лавин
Норвегии и Швейцарии своей внезапностью. В горах Европы начало лавине дает
небольшой снежный ком, который, катясь по склону, захватывает на своем
пути снег, постоянно увеличивается в объеме и несется все с большей
быстротой, ломая деревья и сметая целые селенья. Но, во всяком случае,
падение его происходит в какой-то промежуток времени, и от лавины можно
спастись. Иначе обстоит дело в арктических
странах.
Глыбы
льда
низвергаются там мгновенно, с быстротой молнии, и человек, заметивший, что
глыба льда покачнулась в его сторону, неминуемо погибнет под грудой
обломков. Лавина не уступает быстротой снаряду, а разрушительным действием
- молнии. Оторвавшись от вершины, глыба летит вниз и все сокрушает.
Падение лавины сопровождается оглушительным грохотом; эхо далеко разносит
по горам и долинам зловещие раскаты. По временам на глазах изумленных
путников происходили удивительные превращения; на месте
гор после
внезапной оттепели появлялись равнины; дождевая вода просачивалась в
расщелины глыб, за ночь замерзала и, расширяясь, раскалывала льдины на
куски; процесс разрушения происходил с поразительной быстротой.
Путешественники были все время начеку и благополучно миновали опасные
места. Но вот местность снова изменилась, крутые хребты, уступы, пики и
ледяные холмы остались позади. 3 июля путешественники очутились на
равнине, где дорога стала гораздо легче. Тут их поразил новый неожиданный
феномен, который долгое время был предметом исследований ученых Нового и
Старого Света. Отряд продвигался вдоль цепи холмов, высотою не более
пятидесяти футов. По-видимому, гряда эта тянулась на несколько миль,
причем восточный ее склон был покрыт ярко-красным снегом.
У путешественников вырвались возгласы удивления; в первый момент этот
багровый снежный покров произвел на них жуткое впечатление. Доктор
поспешил успокоить своих товарищей. Ему были известны свойства красного
снега по трудам де Кандоля, Уоллестона и Бауэра. Он рассказал, что красный
снег встречается не только в арктических странах, но и в Швейцарии, в
Альпах. Соссюр собрал довольно много такого снега в 1760 году, а
впоследствии капитан Росс, Сабин и другие мореплаватели привозили красный
снег из полярных экспедиций.
Альтамонт стал расспрашивать доктора об этом необыкновенном веществе, и
Клоубонни сказал ему, что красный цвет снега объясняется присутствием в
нем микроорганизмов. Химики долгое время задавались вопросом, какого
происхождения эти организмы, растительного или животного, и, наконец,
пришли к убеждению, что они принадлежат к семейству микроскопических
грибков вида Uredo, почему Бауэр и предложил дать им название Uredo
nivalis.
Разгребая снег окованной железом палкой, доктор показал товарищам, что
красный слой имеет толщину в девять футов, а затем предложил
им
подсчитать, сколько грибков приходится на квадратную милю, если, как
вычислили ученые, в одном квадратном сантиметре их около сорока трех
тысяч.
Красный снег, судя по расположению слоев на склоне холма, образовался
много лет назад; грибок не погибает при таянии снегов, и цвет его не
меняется.
Феномен этот, хотя и объяснимый, тем не менее казался очень странным.
Красный цвет мало распространен в природе. Отражение солнечных лучей от
багровой снежной пелены создавало причудливые световые эффекты и придавало
окрестным предметам, скалам, животным и людям огненный оттенок, точно они
освещались ярким пламенем. Когда этот снег таял, то казалось, что кровавые
ручьи текут у ног путников.
Доктор в первый раз увидел это вещество на Багровых скалах в Баффиновом
заливе, в тот раз он не имел возможности его достать, а теперь набрал
несколько бутылок красного снега.
Через три часа путешественники миновали это "поле крови", как его
назвал доктор, и далее местность приняла обычный характер.