Е. Князев МЕНЯ НАЗЫВАЮТ СУПЕРКАРГО: 3

ПЕРВОЕ КРЕЩЕНИЕ

Как бы ни страшился я этой минуты, как бы ни желал, чтобы наступила она попозже, заставляя мысленно растянуться время, она все же пришла. По трапам и коридорам застучали чужие шаги, и раздалась живая английская речь, не та, которую я (увы, не очень тщательно) готовил к экзаменам в школе и вузе, а та самая, на которой изъясняются в англоязычных странах, в список которых входят и многочисленные бывшие колонии "королевы морей" Великобритании. Сердце мое провалилось и трепетало где-то в районе щиколоток, когда я вошел к капитану. У него собрались агенты и портовые власти. Человек пять молодых холеных молодцов в свежих белых сорочках, набриолиненные и выбритые, сидели, развалившись на диване, и, покуривая, болтали. О чем? Клянусь, я не понимал ни слова. А между тем по Уставу службы именно грузовой помощник, то есть я, и должен быть на судне первым специалистом по английскому языку. Я был, как щенок, выброшенный в реку, - плыви или тони. И я "поплыл"...

Старший из иностранцев с маленькими черными усиками и щегольской бородкой, разговаривая с капитаном и коллегами, все подливал в рюмки выставленную капитаном из холодильника водку в запотевшей бутылке. Однако наши гости больше подносили ко рту наполненные рюмки, чем пили, за всю эту встречу они бутылку так и не располовинили.

Все присутствовавшие малайцы говорили на английском языке и, мне показалось, специально произносили слова не очень внятно, чтобы мне, несчастному, было труднее их понять. Да и сам мастер, чувствовалось, испытывал некоторое затруднение и отделывался короткими репликами и фразами. Я же только слушал, переводя глаза с одного на другого агента, следил за их губами, как глухонемой, но только отдаленный смысл разговора доходил до меня. Даже слова, которые я прекрасно знал чуть ли не с пятого класса, казались мне непонятными. Ясно было только, что агенты обговаривают предстоящие грузовые работы, и я сдержанно кивал и улыбался, не произнося ни слова.

Анатолий Лаврентьевич представил меня. Один из наших гостей заметил, что очень молодой суперкарго, но это хорошо. Все стали задавать мне вопросы. Не "сколько лет", да "где учился", и не "как выглядит ваш город", или "бывали ли в Малайзии". Нет, они стали спрашивать, где мой грузовой план, сколько груза будем выгружать и из каких трюмов, будем ли вооружать стрелы и на какие люки и тому подобное. Я взмолился: "Не так быстро, пожалуйста!" Они, заулыбавшись, с некоторым, впрочем, разочарованием, заговорили медленнее, но тут же забылись, и только вмешательство мастера спасло меня от окончательного позора. Кое-как с помощью Анатолия Лаврентьевича разобравшись с нашими грузовыми делами, они ушли.

Выходя от капитана, я столкнулся с Володей Романюком, третьим помощником.

- Женя, нет у тебя бланков "Порт или рейс"?

Я ответил, что нет. Он ужаснулся, ведь это один из важнейших документов при входе в иностранный порт! Почему же я их не подготовил? Сейчас некогда было выяснять, что и почему, надо было искать. Кое-как в ворохе бумаг бывшего третьего помощника мы нашли злополучные бланки. Спустился к своей каюте. Там двое малайцев допрашивали второго помощника: "Уэр из шипс сторз?" Сергей Петухов, не понимая, смотрит на меня, как на "спеца". "Шипс стоуидж?" - переспрашиваю я, полагая, что парни спрашивают об укладке в трюмах, будто не знаю, что никакой стивидор не стал бы расспрашивать об этом в коридоре.

"Дринк, сигаретс", - ухмыляются они нашим познаниям английского. Только теперь доходит: интересуются, где судовая кладовая артелка. Показав, я иду к каюте, понимая, что там ждут меня "офишлз" - начальство. Заранее составляю в уме английские фразы, как предложу сначала сигареты, а там и приступим не спеша к делам. Но по дороге встречает старший помощник Веселков:

- Ну, как, Евгений Львович, договоришься сам или помочь?

Я наигранно бодрым голосом заверяю, что как-нибудь справлюсь сам. Усмехнувшись, чиф идет дальше. Понимает!

О, если б все было, как мы планируем! Не успел я войти, полдюжины начальников всех рангов, начиная от стивидора, кончая чекером, набросились на меня. Вначале я еще пытался понять хотя бы одного, но потом взял все бумаги, какие у меня были, и бросил перед компанией на стол. Они накинулись на мои документы, расхватали, кому что относится, и заулыбались, закивали. Один пошел проверять осадку судна, конечно, не без меня, другой стал замерять танки, третий мерить плотность воды, а самый главный расселся за столом с хозяйским видом и принялся с помощью карманного электронного компьютера производить расчеты. Вообще возни и суеты развели они много, но, приглядевшись, я понял, что здесь вполне мог бы управиться и один человек, что и делается в наших портах, и без электронных калькуляторов, кстати...

- Гив ми дисплейсмент, - попивая сухое вино, которым я его угостил (из запасов сэкономленной тропической нормы), небрежно кивает мне сюрвейер, то есть проверяющий, контролер, как правило, нейтральное лицо, работающее на фирму - получателя.

- Ну, как я могу тебе это дать, это же наш документ, - говорю я по-английски и, сомневаясь, что меня понимают, пишу на листке необходимые ему данные: водоизмещение судна и прочее. Разворачиваю перед ним грузовую шкалу. На складках чертежи уже подвытерлись, сюрвейер укоризненно, качает головой. Я их, что ли, делал, эти чертежи! - Ничего, считай, - говорю, - а я погляжу, что там делается на палубе.

Выгрузка началась еще полчаса назад, сразу после того, как были закреплены швартовые концы. По трапу поднялось человек сорок малайцев.

- Что им тут всем делать? - задаю я вопрос.

- Спать, что же еще! - смеется Серега Топорков; он стоит сейчас у трапа.

Здесь вполне хватило бы десяти-двенадцати человек: лебедчики, вирамайнальщики и подсобники. А рабочие, как и предполагал Сергей, разостлали в коридоре газетки и укладываются спать...

Среди толпы, прибывшей на судно, замечаю одного рыжего, лысого, сухощавого человека. Этот уж, верно, не малаец, а англичанин, следовательно, начальник. Он недовольно крутит носом, заглядывая в трюмы, покрикивает на стивидоров. Я интересуюсь, что ему не нравится.

- Вет, - показывает он на темные пятна, проступившие на куче поташа.

- Да, подмочили, правда. Море есть море.

- Отшень плохо, - брезгливо стряхивает он поташ с рук и записывает что-то в свою книжицу.

Я пытаюсь объяснить ему, что был сильный шторм, что мы имеем морской протест.

- Плехо, плехо, - повторяет рыжий. Я начинаю нервничать, но держусь. Жарко и душно. На термометре выше 30 градусов Цельсия, на палубе, как в парилке. То и дело заскакиваю в коридор, чтобы отдышаться в прохладе, попить воды из сатуратора. Все судно толстым слоем покрыла пыль - поташ. Причал тоже побелел. Но вообще на причале чисто, зеленеют газоны, блестят дюралевые стены складов. За воротами порта трубы и баки химического комплекса, а еще дальше - домики рабочих. Пассир-Гуданг в шести милях от порта, а до Сингапура шестьдесят миль. Все это мне рассказывает пожилой стивидор-индиец. Добрый дядька, сердечный. Сам он долго плавал матросом на судах под разными флагами, бывал и в России.

- Хорошая страна, - качает он головой. - Как моя родина.

Хвалит родину, а живет здесь. Почему? Тяжело, очень тяжело индусам после векового английского владычества... Мы говорим с Маду, и я начинаю привыкать к языку, хотя барьер еще не сломан.

Во время перерыва на палубе дурачатся двое молодых рабочих. Прыгают, словно им по восемнадцать, а заговариваю - одному под тридцать, есть дети, а получает он в месяц около 150 малайских долларов, по-нашему, рублей тридцать... Оба - мусульмане. Название парохода им нравится. Еще бы: Сулейман - мусульманское имя! А вообще выясняется, что им нравятся русские, из всех белых только русские разговаривают с ними, как равные. Попробовали бы они попрыгать перед рыжим управляющим! Перед ним они, увы, рабски покорны. И полицейских, которые сразу после швартовки поднялись на борт в своих зеленых в обтяжку костюмах с галунами и кольтами, они тоже боятся, хотя те и желтые.

Уже к концу выгрузки пришли в трюмы с десяток женщин. Каждая со своей едой, лопатой и ребенком, привязанным за спиной. Перед работой разожгли костер на корме, запахло едой. Видно, везде, куда приходит женщина, появляется очаг и наступает уют. Но отдыхали они недолго. По команде стивидора все десять, путаясь в длинных, до пят, сари и позвякивая браслетами (все они из Индии), спустились в трюм и принялись лопатами кидать поташ из дальних углов трюма на середину, где работал маленький бульдозер, сгребая поташ для грейдера. В ядовитой пыли, в сорокаградусную жару, с детьми на спинах зарабатывали женщины свой кусок хлеба. Подошел Сергей Петухов, мы переглянулись.

- В аду, наверное, немногим лучше? - сказал я, кивнув вниз. Он промолчал.

Потом мы совещались с агентом, что делать с несколькими многотонными ящиками, направленными на Сингапур. Может, лучше выбросить их здесь и переправить автомобилем? Нет, слишком дорого. Значит, будем заходить и в Сингапур.

Все те же шумные парни с прилизанными волосами приносят мне сюрвейерские акты, расписки, таймшиты, которые я тщательно проверяю и, мысленно перекрестившись, подписываю неуверенной рукой. И тут в иллюминаторы ударила вода. Тропический ливень хлынул с небес.

- Палубная команда - на швартовку! - слышатся властный голос Анатолия Лаврентьевича.

Я бегу на мостик. Под проливным дождем наши матросы разносят концы на корме и полубаке, бегут под укрытие надстройки. Мне так хочется сбежать вниз и помочь парням, но я уже не практикант, не матрос, мне надо быть на своем месте. А надо бы, ох, надо помочь парням. Тяжела матросская работа. А отовсюду несется: "Быстрей, быстрей!" Ведь за каждую лишнюю минуту стоянки приходится расплачиваться золотом.

А наше судно уже выходит из гавани, огибает мыс, и перед глазами во всей красе разворачивается ночной Сингапур. Через два часа мы стоим на Западном рейде, в компании с десятками судов из разных стран мира. Я уже знаю, что на рейдах и причалах Сингапура, этого "перекрестка всех морских дорог", бывает в год свыше тридцати тысяч судов, около трех тысяч из них - под советским флагом. В этом городе-государстве на улице Сесил-стрит в огромном современном здании Дальневосточного банка находится контора Советско-Сингапурского пароходного агентства Сосиаклайн, управляемого поочередно советским и сингапурским генеральными директорами. Дальневосточные, моряки и рыбаки постоянные гости в этом городе у экватора, и многие из них знают его не хуже родной Находки или Владивостока.

Для меня, как для любого владивостокского парня, с юных лет Сингапур был городом романтической мечты. Еще не побывав в нем, я столько наслушался о красоте его улиц, экзотике восточных базаров, парке Тигрового бальзама, крокодиловых фермах... Но на этот раз нам не удастся побывать в городе. Через несколько часов наш груз - уже на борту деревянных барж: старший стивидор, расторопный малый, как и многие здешние чиновники, говорящий чуть ли не на всех известных языках, в том числе и на русском, подписал мне документы с одной оговоркой: "Две бочки с железом разрушены", хотя на самом деле этих бочек больше, да есть и порванные мешки, но, видно, Вильямс не хочет по пустякам портить с русскими отношения.

- Когда вы успеваете перерабатывать такое огромное количество судов? - спрашиваю я его, кивая на рейд.

- Во-первых, отработанная организация, а во-вторых, нет недостатка в дешевой рабочей силе, - ухмыляется он, показывая на грузчиков-индусов, собравшихся в барже. Им платят в полтора-два раза меньше, чем малайцам, хотя и малайцы получают гроши... - И к тому же у нас много бизнесменов, умеющих организовать дело, - он кивает на островки неподалеку. Там в великолепных виллах живут боссы. Пляжи у них огорожены сетками от акул, у причалов стоят яхты. Вот куда идет "сэкономленная" зарплата, понимаю я.

Мы расстаемся с Сингапуром - не без сожаления, конечно, и с надеждой на скорую встречу. "Сулейман Стальский" берет курс на порт Кланг.