На
другой день, расчистив степсы и подготовив
все необходимое, мы принялись втаскивать на
борт обе стеньги, из которых я намеревался
соорудить временную стрелу. Грот-стеньга
имела в длину более тридцати футов, фор-стеньга
была немного короче. Задача предстояла
нелегкая. Взяв ходовой конец тяжелых талей
на брашпиль, а другим концом прикрепив их к
основанию грот-стеньги, я начал вращать
рукоятку брашпиля. Мод следила за тем, чтобы
трос ровно ложился на барабан, а сходящий
конец укладывала в бухту.
Нас
поразило, с какой легкостью пошла вверх
стеньга. Брашпиль был усовершенствованной
системы и давал огромный выигрыш в силе. Но,
разумеется, выигрывая в силе, мы теряли в
расстоянии. Во сколько раз брашпиль
увеличивал мои силы, во столько же раз
увеличивалась и длина троса, который я
должен был выбрать. Тали медленно ползли
через борт, и чем выше поднималась из воды
стеньга, тем труднее становилось вертеть
рукоятку.
Но
когда шпор стеньги поравнялся с планширом,
дело застопорилось.
-
Как я об этом не подумал! - вырвалось у меня. -
Теперь придется начинать все сызнова.
-
А почему не прикрепить тали поближе к
середине стеньги? - спросила Мод.
-
С этого мне и следовало начать! - сказал я,
крайне недовольный собой.
Потравив
тали, я спустил стеньгу обратно. Потом
прикрепил тали примерно на расстоянии
трети ее длины от шпора. Проработав час, с
небольшими перерывами на отдых, я снова
поднял стеньгу, но она опять застряла на
полдороге. Шпор стеньги на восемь футов
торчал над планширом, но вытащить ее всю на
борт по-прежнему было невозможно. Я сел и
стал размышлять над этой задачей. Впрочем,
довольно скоро я с торжествующим видом
вскочил на ноги.
-
Знаю теперь, что делать! - воскликнул я. -
Надо было прикрепить тали у центра тяжести.
Ну ничего! Это послужит нам наукой, когда мы
будем поднимать на борт все остальное.
Снова
пришлось спустить стеньгу в воду и начать
все сначала. Но на этот раз я неправильно
рассчитал положение центра тяжести, и когда
стал тянуть наверх, вместо шпора стеньги
пошла ее верхушка. Мод была в отчаянии, но я
засмеялся и сказал, что сойдет и так.
Показав
ей, как держать рукоятку и как по команде
потравить тали, я ухватился обеими руками
за стеньгу и попытался перевалить ее через
борт. Мне показалось, что цель уже
достигнута, и я велел Мод травить, но тут
стеньга вдруг перевесилась и - как ни
старался я ее удержать - свалилась за борт.
Тогда я снова взялся за рукоятку и вернул
стеньгу в прежнее положение. У меня
появилась новая мысль. Я вспомнил о
хватталях - небольшом подъемном
приспособлении с двушкивным и одношкивным
блоками.
В
ту минуту, когда я уже наладил хват-тали, на
полубе у противоположного борта появился
Волк Ларсен. Мы поздоровались и больше не
обменялись ни словом. Он не мог видеть, что
мы делаем, но, усевшись в стороне, на слух
следил за ходом работы.
Еще
раз напомнив Мод, чтобы она потравила трос
брашпилем, как только я подам команду, я
взялся за хват-тали и принялся тянуть.
Стеньга начала медленно наклоняться и
скоро легла, покачиваясь, поперек планшира.
И тут, к своему удивлению, я обнаружил, что
травить незачем, в сущности, требовалось
совершенно обратное. Закрепив хват-тали, я
перешел к брашпилю и начал вытягивать
стеньгу дюйм за дюймом, пока она вся не
перевалилась через планшир и не упала на
палубу.
Я
посмотрел на часы. Был уже полдень.
У
меня ломило спину, и я чувствовал себя
смертельно усталым и голодным. И за целое
утро нам удалось поднять на палубу одну
только стеньгу.
Только
тут я по-настоящему понял, как огромна
предстоявшая нам работа. Зато я уже кое-чему
научился. После обеда дело будет лучше
спориться, решил я. И не ошибся.
В
час дня, отдохнув и основательно
подкрепившись, мы вернулись на шхуну.
Меньше чем через час гротстеньга уже лежала
на палубе, и я взялся за сооружение стрелы.
Связав верхушки обеих стеньг так, что более
длинная выступала несколько дальше, я
прикрепил в месте соединения двушкивный
блок гафель-гарделя. В сочетании с
одношкивным блоком и самим гафельгарделем
это дало мне подъемные тали. Чтобы шпоры
стрелы не разъехались в стороны, я прибил к
палубе толстые планки. Когда все было
готово, я привязал к верхушке стрелы трос и
взял его на брашпиль. Я все больше и больше
проникался верой в этот брашпиль - ведь
благодаря ему мои силы неизмеримо
возрастали. Как уже повелось. Мод следила за
тросом, а я вертел рукоятку. Стрела
поднялась.
Но
тут я обнаружил, что забыл закрепить стрелу
оттяжками. Пришлось взбираться на верхушку
стрелы, что я и проделал дважды. Наконец
оттяжки были прикреплены и стрела
расчалена к носу, к корме и к бортам.
Начинало смеркаться. Волк Ларсен, который
все время сидел в отдалении и в полном
молчании прислушивался к нашей работе, ушел
в камбуз и занялся приготовлением ужина. У
меня так разломило поясницу, что я не мог ни
согнуться, ни разогнуться, но зато с
гордостью смотрел на дело своих рук.
Результаты были налицо. Как ребенок,
получивший новую игрушку, я сгорал от
нетерпения - мне до смерти хотелось поднять
что-нибудь своей стрелой.
-
Жаль, что темнеет, - сказал я. - Уж очень
хочется поглядеть, как она будет
действовать.
-
Не будьте таким ненасытным, Хэмфри! -
пожурила меня Мод. - Не забудьте, завтра
опять предстоит работа. А ведь вы еле стоите
на ногах.
-
А вы? - с участием поспешил спросить я. - Вы,
должно быть, страшно устали. Мод! Как вы
работали! Это же поистине геройство. Я
горжусь вами.
-
А я вами и подавно. И с большим основанием, -
отозвалась она и посмотрела мне прямо в
глаза. Сердце у меня сладко защемило - ее
глаза так ласково лучились, и я уловил в них
какое-то новое выражение. Я не понял его, но
необъяснимый восторг охватил меня. Мод
опустила глаза. А когда она снова подняла их
- они смеялись.
-
Если б только наши знакомые могли видеть
нас сейчас! - сказала она. - Посмотрите, на
что мы стали похожи! Вы когда-нибудь
задумывались над этим?
-
О да, и не раз, я же вижу вас перед собой, -
отвечал я, думая о том, что мог означать этот
огонек в ее глазах и почему она так внезапно
перевела разговор на другую тему.
-
Помилуйте! - воскликнула она. - На что ж я
похожа?
-
Боюсь, что на огородное пугало, - сказал я. -
Посмотрите только на свою юбку: подол в
грязи, повсюду дыры! А блузка-то вся в пятнах!
Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы
сказать, что вы готовили пищу над костром и
вытапливали котиковый жир. А головной убор
один чего стоит! И это та самая женщина,
которая написала "Вынужденный поцелуй"!
Она
сделала мне глубокий, церемонный реверанс и
начала, в свою очередь:
-
Что касается вас, сэр...
Минут
пять мы поддразнивали друг друга, но под
этими шутками чувствовалось что-то другое,
серьезное, и я невольно связывал это с новым
выражением, промелькнувшим в глазах Мод.
Что это было? Неужели наши глаза говорили
помимо воли? Я знал, что мои глаза уже
выдавали меня не раз, хотя я и приказывал им
молчать. Неужели Мод все же прочла в них
призыв? И неужели ее глаза отозвались на
него? Что значил этот теплый мерцающий
огонек и то неуловимое, что я почувствовал в
них и что нельзя определить Словами? Но нет,
это было невозможно! этого не могло быть! Я
ведь не был искушен в толковании
красноречивых взглядов, я - Хэмфри Ван-Вейден,
книгочей и затворник, влюбившийся нежданно-негаданно.
И для меня любить и ждать, стараться
заслужить любовь было уже блаженством.
Мы
сошли на берег, продолжая подшучивать друг
над другом, а я все думал свою думу, пока
очередные дела не отвлекли меня.
-
Какая, право, досада! Работаешь целый день
не покладая рук, а потом нельзя даже
спокойно поспать ночью! - посетовал я после
ужина.
-
Но ведь он же слеп. Какая опасность может
нам грозить?
-
Я боюсь его и не верю ему. А теперь, когда он
ослеп, - и подавно. Беспомощность только
сильнее озлобляет его. Впрочем, я знаю, что
надо делать, завтра с утра завезу небольшой
якорь и стяну шхуну с берега. Вечером мы
будем возвращаться на шлюпке домой, а
мистера Ларсена оставлять пленником на
шхуне. Сегодня уж отдежурим еще одну ночь - в
последний раз всегда как-то легче.
Наутро
мы поднялись спозаранок, и, когда рассвело,
наш завтрак уж подходил к концу.
-
Ой, Хэмфри! - с отчаянием воскликнула вдруг
Мод.
Я
взглянул на нее. Она смотрела на "Призрак".
Поглядев туда же, я не заметил ничего
необычного. Мод перевела глаза на меня, и я
ответил ей недоумевающим взглядом.
-
Стрела!.. - дрожащим голосом проговорила Мод.
О
стреле-то я и позабыл! Я взглянул снова - и не
увидел ее на прежнем месте.
-
Если только он... - свирепо пробормотал я.
Она
успокаивающе коснулась моей руки.
-
Вам придется начать сызнова.
-
О, не беспокойтесь, я, конечно, бешусь
понапрасну! Я ведь и мухи не обижу, - с
горечью улыбнулся я. - И хуже всего то, что он
это знает. Вы правы, если он уничтожил
стрелу, я ничего ему не сделаю и начну все
сызнова.
-
Но теперь уж я буду дежурить на шхуне, -
вырвалось у меня минуту спустя, - и если
только он еще раз попытается что-нибудь
сделать...
-
Но я боюсь освавться одна ночью на берегу! -
очнувшись от своих безрадостных мыслей,
услышал я голос Мод. - Если б можно было
уговорить его помочь нам... Мы могли бы тогда
тоже жить на шхуне - ведь это куда удобнее.
-
Так оно и будет, - довольно свирепо заявил я,
вне себя от того, что моя драгоценная стрела
уничтожена. - Я хочу сказать, что мы с вами
будем жить на шхуне, а понравится это
Ларсену или нет, мне все равно.
Успокоившись,
я рассмеялся:
-
Ведь это же сущее ребячество с его стороны.
И глупо, конечно, что я злюсь.
Но,
когда мы взобрались на борт шхуны и увидели
учиненный Волком Ларсеном разгром, сердце у
меня заныло. Стрела исчезла бесследно.
Правая и левая оттяжки были перерублены,
гафель-гардели разрезаны на куски. Ларсен
знал, что я не умею сплеснивать концы.
Недоброе предчувствие охватило меня. Я
бросился к брашпилю. Да, он был выведен из
строя. Волк Ларсен сломал его. Мы с Мод
обменялись унылым взглядом. Потом я
подбежал к борту. Освобожденные мною от
обрывков снастей мачты, гики и гафели
исчезли. Ларсен нащупал удерживавшие их
тросы и отвязал их, чтобы течение унесло
весь рангоут в море.
Слезы
стояли на глазах у Мод, и я понял, что она
плачет от огорчения за меня. Я и сам готов
был заплакать. Прощай мечта об оснащении
"Призрака"! Волк Ларсен потрудился на
славу! Я сел на комингс люка и, подперев
голову руками, предался черной меланхолии.
-
Он заслуживает смерти! - воскликнул я. - Но,
да простит мне бог, у меня не хватит
мужества стать его палачом!
Мод
подошла ко мне и, погладив меня по голове,
словно ребенка, сказала:
-
Успокойтесь, успокойтесь! Все будет хорошо.
Мы взялись за правое дело и своего добьемся.
Я
вспомнил Мишле и прижался к Мод головой. И в
самом деле, через минуту силы вернулись ко
мне. Эта женщина была для меня неиссякаемым
источником силы. В конце концов стоит ли
придавать значение тому, что произошло?
Простая задержка, отсрочка. Отлив не мог
унести мачты далеко, а ветра не было.
Придется только еще повозиться, чтобы найти
их и отбуксировать обратно. Но это было для
нас уроком. Теперь я знал, чего ожидать от
Волка Ларсена. А ведь он мог нанести нам еще
больший урон, уничтожив нашу работу, когда
она была бы ближе к концу.
-
Вон он идет! - шепнула мне Мод.
Я
поднял голову. Волк Ларсен медленно шел по
юту вдоль левого борта.
-
Не обращайте на него внимания! - шепнул я. -
Он вышел посмотреть, как все это на нас
подействовало. Делайте вид, будто ничего не
произошло. Откажем ему хоть в этом
удовольствии! Снимите туфли и возьмите их в
руки.
И
вот у нас началась игра в жмурки со слепым.
Когда он пошел к нам вдоль левого борта, мы
проскользнули у правого и стали наблюдать
за ним с юта: он повернул и пошел следом за
нами на корму.
Но
он все же обнаружил наше присутствие,
потому что уверенно произнес: "Доброе
утро!" - и стал ждать ответа. Затем он
направился на корму, а мы перебрались на нос.
-
Да ведь я же знаю, что вы на борту! - крикнул
он, и я видел, как он напряженно
прислушивается.
Он
напоминал мне огромного филина, который,
испустив свой зловещий крик, слушает, не
зашевелится ли вспугнутая добыча. Но мы не
шевелились и двигались только тогда, когда
двигался он. Так мы и бегали по палубе,
взявшись за руки, - словно двое детей, за
которыми гонится великан-людоед, - пока Волк
Ларсен, явно раздосадованный, не скрылся у
себя в каюте. Мы давились со смеху и весело
переглядывались, обуваясь и перелезая
через борт в шлюпку. И, глядя в ясные карие
глаза Мод, я забыл все причиненное нам зло и
знал одно: что я люблю ее и что с нею найду в
себе силы пробиться обратно в мир.