К. Бадигин На моррских дорогах: Глава вторая.

Глава вторая.

К берегам Соединенных Штатов Америки

Пока выгружали бревна, которые мы привезли из Совгавани, я старался получить в пароходстве груз на переход в США, а это было непростым делом. На заключение представителя регистра и на другие документы эксплуатационники часто обращали самое незначительное внимание.

Собственно говоря, руду давали сразу, но брать полный груз руды на судно, находящееся в аварийном состоянии, я считал преступлением. Наконец начальник пароходства распорядился погрузить около 3 тысяч тонн досок. И здесь не обошлось без содействия Н. Г. Быкова.

Конечно, можно было обойтись лесным грузом, но лес шел только до острова Адах. А на переход через Тихий океан леса не дали. Значит, полпути залатанное днище теплохода будет хлопать по волнам, и заплаты отвалятся — в этом я не сомневался. Руда должна утопить аварийное днище. Но она одновременно понизит центр тяжести судна и придаст ему стремительность при качке. Тоже опасно.

Я долго колебался — брать или не брать руду? Для молодого капитана принять решение в таких обстоятельствах было непростым делом. И все же наконец решился добавить к лесному грузу 1200 тони руды.

Возвращаясь от начальника пароходства, я на улице неожиданно встретил своего друга Михаила Прокопьевича Белоусова. Он два дня назад пришел во Владивосток на одном из ледоколов. На мой теплоход мы отправились вместе, поужинали и проговорили до поздней ночи.

Михаил Прокопьевич рассказал мне о событиях арктической навигации 1943 года. После моего отъезда ледоколы удалось провести из Белого моря на Диксон без потерь. А дальше шло хуже. В августе прорвались в Карское море вражеские подводные лодки. Они атаковали несколько судов, потопили три парохода и два тральщика, обстреляли артиллерийским огнем две полярные станции. На минах, поставленных лодками, подорвались транспорт, тральщик и спасательное судно.

Но в общем немецкие подводные лодки, хотя и причинили некоторый ущерб транспортному флоту, все же не смогли сорвать арктическую навигацию. Нелишне здесь сказать, что военные корабли, прибывшие в прошлом году с Дальнего Востока, сыграли свою роль. Помогла и благоприятная ледовая обстановка.

Несмотря на зимовку судов, оставшихся на Диксоне, планы выполнения перевозок были на высоком уровне.

Четко работали оперативные службы. Капитаны ледоколов получили хорошие ледовые и синоптические оповещения.

Северный морской путь снова себя оправдал в условиях морской войны на севере.

— Как союзники?

— Отменили конвой. Наши моряки продолжают одиночные плавания. Но главное сейчас здесь. Центр тяжести по перевозке грузов переносится на Дальний Восток. А что будет на западе, возьмет на себя Мурманск. УБЛО мы решили больше не создавать.

— Что ты будешь делать на Дальнем Востоке?

— Как всегда, колоть льды. Буду проводить суда через пролив Лаперуза. В прошлом году, слыхал, наверное, зимняя навигация не проводилась. Прошли всего несколько судов. В этом году в проливе Лаперуза будут работать два линейных ледокола.

Из разговора с М. П. Белоусовым я узнал, что мой друг Виталий Мещерин назначен начальником политотдела в бухту Провидения.

— А наш «Красин»,— рассказывал Михаил Прокопьевич,— сейчас закапчивает ремонт на Дальзаводе. Старик за последнее время основательно подорвал здоровье во льдах. А в этом году сильно помял днище на мелководьях. И ржавчина за долгие годы разъела корпус, толщина железа в некоторых местах двойного дна оказалась не больше двух миллиметров. Плавать ледоколу с таким изъяном... Сам понимаешь... После ремонта ледокол пойдет в бухту Ногаева, а потом в пролив Лаперуза.

На прощание Белоусов сообщил мне печальную новость:

— Умер капитан Храмцов 23 сентября на борту своего ледокола. Жил и умер как настоящий моряк.

Мы еще несколько раз встречались с Михаилом Прокопьевичем во Владивостоке, перед отходом.

Утром 10 декабря 1943 года я пришел за наставлениями к начальству пароходства.

— Что ж,— сказал Василий Федорович,— о чем с тобой говорить? Пожалуй, все сам знаешь... Одно скажу, будь осторожен. Не суйся в пролив в тумане. Ну, будь здоров.

После обеда, приняв на борт лоцмана, мы вышли за боновое ограждение в направились в порт Находку для бункеровки. Порт находился в зачаточном состоянии. Деревянный причал едва дышал, швартоваться приходилось без буксира. Но во время войны мы привыкли обходиться «без удобств». Декабрь давал себя знать. Морозило, бухта забита намерзшим льдом. На следующий день утром, заполнив топливом цистерны, отвинтили шланги и приготовились к отходу. Пришли пограничники, явился лоцман, и снова заработала машина.

12 декабря шли с лоцманом к бухте Валентина. Радист принес на мостик радиограмму:

«SOS. Пароход «Валерий Чкалов», широта, долгота. Получил трещину, лопнула палуба, обшивка правого борта до ватерлинии. Положение судна чрезвычайно опасное, требуется немедленная помощь КМОР. Шанцберг».

Как всегда, при получении подобных телеграмм делается тяжко на душе. Где-то на штормовом море борются люди за свой пароход, их жизнь в опасности. Представил себе Александра Федоровича Шанцберга, с которым мы знакомы. Высокий, краснолицый старик с совсем белыми волосами. Трудно им сейчас.

Я проложил на генеральной карте Берингова моря координаты. Судно находилось где-то у Алеутских островов... На призыв откликнулось несколько судов. Насколько я помню, первым пришел танкер «Иосиф Сталин». Потом «Жан Жорес».

Из переговоров подошедших судов с терпящим бедствие капитаном Шанцбергом было ясно, что погода штормовая, большая зыбь.

На следующий день началась буксировка «Чкалова» в Акутан. Потом произошла трагедия: судно переломилось. В конце концов обе половинки парохода были спасены и отбуксированы в порт.

Подробности спасательных работ я узнал позже в разговоре с вице-адмиралом американцем Флетчером. А еще позже мне рассказал об этой аварии сам Александр Федорович Шанцберг.

На нашем теплоходе свои заботы.

...Вечером прошли опасные места — приходилось идти среди минных полей по фарватеру, известному только лоцману, и встали на якорь в бухте Валентина. Здесь уходил лоцман, и начиналось самостоятельное плавание.

Туман — давнишний враг моряков. Мы увидели его издали: огромный белый занавес, спустившийся с неба, двигался нам навстречу. Нижняя часть занавеса медленно колыхалась в волнах. А потом судно вдруг сразу очутилось в густой молочной пелене, и с капитанского мостика с трудом можно было различить, что делалось на баке или на юте. Вахтенные напрасно силятся что-нибудь рассмотреть в тумане. Каждые две минуты судовые сирены резким воем нарушали привычный и равномерный шум работающих дизелей, предупреждая встречные суда о грозящей им опасности столкновения... Широка морская дорога, и все же столкновения судов нередко случаются в морской практике.

Пролив Лаперуза прошли благополучно. При хороших определениях у острова Хоккайдо выход на восток не представляет трудности.

Примерно на меридиане порта Отомари увидели японский сторожевик. Он подошел совсем близко, и офицер, стоявший на мостике, стал по-русски задавать нам вопросы.

— Как называется ваше судно? — и, помолчав, добавил: — Если будете говорить неправду, арестую.

— Откуда идете?

— Какой груз?

— Сколько экипажа на борту?

— Есть ли пассажиры на борту?

— Сколько брутто-тонн пароход?

— В каком году построен пароход?

— Название судна передайте огнем.

Получив ответы на все вопросы, сторожевик отошел, разрешив следовать дальше. Японцы стали вежливее. Победы под Сталинградом и на Курской дуге заметно поубавили спеси японским воякам. Раньше они вели себя нахально. Бывали случаи, заставляли советские суда заходить в свои порты и держали их там неизвестно зачем.

Охотское море встретило неласково. Дул свирепый норд-вест, в левый борт ударяла волна, заливая палубу и грузовые люки. Волны быстро увеличивались, качка делалась стремительнее, злее. Ветер достиг штормовой силы.

Неприятности в море случаются, как правило, ночью. В 3 часа второй помощник Николай Дудников разбудил меня. Оказалось, что в корпусе появилась течь-Утро было нерадостное, хмурое. Видимость — всего 200—300 метров. Повалил густой снег. Сила ветра приближалась к урагану. Зыбь двигалась с северо-запада высокими валами с яростными гребнями на верхушках. Удары волн в левый борт сделались сильнее. Вода, попадая на люки, стрелы и такелаж, замерзала. Стремительная качка, крен на оба борта 30°. Картина вокруг неприглядная. Краски — серая и черная.

Держаться на ногах сделалось трудно.

Тревогу умеряло сознание, что в трюмах лежат сосновые доски. Если море оторвет листы на пробоинах, судно останется на плаву.

Прошло два дня. Ураганный ветер по-прежнему гнал на нага теплоход зеленовато-серые пенящиеся волны. Качка еще усилилась, и крен теперь достигал 35°.

Мне было тогда тридцать два года, я был здоров, выдерживал стремительные переваливания с борта на борт довольно легко. Но и я в конце вторых суток отяжелел.

Опять тревожные вести. Вода из люка левого борта откачке не поддается и через мерительную трубку проникает в туннель гребного вала. Воду спустили через открытые пробки в рецессе. Вода идет ржавая, видимо вместе с рудой.

Семен Мордвинов в книге полного собрания о навигации, изданной в 1748 году, приводит правдивые стихи:

Коль ветры ни свирепы в волны моря дуют,

Толь с богом мореходцы против них воюют.

Хоть им с моря бреги очень редко зримы,

Но через сию науку пути их хранимы.

Места бо кои на земли то и на море знают,

В потребные им порты точно доплывают.

К вечеру ветер утих до силы обычного шторма. Взяли радиопеленг Лопатки, южного мыса Камчатки. Немного отлегло от души, все-таки зацепились за точное место на берегу.

Маяк на мысе Лопатка! Сколько раз он выручал меня из труднейшего положения, давая возможность безопасно пройти пролив. Японцы во время войны держали в своих руках всю Курильскую гряду, и, несмотря на то что между островами были превосходные, широкие и свободные от опасностей проливы, они запрещали проход через них. Мы, советские моряки, могли плавать Первым Курильским проливом между мысом Лопатка и островом Шумшу. В наших руках была половина пролива, другая принадлежала японцам.

Для навигации первый пролив был не очень удобен и поэтому в мирное время использовался редко. От мыса Лопатка на северо-запад шла длинная гряда каменных рифов, а посередине на всех картах значилась безымянная пятиметровая банка. Как мне рассказывали, капитан Иван Чечельницкий когда-то сел здесь на мель со своим пароходом, и, хотя последующие промеры не обнаружили банки, все же на картах она отмечалась. Я был уверен, что Чечельницкий сидел где-то в другом месте, однако старался, как и все, держаться от банки подальше.

В общем, эта банка Чечельницкого суживала еще больше и без того узкий пролив.

В час ночи 18 декабря увидели на северо-востоке красный проблесковый огонь. Ни на карте, ни в описании огней и знаков, ни в лоции огонь не обозначен. Весьма неприятное положение. Решил довериться маяку мыса Лопатка, однако пришлось все же на всякий случай дать малый ход и продержаться до рассвета.

Несколько раз выходил на мостик и приглядывался к рубиновому огоньку. Он всю ночь хорошо был виден и тревожил мою душу. Утром и берег иногда показывался. Однако часто наползал туман, и все снова скрывалось из глаз. Двигаемся на ощупь. Каждые 15 минут берем радиопеленг Лопатки и измеряем глубину.

Современному судоводителю покажутся странными наши тревоги при прохождении первого пролива. Конечно, с локатором плавание в нем не представляет особых трудностей. В проливе зыбь уменьшилась, и все вздохнули с облегчением. К обеду открылись берега, и можно было видеть стройную башню маяка мыса Лопатка. Виден был и маяк на противоположном, японском берегу. Миновав благополучно банку Ивана Чечельницкого, теплоход вошел в Тихий океан.

Под защитой полуострова Камчатки можно было идти почти что спокойно. Ветер умеренный и зыбь в два-три раза меньше, чем в Охотском море. Теперь наш курс вдоль побережья Камчатки.

Приближались новые заботы, еще более тяжелые. Дело в том, что по грузовым документам — коносаментам, находящимся на судне, и по записям в вахтенном журнале видно, что наш пароход следует в Петропавловск, где ему надлежит сдать груз. Но это не так. Мы идем на остров Адах, принадлежащий американцам, и там будем разгружаться. Когда мы пройдем Петропавловск, путь наш будет лежать к Алеутским островам.

Прошли Авачинскую губу, в глубине которой находится Петропавловск. Берега видны хорошо. Мысы четко различаются.

Неожиданно появился самолет «Дуглас» без опознавательных знаков. Объявлена боевая тревога. Самолет сделал один круг над пароходом и улетел. Через 15 минут он снова появился. Опять боевая тревога, каждый занял свое место у скорострельных пушек и пулеметов. Вахтенные на мостике старательно обшаривали биноклями каждый уголок неба и моря. Взгляд штурмана следил за барашками волн: за белой пеной иногда прячется перископ. Ведь в этих широтах водятся не только мирные кашалоты, но и подводные лодки.

В 4 часа 19 декабря определились по мысам Камчатский и Африка и легли курсом на чистый восток.

Пока шли рекомендованным курсом в десятимильном коридоре, нас по идее должны были миновать подводные лодки и самолеты.

Ночью на пароходе зажигались елочки — три вертикальных огня: зеленый — красный — зеленый, а днем нас могли отличать по советским флагам, нарисованным по бортам и на брезентах трюмов, и по гигантским буквам «СССР». И сверху и с моря было видно, что идет пароход, принадлежащий Советскому Союзу.

22 декабря пересекли 180-й меридиан и таким образом будем считать 22-е число повторяющимся дважды. В полдень мы находились в Западном полушарии. Определившись по солнцу, легли на курс, чистый юг, прямо на остров Адах. Наступило тревожное время. Теперь японские подводные лодки или надводные корабли могли в любой миг остановить наш пароход.

Вызвали радиостанцию на Адахе, так предписывала инструкция, полученная во Владивостоке. Но никто не ответил. Радист спросил разрешения повторить вызов и снова вышел в эфир. И опять никто не ответил. Положение еще ухудшилось: вызывая американскую радиостанцию, мы обращали на себя внимание японцев. Решил больше не рисковать.

В четверг 23 декабря, ночью по курсу примерно за 60 миль показалось огромное зарево над островом Адах. С рассветом подошли к северной оконечности острова.

Адах относится к группе Андреяновских островов. К западу расположены Крысьи острова, среди них знаменитый остров Кыска. 7 июня 1942 года остров Кыска захватили японцы. Такое соседство нас не радует.

Берег приближается. Его низкая полоса выступает небольшим мыском к северу. На мысе видны два дома, сигнальная мачта. На самом конце мыса стоит знак в виде прямоугольной черной башни. На теплоходе подняли позывные сигналы. На сигнальном посту никакого движения... Желая обратить на себя внимание, подошли к берегу совсем близко, на 7—8 кабельтовых, и непрерывно гудели сиреной.

Самое странное заключалось в том, что самолеты, летавшие над нами в пургу десятками, не обращали никакого внимания на наш теплоход.

Целый день свирепствовала пурга. Мы ходили взад и вперед на видимости сигнального поста. Целый день гудели, звали Адах по радио, давали световые сигналы — все напрасно. В любую минуту могли появиться подводные лодки японцев и потопить нас, не обращая внимания на флаги и надписи, буквально на глазах американцев.

— Что будем делать, Константин Сергеевич? — спросил старпом Петр Николаевич Василевский, заступивший на вечернюю вахту.— Ветер штормовой, несет на остров.

— Работайте малым ходом на ветер.

Волнение моря усиливалось. Наш теплоход снова стало валить с борта на борт.

— Константин Сергеевич, поступление воды в балласты снова усилилось,— доложил старший механик.

Что было делать? Вместо ожидаемого отдыха в закрытом порту — болтанка и возня с откачкой балластов. Войти в закрытую военно-морскую базу без лоцмана и карты невозможно. Ожидание лоцмана, по-видимому, бесполезно и опасно.

Немного успокаивало снова разгулявшееся волнение иа море. В такую погоду вряд ли подводная лодка отважится атаковать наш пароход. Подумав, решил дождаться завтрашнего утра, а пока отойти немного от берега.

За ужином обычного оживления не было. Командиры молча съели суп и надоевшие котлеты, выпили мутный чай и разошлись по своим каютам.

24 декабря. Мы снова подходим к острову Адах, всячески стараясь обратить на себя внимание. Часто выпадал снег, но временами прояснялось. Над нами летали самолеты, а мы по-прежнему оставались незамеченными. Опять в машине появилась вода, и машинная команда была поднята по тревоге...

В полдень терпение истощилось. Считая дальнейшее ожидание бесполезным, я решил идти к острову Акутан, открытую военную базу американцев, куда заходили все идущие в США советские суда.

По пути в Акутан вода из трюма все время поступала в машину и откачивалась насосами. Входили в бухту при сильном снегопаде, при видимости от 3 до 4 кабельтовых.

В 5 часов вечера в воскресенье, 26 декабря, отдали якорь в бухте. Течь в машину из трюма № 3 усилилась, откачивающие устройства работали непрерывно. Сообщили на пост о своем прибытии, просили немедленно выслать конвойного офицера. Однако никто не явился, и мы простояли в ожидании всю ночь. Утром ветер усилился, и пришлось отдавать второй якорь. Для безопасности машина работала малым ходом вперед. Течь в машине не утихает, хотя волнения в бухте нет.

Полдень, 28 декабря — никаких изменений. Возмущение экипажа велико, дорог каждый час, а мы теряем время сутками. Решил спустить моторную шлюпку и отправиться на берег. На берегу в удобном и теплом домике жили американские офицеры, переводчики и немногочисленный обслуживающий персонал.

Я рассказал о своих злоключениях.

Акутанская администрация не поверила моим словам:

— Невозможно!

— Невероятно!

— Здесь, наверное, ошибка,— раздавались голоса.

Карты для плавания на базу Адах переводчик привез только на следующий день утром. Карты совершенно секретные, отлично выполненные, на хорошей бумаге.

Приглядевшись, я обнаружил, что с севера остров заминирован, причем довольно основательно. Значит, наш теплоход целые сутки гулял по минам. Мысленно поблагодарил морского бога, что все обошлось благополучно.

— Командование базы на Адахе приносит вам извинения, капитан. Произошло недоразумение, мы все выяснили. Теперь вас встретит лоцман вот здесь,— переводчик показал место на карте.— На Адахе вас ждут. Не смею больше задерживать.

И переводчик, пригубив из рюмки крепкой лимонной настойки, заторопился к трапу.

Не теряя ни минуты, мы выбрали якоря и, попрощавшись гудками с пароходами, стоявшими на рейде, двинулись к выходу.

В море нас встретил крепкий юго-западный ветер и крупная зыбь. Пароход опять стремительно переваливается с борта на борт, корпус вибрирует, судовые насосы непрерывно откачивают воду. Переход был особенно неприятен. Два-три человека чувствовали себя плохо и не выходили на вахту.

Плавать по новым подробным картам — истинное наслаждение, все идет как по маслу. Мысы вовремя появляются и вовремя исчезают. Огни светят там, где им предназначено светить.

Над теплоходом не раз проносились самолеты.

31 декабря в 6 часов вечера в точно указанном месте подошел лоцманский катер. И вот наконец лоцман на борту. Теперь нас от волны защищают берега, виднеющиеся со всех сторон. Через полчаса мы входим в порт, а еще через полчаса с помощью мощного буксира пришвартовываемся к отличному новому причалу.

Спущен трап, на борту появились капитаны всех степеней, полковники, подполковники, сержанты и рядовые. Американцы радушно приветствовали нас как своих союзников и поздравили с наступающим Новым, 1944 годом.

Приняли нас без всяких формальностей. Но выход на берег экипажу запретили.

Рядом с нашим вахтенным краснофлотцем у трапа был поставлен армейский полисмен. Однако всех, кто приходил на теплоход, пропускали без всяких ограничений. Для нужд судна любезно был предоставлен офицер-переводчик, который днем и ночью находился на теплоходе.

Наступил Новый год. Поздравить с праздником приходили все новые и новые люди. На острове Адах, на территории военно-морской базы, был строгий сухой закон, и поэтому желающих поздравить было много... Визитеры сообщили, что на базе были попытки варить крепкую бражку из сока ананасов и дрожжей, однако незадачливые самогонщики были посажены под арест.

На скорую руку мы приготовили встречу Нового года. У всех было одно желание. Поднимая свои бокалы, все произносили два слова: «За победу!»

После бурных дней, проведенных в море, наступили первые часы покоя. Все радовались, что вырвались живыми и здоровыми из довольно сложного положения.

Поздравить экипаж теплохода с Новым годом пришли армейские музыканты. Их превосходная игра доставила нам большое удовольствие. Наши судовые дамы, буфетчицы и дневальные, а особенно третий помощник капитана Роза Завельевна Гельфанд, получили множество разнообразных сувениров. Словом, для всех нас это была памятная дата, и в эту ночь долго никто уснуть не мог. Мы словно переселились в другое царство, в царство покоя и благополучия.

Однако дело есть дело, и американские солдаты в половине второго приступили к выгрузке. Работа шла споро, сразу на все пять трюмов. К полудню прибыли водолазы для осмотра подводной части. Я просил док, однако дока командир порта не дал, ответив, что док занят. Водолазы, осмотрев днище, нашли, что дублеровка в носовой части оторвана, а поставленные для подкрепления гужоны вырваны ударами волн. Там, где торчали гужоны, остались многочисленные дыры. Наши худшие опасения подтвердились.

На следующий день прибыл адъютант командующего Северотихоокеанским флотом адмирала Франка Жака Флетчера с приглашением посетить его. Адмирал принял меня и старшего помощника Петра Николаевича Василевского в своем штабе, без переводчика и каких-либо других лиц. Это был высокий, розовощекий и седовласый человек, типичный английский моряк. Возле его ног лежала огромная собака. Вестовой принес нам по чашечке кофе, сахарницу и вазочку с печеньем. Адмирал прежде всего представил нам своего пса, затем вежливо справился о нашем здоровье и о том, как мы дошли до Адаха. Он поблагодарил за превосходные доски, которые мы привезли, весьма пригодные для постройки аэродромов на каменистом острове. Затем адмирал поинтересовался нашим мнением: успешны ли бомбардировки Германии с воздуха союзниками и могут ли они отчасти заменить второй фронт? Мы ответили, что бомбардировки и второй фронт — вещи разные и что сейчас нужен второй фронт. Адмирал с нами согласился и твердо сказал, что его личное мнение — совершенная необходимость второго фронта, и в самом скором времени.

— 22 декабря я имел честь принимать у себя славного русского моряка капитана Шанцберга,— заговорил о другом адмирал.— У него переломился во время жестокого шторма пароход. Он вел себя отлично. Обе половины нам удалось прибуксировать на Большой Ситхин. Весь экипаж остался жив. В Америке они получат новый пароход «Валерий Чкалов».

Затем адмирал стал жаловаться на скверный климат Алеутских островов, затрудняющий постройку порта и прочих сооружений базы.

Я сказал:

— Должен сделать заявление, адмирал, как союзник, желающий вам успеха.

— Я вас внимательно слушаю,— командующий повернулся в мою сторону.

Я рассказал адмиралу о всех наших злоключениях при подходе к острову и попытке вызова лоцмана.

— Не понимаю только одного: как мы не подорвались на ваших минах, пройдясь несколько раз взад и вперед по минным полям? — закончил я свое сообщение.— Я огорчен как союзник, что ваши посты наблюдения и связи оказались не на должной высоте. Ведь вместо нашего судна мог находиться японский корабль, он мог принести вам немало бед... Сколько самолетов пролетало над нашими головами!

Адмирал Флетчер выслушал меня, не проронив ни слова. Потом поблагодарил, как он сказал, за интересное сообщение и, поднявшись, стал прощаться. Он крепко пожал нам руки, и мне показалось, что адмирал действительно доволен тем, что узнал.

И вот мы возвращаемся на теплоход. То, что мы видим, удивляет нас. Превосходные бетонированные дороги, много всевозможных машин всяких типов, перевозящих грузы. Много солдат по обочинам дороги. Чувствуется, что остров густо населен военными и что здесь ведется крупное строительство.

Сопровождавший нас офицер-переводчик много нам рассказал интересного. На острове находится около 5 тысяч машин, больше 40 тысяч солдат-армейцев и много летчиков и моряков. Он рассказал, что остров разбит на несколько секторов и в каждом секторе строительством ведает генерал-инженер. Строительство засекречено: то, что делается в соседнем секторе, соседи не знают, и пропуска действительны только на своей территории. На острове есть несколько госпиталей: для флота, для авиации и армейских частей. В госпиталях работает около полсотни женщин.

— На будущий год мы закончим строительство,— сказал водитель нашего джипа,— скорей бы, надоело. Вы знаете,— помолчав, сказал он,— японцы пытались захватить этот остров. В августе прошлого года, через несколько дней после начала работ, они высадились на западном берегу бухты Килик на шестидесяти резиновых шлюпках, по шесть солдат в шлюпке. Мы дали им высадиться на берег и уничтожили пулеметным огнем... Да, сейчас Адах не возьмешь пустыми руками. А ведь еще в прошлом году здесь никого не было. Голубые песцы — вот кто обитал на острове. Несколько человек — владельцев заповедника — приезжали сюда на летнее время. В августе мы построили первый аэродром, с этого все началось...

Я слушал водителя и вспоминал первых открывателей острова. Русские мореходы на малых парусных судах проникли сюда в начале XVIII века. Вся группа Алеутских островов — от Аляски и до восточного острова Атту — была открыта и обследована русскими.

Простые русские люди, составлявшие основную силу на Аляске и Алеутских островах, принадлежали к особой породе. Их толкала вперед не только нажива, но и ненасытное любопытство к новым, еще не изведанным местам. Непоседливые, бесстрашные русские мужики терпеливо сносили голод, холод, невзгоды, становились прекрасными воинами и мореходами.

Отечество никогда не забудет имена Шелихова, Баранова, Резанова, Кускова.

Вместе с Аляской царским правительством были проданы в прошлом веке и Алеутские острова. Глубочайшая ошибка, но сделанного не вернешь...

По дороге остановились у небольшого магазина для солдат и офицеров. Водитель сказал, что таких магазинов на острове несколько. Большой выбор фруктов и всевозможных соков и, конечно, кока-кола, продукты, обувь, одежда и разные безделушки. Выпили по бутылочке кока-колы.

На теплоходе меня «обрадовали»: доски в кормовых трюмах на высоту 7 футов оказались подмоченными и окрашенными в бурый цвет. Воду из трюмов во время стоянки удалось откачать.

Надо сказать, что никаких претензий из-за подмочки грузов американцы не предъявили и коносаменты подписаны чисто.

Мы еще сидели в кают-компании за обедом, когда явился морской офицер в чине капитана второго ранга. Он попросил срочного конфиденциального разговора, и мы отправились с ним в каюту, прихватив по стакану чаю.

— Капитан, расскажите, что произошло 23 декабря, когда вы подходили к базе.

Я понял, что вице-адмирал Флетчер начал расследование.

— Если возможно, покажите ваш путь на карте,— попросил моряк.

Я достал старую карту с прокладкой и новую, полученную в Акутане.

Посланец покачивал головой и приговаривал:

— Ай-ай, это потрясающе. Целые сутки вы ходили по минам. Ни пост, ни самолеты не заметили вас.

— Может быть, и заметили, однако не доложили по начальству, и нам пришлось идти в Акутан. Потеряно впустую восемь суток во время войны.

— Ай-ай, я разберусь, выясню.

Через час капитан второго ранга любезно раскланялся и покинул судно. Я взял с полки книгу и, расположившись поудобнее в кресле, стал читать. Через 10 минут в каюту постучал еще один моряк. Этот был чином пониже. Он пришел с какой-то книгой, в которую записал мой рассказ о злополучных событиях 23 декабря.

Переводчик между тем рассказал мне о порядках на острове. Кроме сухого закона здесь строгая военная цензура. Офицеру в чине майора поручен просмотр всей корреспонденции. В каждой части есть человек, которому передаются письма в незапечатанном виде. По большей части это священник в военной форме. О просмотре корреспонденции личному составу базы объявлено официально. Издается газета с надписью: «Вынос газеты за пределы острова категорически запрещен». Для посылки газеты родным и близким был выпущен специальный новогодний номер.

Наконец я остался один.

Но стук в дверь раздался снова. Опять переводчик, и с ним военный в чине армейского капитана.

Капитан представился и попросил меня рассказать о событиях 23 декабря. Пришлось все повторить.

Добросовестно заполнив страничку в записной книжке, капитан с гордостью сказал:

— Наши летчики 1-го и сегодня, 4 января, бомбили Парамушир. С последнего полета летчики недавно возвратились. Все живы и здоровы, а бомбы оставили японцам... Приезжайте к нам в гости,— пригласил капитан.— Летом у нас хорошо, озера, речки, ловится рыба, есть форель. Даже трава растет,— закончил он с усмешкой,— похожая на овес. Лето есть лето, а сейчас январь на дворе. Как ваши первооткрыватели, русские мореходы, заметили, здесь всегда осень. И летом может быть снег и зимой дождь. Так и живем.

Он сказал еще, что адмирал Флетчер справедлив, но строг и что все его побаиваются.

На следующий день грузовые операции закончились, буксиры немедленно отвели нас на рейд, и мы отдали якорь на глубине 30 саженей.

Баржу привели только вечером. К 9 часам вечера мы взяли 66 тонн дизельного топлива и, не теряя ни минуты времени, двинулись в путь. Порт назначения — Сиэтл, там мы должны выгрузить остальной груз — руду. Как я уже говорил, руда вызывала у меня беспокойство. Плавучий груз мы, увы, оставили в Адахе. Руда увеличивала остойчивость. Центр тяжести, и без того низкий на лесовозах, еще больше понизился.

Полученная в порту гидрометеорологическая карта на январь месяц предсказывала сильные ветры. Роза ветров была угрожающей.

Что же сказать об американцах на Адахе? Как они приняли наш теплоход, как отнеслись к нам, советским морякам?

Американцы приняли нас как союзников, и у нас об Адахе остались самые хорошие воспоминания: все делалось с душой, без всякого нажима.

Рядовые американцы явно сочувствовали советским людям. Но, с другой стороны, в Америке действовали иные силы. Мне запомнились очень назойливые вопросы переводчика о Камчатке. Он приносил секретную карту полуострова, где с большой точностью были указаны названия с русским произношением. Он спрашивал меня, правильно ли переведены на русский язык названия мысов, маяков и поселков. Он говорил о какой-то школе русских переводчиков, существовавшей на Адахе. Повышенный интерес к нашей Камчатке мне показался странным...

Тем временем снова почувствовалось море. Немного покачивало, дул шквалистый ветер со снегом. Пролив Унимак проходили при хорошей видимости.