Сесил Скотт Форестер Линейный корабль: XIII

XIII

По пути на юго-запад они "Калигулу" не встретили - по счастью, ибо не исключено, что за прошлые двое суток "Плутон" добрался до места встречи. В таком случае приказы Болтона утратили бы силу, и Хорнблоуэр не смог использовать отпущенные ему три дня. Широту мыса Паламос "Сатерленд" пересек в темноте, и утро застало его далеко к северо-западу. На правой скуле уже синели горы Каталонии.

Хорнблоуэр вышел на палубу с рассветом, за час до того, как с мачты увидели землю. Теперь он приказал развернуть корабль и идти в бейдевинд на северо-восток, сам же разглядывал гористую местность, пока она не предстала во всех подробностях. Буш и другие офицеры толклись на шканцах, Хорнблоуэр, расхаживая взад и вперед, ощущал на себе их взгляды, но делал вид, будто не замечает, всецело занятый тем, что видит в подзорную трубу. Подчиненные убеждены, что он привел сюда корабль с определенной целью. Они ждут, когда им прикажут штурмовать батарею или захватывать неприятельские суда. В воображении они наделяют его дьявольской изобретательностью и чуть ли не провидческим даром, что ж, он не будет их разочаровывать, не будет признаваться, что успехами своими обязан по большей части везению. Не станет признаваться и в том, что привел "Сатерленд" почти к самой Барселоне полагаясь на обще-тактические соображения и в надежде: что-нибудь обязательно подвернется.

Пекло уже нестерпимо, синее небо на востоке отливало медью, оттуда же, со стороны Италии, дул жаркий ветер, который нимало не остудили четыре сотни миль Средиземного моря. Дышалось как возле печи для обжига кирпича. Уже через полчаса после купания под помпой Хорнблоуэр взмок от пота. Берег, скользящий за левым бортом, казалось, совершенно вымер. Высокие серо-зеленые холмы венчались плоскими скалистыми выступами и спускались к морю серыми, иногда бурыми обрывами, то там, то сям поблескивали узкие песчаные пляжи. Между морем и горами шла главная дорога Каталонии, дорога из Барселоны во Францию. Хорнблоуэр не сомневался, что рано или поздно кто-нибудь на ней появится. Десятью милями дальше от берега через горы шла другая дорога, но ясно было, что французы предпочтут хорошую. Хорнблоуэр привел сюда корабль том числе для того, чтоб согнать их с наезженной дороги в горы, где испанским партизанам - "гверильеро" - легче будет атаковать обозы. Вероятно, для этого достаточно показаться на расстоянии выстрела от дороги, но он предпочел бы что-нибудь более впечатляющее. Ему не хотелось, чтоб его удар в правый фланг французов пришелся в пустоту.

Матросы мыли палубу и перебрасывались шутками, приятно видеть их бодрыми, еще приятнее сознавать, что бодрость эта вызвана вчерашними успехами. Хорнблоуэр возгордился было и тут же, в силу дурацкого своего характера, засомневался: сможет ли он и дальше поддерживать в команде дух. Беспросветная блокадная служба скоро вымотает всех. Нет, дудки, он не даст сомнениям одолеть себя. Пока все хорошо - все и дальше будет хорошо. С вероятностью сто против одного что-нибудь произойдет сегодня же. Удача еще от него не отвернулась. Сто против одного, нет, тысяча против одного, что сегодня выпадет новый случай отличиться.

На песчаном берегу виднелась кучка белых домишек. На пляже лежали днищами верх лодки - вероятно, рыбачьи, испанские. Не стоит высаживать десант - не исключено, что в деревне стоит французский гарнизон. Возможно, эти лодки снабжают рыбой солдат, но это не повод их трогать. Несчастным рыбакам надо на что-то жить, если бы Хорнблоуэр захватил или сжег эти лодки, то настроил бы против своей страны испанцев, единственных ее союзников.

На берегу что-то зашевелилось. К воде тащили лодку. Возможно, приключения начнутся прямо сейчас: у Хорнблоуэра пробудилась надежда, даже уверенность. Он сунул подзорную трубу под мышку, отвернулся и заходил по палубе, словно бы в глубоком раздумье, опустив голову и сцепив руки за спиной.

- От берега отошла лодка, сэр, - доложил Буш, козыряя.

- Да, - беспечно отвечал Хорнблоуэр.

Он решил не выказывать и тени волнения. Надо надеяться, офицеры не знают, что он видел лодку, и теперь дивятся его выдержке - он ведь даже не повернулся в ее сторону.

- К нам гребут, сэр, - сказал Буш.

- Да, - бросил Хорнблоуэр с тем же равнодушием. Лодка подойдет не раньше чем через десять минут - а направляется она явно к ним, иначе зачем было бы так поспешно спускать ее на воду при появлении "Сатерленда"? Пусть другие офицеры разглядывают ее в подзорные трубы и наперебой гадают, что же нужно испанцам. Капитан Хорнблоуэр будет шагать по палубе с олимпийским спокойствием, ожидая, когда с лодки подадут голос. Лишь он один знает, как колотится его сердце. Вот оно: пронзительный окрик разнесся над искрящейся водой.

- Положите корабль в дрейф, мистер Буш, - сказал Хорнблоуэр и с напускным безразличием подошел к борту, чтобы ответить.

Кричали на каталанском: испанский Хорнблоуэр выучил в плену, спасаясь от безделья, французский помнил хорошо, поэтому сейчас понимал, что ему говорят, но отвечать на том же языке не мог. Он крикнул по-испански:

- Да. Это британское судно.

На звук его голоса в лодке кто-то встал. Гребли каталонцы в оборванной гражданской одежде, этот же человек был в сверкающем желтом мундире и в высокой шапке с плюмажем.

- Вы позволите мне подняться на борт? - закричал он по-испански. - У меня хорошие новости.

- С превеликим удовольствием, - сказал Хорнблоуэр, потом Бушу: - На борт поднимется испанский офицер. Проследите, чтоб его встретили соответственно.

В человеке, который поднялся на борт под свист дудок и с любопытством разглядывал почетный караул, легко угадывался гусар. На нем был желтый доломан с черной оторочкой, желтые же штаны, отделанные широким золотым шнуром, на ногах - высокие сапоги с золотыми кисточками спереди и звенящими шпорами сзади. Серебристо-серый ментик с черной каракулевой опушкой переброшен через плечо, рукава болтаются, на голове гусарский кивер из черного каракуля со страусовым пером и серебристо-черным этишкетом, золотой шнур пропущен под подбородком, широкая изогнутая сабля волочится по палубе. Испанец подошел к Хорнблоуэру.

- Добрый день, сударь, - произнес он с улыбкой. - Я - Хосе Гонзалес де Вильена-и-Данвила, полковник гусарского Оливенского полка Его Католического Величества.

- Очень приятно, - сказал Хорнблоуэр. - Я - Горацио Хорнблоуэр, капитан Его Британского Величества корабля "Сатерленд".

- Ваше Превосходительство прекрасно говорит по-испански.

- Вы очень любезны, Ваше Превосходительство. Я счастлив, что знание испанского языка позволяет мне приветствовать вас на борту моего судна.

- Благодарю. Нелегко было до вас добраться. Пришлось употребить власть, а не то рыбаки отказывались меня везти. Они боятся, как бы до французов не дошло, что они вступали в сношения с английским судном. Поглядите! Как они улепетывают!

- Значит, сейчас в деревне нет французского гарнизона?

- Нет, сударь.

При этих словах на лице Вильены появилось странное выражение. Он был молод, с оттопыренной габсбургской губой (возможно, это значит, что высоким званием он обязан грешку матери или бабки), кожа светлая, хотя и загорелая. Карие с тяжелыми веками глаза неотрывно следили за Хорнблоуэром и, казалось, молили не продолжать разговор, но Хорнблоуэр оставил мольбу без внимания - ему нужна была информация.

- А испанские войска здесь? - спросил он.

- Нет, сударь.

- А ваше подразделение, полковник?

- Его здесь нет, капитан, - отвечал Вильена и торопливо продолжил: - Новость, которую я должен вам сообщить, такая. Французская армия - следовало бы сказать, итальянская армия - идем маршем по побережью в лиге к северу от нас.

- Ба! - сказал Хорнблоуэр. Новость действительно хорошая.

- Вчера вечером они были в Мальграте и двигались к Барселоне. Десять тысяч человек - итальянская армия под командованием Пино и Леччи.

- Откуда вы знаете?

- Знать это - мой долг как офицера легкой кавалерии - с достоинством отвечал Вильена.

Хорнблоуэр глядел на него и размышлял. Уже три года как бонапартистские войска заняли Каталонию. Они побеждали испанцев на поле боя, брали их крепости после упорной осады, но не покорили страну и были сейчас не ближе к этой цели, чем в день, когда предательски вторглись в ее пределы. Каталонцы не могли разбить в сражении даже тот разношерстный сброд, который направлял против них Бонапарт - итальянцев, немцев, швейцарцев, поляков, отбросы французской армии - и все же дрались отчаянно, черпая новые силы с каждого незавоеванного клочка своей земли, выматывали противника беспрестанными передислокациями. Однако это не объясняет, каким образом гусарский полковник оказался один-одинешенек на территории, которую вроде бы контролируют французы.

- Как вы тут очутились? - резко осведомился Хорнблоуэр.

- Во исполнение воинского долга, сударь, - важно ответил Вильена.

- Очень сожалею, но я так и не понял, дон Хосе. Где ваш полк?

- Капитан...

- Где ваш полк?

- Не знаю, сударь.

Вся спесь слетела с молодого гусара. Он смотрел на Хорнблоуэра большими молящими глазами, не в силах сразу сознаться в своем позоре.

- Когда вы видели его в последний раз?

- В Тордере. Мы... мы сражались с Пино.

- И были разбиты?

- Да. Вчера. Они шли маршем из Жероны, и мы спустились с гор, чтобы отрезать им путь. Их кирасиры разметали нас. Моя... моя лошадь пала здесь, в Аренс-де-Мар.

Слушая эти жалкие слова, Хорнблоуэр в интуитивном озарении представил все: нерегулярные части бегут по торному склону, яростная контратака, беспорядочное отступление. Сейчас в каждой деревушке на мили вокруг полным-полно беглецов. У Вильены лошадь была получше, он ускакал дальше всех, и если бы не загнал ее до смерти, мчался бы, наверно, и сейчас. Чтобы собрать на побережье десять тысяч человек, французам пришлось оставить деревушки, вот почему Вильена не попал в плен, хотя и был между французской армией и Барселоной, местом ее основной дислокации.

Теперь, когда Хорнблоуэр все понял, не стоило заострять внимание на злоключениях Вильены, напротив, для пользы дела стоило его ободрить.

- Поражение, - сказал Хорнблоуэр, - рано или поздно выпадает на долю каждого воина. Будем надеяться, сегодня мы с вами отомстим за вчерашнее.

- К отмщению взывает не только вчерашнее, - сказал Вильена.

Он сунул руку во внутренний карман и вытащил сложенный лист бумаги, развернул - это оказалась отпечатанная прокламация - и протянул Хорнблоуэру. Тот проглядел текст, и, насколько позволяло знание каталанского, прочел. Начиналась она так: "Мы, Лучиано Гаэтано Пино, кавалер Ордена Почетного Легиона, кавалер Ордена Железной Короны Ломбардии, дивизионный генерал, командующий силами Его Императорского и Королевского Величества Наполеона, императора Французского и короля Итальянского, в провинции Жерона, постановляем..." Дальше шли пронумерованные параграфы, в которых перечислялись все мыслимые преступления против Его Императорского и Королевского Величества. Хорнблоуэр быстро пробежал глазами. Каждый параграф кончался словами: "будет расстрелян", "смертной казни", "будет повешен", "будет сожжена" - с некоторым облегчением Хорнблоуэр обнаружил, что последнее относится к деревням, где дают пристанище мятежникам.

- Они сожгли все деревни в горах, - говорил Вильена. - Вдоль дороги от Жероны до Муги - десять лиг, сударь - стоят виселицы, и на каждой качается труп.

- Ужасно! - сказал Хорнблоуэр, но разговор поддерживать не стал. Только позволь испанцу заговорить о бедах своей страны, и его не остановишь. - Вы сказали, этот Пино идет маршем вдоль берега?

- Да.

- Есть ли возле берега достаточно глубокое место?

Испанец возмущенно поднял брови, и Хорнблоуэр понял - едва ли справедливо спрашивать гусарского полковника о промерах глубин.

- Есть ли там батареи, защищающие дорогу со стороны моря? - спросил он.

- О да, - отвечал Вильена. - Я слышал, что есть.

- Где именно?

- Точно не знаю, сударь.

Хорнблоуэр понял, что точных сведений от Вильены не получит - да собственно, чего и ждать от испанского кавалериста.

- Хорошо, посмотрим на месте, - сказал он.