Сесил Скотт Форестер Лейтенант Хорнблауэр: VI

VI

Закрепив пушки нижней палубы, потные матросы высыпали наверх. "Слава" достигла уже тридцати градусов северной широты, и на орудийной палубе, несмотря на открытые для учения порты, было жарко, а ворочать пушки - работа горячая. Хорнблауэр изрядно погонял свою команду, сто восемнадцать человек, и теперь, высыпав на палубу, на солнечный свет и свежий воздух, они услышали добродушные насмешки других матросов, которым не пришлось работать так тяжело, но которые знали, что скоро придет их черед.

Пушкари вытирали потные лбы и бросали шутки - корявые и грубые, как комья земли, на которой они взросли - обратно своим мучителям. Офицерам отрадно было видеть бодрых матросов, и знать, что преобладает хорошее настроение, что за прошедшие со смены командования три дня атмосфера на судне значительно улучшилась. Исчезли подозрительность и страх; после краткого неудовольствия матросы обнаружили, что учения и постоянный труд поднимают дух и приносят удовлетворение.

Хорнблауэр, весь в поту, прошел на корму и отдал честь стоявшему на вахте Робертсу. Тот болтал с Бушем возле уступа полуюта. Просьба Хорнблауэра была настолько необычна, что Робертс и Буш с изумлением уставились на него.

- А как же палуба, мистер Хорнблауэр? - спросил Робертс.

- Матросы вытрут ее шваброй за две минуты, сэр, - сказал Хорнблауэр, смахивая пот и с нескрываемым вожделением глядя на синее море за бортом. - Еще пятнадцать минут до того, как мне вас сменять - времени достаточно.

- Э, очень хорошо, мистер Хорнблауэр.

- Спасибо, сэр, - сказал Хорнблауэр и, снова козырнув, нетерпеливо повернулся. Робертс и Буш обменялись взглядами, в которых веселости было не меньше, чем изумления. Они смотрели, как Хорнблауэр отдает приказания.

- Шкафутный старшина! Эй, шкафутный старшина!

- Сэр?

- Немедленно вооружить помпу для мытья палубы!

- Вооружить помпу для мытья палубы?

- Да. Четырех матросов к рукояткам. Одного к шлангу. Ну-ка быстрее! Я буду здесь через две минуты.

Шкафутный старшина, проводив Хорнблауэра взглядом, принялся исполнять необычный приказ. Хорнблауэр был точен: через две минуты он вернулся, совершенно голый, если не считать намотанного вкруг бедер полотенца. Все это было очень странно.

- Ну, давайте! - крикнул он матросам у рукояток:

Они сомневались, но приказ исполнили, по двое бросая свой вес на рукояти: вверх-вниз, вверх-вниз, кланк-кланк. Шланг зашевелился, наполняясь водой; в следующий момент из него хлынула струя чистой воды.

- Направьте ее на меня, - сказал Хорнблауэр, сбрасывая полотенце. Теперь он стоял в солнечном свете совершенно голый.

Матрос у шланга заколебался.

- Ну, быстрей.

Все с тем же сомнением матрос подчинился приказу и направил струю на своего офицера, тот закрутился под ней сначала в одну, потом в другую сторону. Зрители явно забавлялись этим представлением.

- Качайте, сукины дети! - крикнул Хорнблауэр.

Широко ухмыляясь, матросы с таким энтузиазмом налегли на рукояти, что их ноги отрывались от палубы. Чистая вода с силой хлынула из шланга. Хорнблауэр завертелся под жгучей струей, лицо его изображало мучительный восторг.

Бакленд стоял у гакаборта, задумчиво глядя на пенистый след корабля, но стук помпы привлек его внимание. Он зашагал к Робертсу и Бушу взглянуть на странное зрелище.

- Странные причуды у мистера Хорнблауэра, - заметил он с улыбкой. Улыбка эта была грустная, ибо лицо Бакленда омрачали тревожившие его заботы.

- По-видимому, ему это нравится, - сказал Буш. Глядя, как прыгает под сверкающей струей Хорнблауэр, Буш в своем тяжелом мундире ощутил покалывание под рубашкой и подумал даже, что приятно позволить себе такой душ, как бы вредно это ни было для здоровья.

- Стой! - завопил Хорнблауэр. - Стой же!

Матросы за помпой прекратили работу и струя превратилась в струйку, потом исчезла.

- Шкафутный старшина! Уберите помпу. Прикажите вытереть палубу.

- Есть, сэр.

Хорнблауэр схватил полотенце и затрусил по главной палубе. Он взглянул на стоящих офицеров с ухмылкой, в которой отразились его восторг и хорошее настроение.

- Не знаю, полезно ли это для дисциплины, - заметил Робертс, когда Хорнблауэр исчез. И добавил с запоздалой проницательностью: - Я думаю, с этим все в порядке.

- Я думаю, что так, - сказал Бакленд. - Будем надеяться, он не простудится. Он был такой распаренный.

- По-моему, ему хорошо, сэр, - промолвил Буш. Перед его глазами все еще стояла ухмылка Хорнблауэра. В его памяти она слилась с пылким лицом младшего лейтенанта, рассуждавшего, как бы он поступил на месте Бакленда.

- Десять минут до восьми склянок, сэр, - доложил старшина-рулевой.

- Очень хорошо, - сказал Робертс.

Мокрое пятно на палубе почти высохло; на него падали лучи солнца, все еще жаркого в четыре часа пополудни, и с палубы поднимался пар.

- Свистать вахту, - сказал Робертс.

Хорнблауэр с подзорной трубой выбежал на шканцы; похоже, он натянул одежду с той же быстротой, с которой делал все остальное. Он отдал честь, собираясь сменить Робертса.

- Вы хорошо освежились под душем? - спросил Бакленд.

- Да, сэр, спасибо.

Буш посмотрел на этих двоих: пожилой, снедаемый заботами первый и молодой пятый лейтенант, старший с грустью завидует молодости младшего. Буш кое-что знал о людях. Они никогда не смог бы свести результаты своих наблюдений в таблицы, он просто накапливал знания; опыт и наблюдательность вместе с природной смекалкой формировали его суждения, даже когда он сам не замечал, что рассуждает. Он чувствовал, что флотские офицеры (про сухопутную часть человечества он не знал почти ничего) делятся на предприимчивых и безынициативных, на тех, кто жаждет действий и тех, кто предпочитает ждать, пока их к этим действиям принудят. Прежде этого он узнал простейшие вещи - что офицеры делятся на толковых и бестолковых, а также на умных и тупых - последняя классификация почти совпадала с предыдущей, но не всегда. Были офицеры, которые в минуту опасности действовали быстро и разумно, и те, кто этого не умел - и тут черта между ними проходила не совсем так, как в предыдущем случае. Были офицеры благоразумные и нет, спокойные и беспокойные, с сильными нервами и слабонервные. В некоторых случаях оценки Буша входили в противоречие с его предрассудками: он склонен был опасаться неординарного мышления и жажды деятельности, тем более что при отсутствии прочих желательных качеств они могли доставить немало хлопот. Окончательным и самым заметным различием из всех, что Буш наблюдал за десять лет непрерывной войны, было различие между теми, кто может вести за собой и теми, кого надо вести. Это различие Буш ощущал, хотя и не мог бы выразить словами тем более такими ясными и определенными.

Это различие невольно пришло ему на ум пока он глядел как разговаривают на шканцах Хорнблауэр и Бакленд. Послеполуденная вахта закончилась, началась первая собачья вахта - ее должен был нести Хорнблауэр. Это было традиционное время отдыха: дневной жар спадал, матросы собирались на носу, поглядывая на резвящихся вокруг судна дельфинов. Офицеры, днем дремавшие в своих каютах, поднимались на шканцы подышать воздухом, побродить небольшими группками, поговорить.

На военном судне в походе негде упасть яблоку - такой тесноты не знали самые захудалые лондонские трущобы, где ютится беднота. Однако долгий и трудный опыт научил его обитателей применяться к этим нелегким условиям. На баке одни чинили одежду, весело переговариваясь между собой, другие, освободив себе квадратный ярд палубы, уселись, скрестив ноги, разложили инструменты, материалы и, не обращая внимания на шум и толкотню, занялись ювелирной работой: резали по кости, вышивали, мастерили крошечные модели. Ближе к корме офицеры гуляли по двое, по трое, на тесных шканцах, переговариваясь и не мешая другим гуляющим.

В соответствии с флотской традицией они оставляли наветренную сторону Бакленду, пока тот находился на палубе, а в этот вечер, похоже, Бакленд решил задержаться надолго. Он глубоко ушел в разговор с Хорнблауэром. Они прохаживались вдоль шканцевых карронад, восемь ярдов туда, восемь ярдов обратно; на флоте давно убедились, что, когда пространство для прогулки ограничено, разговор не должен прерываться на поворотах. Каждая пара офицеров, уперевшись в ограждение, поворачивала обратно. На мгновение они оказывались лицом друг к другу и продолжали разговор без малейшей паузы. Все они ходили, сцепив руки за спиной - еще мичманами их начисто отучили держать руки в карманах.

Так ходили и Бакленд с Хорнблауэром. Остальные бросали на них любопытные взгляды, ибо даже в этот золотой вечер, когда солнце садилось с правого борта в эмалево-синее море, обещая великолепный закат, все знали, что под ними в каюте лежит несчастный больной, наполовину замотанный в смирительную рубашку, и Бакленд должен решить, что же с ним делать. Взад и вперед, взад и вперед ходили Бакленд с Хорнблауэром. Последний по обыкновению держался почтительно, а Бакленд, по видимости, задавал вопросы. Похоже, некоторые ответы были для него неожиданны: Бакленд не раз останавливался посреди поворота, глядел Хорнблауэру в лицо и, видимо, переспрашивал. Хорнблауэр, похоже, был непреклонен, как в прямом, так и переносном смысле: твердо, но с почтением стоял на своем. Солнце освещало изможденное лицо Бакленда.

Может быть, счастливая судьба надоумила Хорнблауэра искупаться под помпой - именно с этого начался разговор.

- Военный совет? - спросил Смит Буша, глядя на двух офицеров.

- Вряд ли, - ответил Буш.

Первый лейтенант не станет напрямую просить совета или даже спрашивать мнение у офицера настолько младше себя. И все же... все же это возможно, если начать малозначащий разговор о чем-то другом.

- Только не говорите мне, что они обсуждают католическую эмансипацию* [Движение за предоставление католикам равных прав с англиканами.], - сказал Ломакс.

Вполне возможно, виновато подумал Буш, что они обсуждают нечто иное - например, как же капитан свалился в люк. При этой мысли Буш поймал себя на том, что машинально ищет глазами Вэйларда. Тот беззаботно болтал на грота-вантах с мичманами и штурманскими помощниками. Но, может быть, Бакленд и Хорнблауэр говорят совсем о другом. Судя по их поведению, темой разговора были теории, а не факты.

- Во всяком случае, до чего-то они договорились, - сказал Смит.

Хорнблауэр отдал честь, и Бакленд повернулся, чтобы идти вниз. Несколько пар любопытных глаз устремились на оставшегося в одиночестве Хорнблауэра. Заметив эти взгляды, он шагнул к офицерам.

- Государственные дела? - Ломакс задал вопрос, который хотелось задать всем.

Хорнблауэр спокойно встретил его взгляд.

- Нет, - сказал он и улыбнулся.

- Было похоже, вы обсуждаете что-то важное, - заметил Смит.

- Смотря что подразумевать под этим словом, - ответил Хорнблауэр.

Он все еще улыбался, но улыбка не давала ни малейшего ключа к его мыслям. Настаивать дальше было бы грубо: может быть, они с Баклендом обсуждали что-нибудь личное. По их виду ни о чем нельзя было догадаться.

- Ну-ка слезьте с этих гамаков! - крикнул Хорнблауэр. Болтающие мичманы не нарушали ни одно из корабельных предписаний, но это был повод сменить разговор.

Пробили три склянки: прошло три четверти первой собачьей вахты.

- Мистер Робертс, сэр! - выкрикнул из люка часовой, охранявший огнепроводные шнуры дымовых шашек. - Позовите мистера Робертса.

Робертс обернулся.

- Кто меня зовет? - спросил он, хотя, учитывая, что капитан болен, лишь один человек на судне мог позвать второго лейтенанта.

- Мистер Бакленд, сэр. Мистер Бакленд зовет мистера Робертса.

- Очень хорошо, - сказал Робертс, сбегая по трапу.

Остальные переглянулись. Возможно, решающий момент наступил. С другой стороны, Бакленд мог позвать Робертса по самому заурядному делу. Хорнблауэр воспользовался тем, что все отвлеклись, отошел и продолжил прогулку по наветренной стороне судна. Он ходил, подбородком почти касаясь груди, уравновешивая наклон головы сцепленными за спиной руками.

Снизу снова раздался крик, подхваченный часовым у люка.

- Мистер Клайв! Позовите мистера Клайва! Мистер Бакленд зовет мистера Клайва.

- О-хо-хо! - многозначительно произнес Ломакс, глядя на спешащего по трапу доктора.

- Что-то случилось, - сказал Карберри, штурман. Время шло, ни второй лейтенант, ни врач не возвращались. Смит, держа под мышкой подзорную трубу как символ своих временных полномочий, отдал Хорнблауэру честь, готовясь сменить его с началом второй собачьей вахты. Небо на востоке почернело, а с правого борта садящееся солнце окрасило его в великолепие алых и золотых тонов. От корабля до солнца все море сверкало золотом, постепенно переходившим в пурпур. Летучая рыбка разорвала поверхность воды и взмыла вверх, оставив на воде мимолетную борозду, словно царапину на эмали.

- Посмотрите! - воскликнул Хорнблауэр, обращаясь к Бушу.

- Летучая рыба, - безразлично ответил Буш.

- Да! А вот еще!

Хорнблауэр перегнулся через борт, чтобы получше разглядеть.

- Вы их еще насмотритесь в этом плавании, - сказал Буш.

- Я никогда их прежде не видел.

Удивительная игра выражений прошла по лицу Хорнблауэра: он надел на жгучее любопытство маску полного безразличия, как другой натягивает на руку перчатку. Как ни разнообразна была его прошлая служба, она ограничивалась европейскими морями - несколько лет опасных боевых действий вблизи французских и испанских берегов, два года на "Славе" в Ла-Маншском флоте. Хорнблауэр пылко стремился ко всему новому и необычному, ожидающему его в тропических водах. Но его собеседнику все это было не в новинку, и он не выразил ни малейшего восторга при виде первой в их плавании летучей рыбки. Хорнблауэр не собирался уступать кому-либо в бесстрастности и самообладании: раз чудеса глубин не трогают Буша, они тем более не должны вызывать детского восторга у него самого, по крайней мере явного восторга. Он ветеран, а не новобранец.

Буш поднял голову и увидел, что Робертс с Клайвом поднимаются по трапу в сгущающуюся ночь. Он живо повернулся к ним. Офицеры сошлись теснее, послушать, что же те скажут.

- Ну, сэр? - спросил Ломакс.

- Он это сделал, - сказал Робертс.

- Он прочитал секретные приказы? - спросил Смит.

- Насколько я понял, да.

- Ох!

Наступила пауза, пока кто-то не задал неизбежный глупый вопрос:

- И что в них?

- Инструкции секретные, - сказал Робертс. В голосе его звучала важность - то ли он отыгрывался таким образом за неведение, то ли, став вторым по старшинству, острее ощутил свою значимость. - Если бы мистер Бакленд и доверил мне их содержание, я все равно ничего не смог бы вам сказать.

- Верно, - согласился Карберри.

- А как это воспринял капитан? - спросил Ломакс.

- Бедняга! - Теперь, когда все взгляды устремились на него, Клайв раздулся от важности. - Похоже, он принял нас за исчадия ада. Вы бы видели, как он сжался, когда мы вошли. Эти болезненные страхи становятся все острее.

Клайв ждал, что его попросят говорить дальше, и хотя таковой просьбы и не последовало, продолжил свой рассказ.

- Нам надо было найти ключи от стола. Можно было подумать, мы собираемся перерезать ему горло, так он плакал и пытался спрятаться. Все горести мира - все страхи ада - мучают этого несчастного.

- Но ключ-то вы нашли? - перебил его Ломакс.

- Нашли. И открыли стол.

- И что дальше?

- Мистер Бакленд нашел приказы. Обычный полотняный пакет с адмиралтейской печатью. Пакет был уже вскрыт.

- Естественно, - сказал Ломакс. - И что потом?

- А теперь, я полагаю, - сказал Клайв, чувствуя общее напряжение, - он их читает.

- А мы так ничего и не знаем.

Все разочарованно замолчали.

- Господи! - сказал Карберри. - Мы воюем с 93-го. Почти десять лет. И вы хотите знать, что вас ждет?! Сегодня Вест-Индия - завтра Галлифакс. Мы исполняем приказы. Руль под ветер - отдавай и выбирай. Может - угостят картечью, может - шампанским с захваченного флагмана. Наше дело маленькое. Мы зарабатываем свои четыре шиллинга в день, независимо от погоды.

- Мистер Карберри! - послышалось снизу. - Мистер Бакленд зовет мистера Карберри.

- Господи! - снова сказал Карберри.

- Теперь вы сможете отработать свои четыре шиллинга в день, - сказал Ломакс.

Замечание адресовалось удаляющейся спине Карберри, который уже сбегал вниз.

- Сейчас мы будем менять курс, - сказал Смит. - Спорю на недельное жалованье.

- Дураков нет, - ответил Робертс.

В предстоящем можно было не сомневаться, ибо Карберри, штурман, отвечал на судне за навигацию.

Наступила ночь, и лица говоривших были неразличимы в темноте, хотя на западе еще алела узкая полоска, и бледная красноватая дорожка пролегла по черной воде к судну. Зажгли нактоузные огни; самые яркие звезды уже проступили на черном небе. Верхушки мачт, казалось, задевали их, покачиваясь вместе с судном, бесконечно высоко над головами. Пробил судовой колокол, но офицеры не собирались расходиться. Нетерпение росло. Вот Бакленд и Карберри поднялись по трапу; остальные собрались на другой стороне шканцев, освобождая им место.

- Вахтенный офицер! - позвал Бакленд.

- Сэр! - Смит в темноте выступил вперед.

- Мы меняем курс на два румба. Курс зюйд-вест.

- Есть, сэр. Курс зюйд-вест. Мистер Эббот, свистать команду к брасам.

"Слава" легла на новый курс. Паруса ее развернулись к ветру, составлявшему не более румба с ее правым бортом. Карберри подошел к нактоузу убедиться, что рулевой точно выполнил его приказ.

- Эй! Еще разок нажать на фока-брасы с наветренной стороны! - крикнул Смит. - Стой!

Свистки, сопровождавшие перемену курса, стихли.

- Курс зюйд-вест, сэр, - доложил Смит.

- Очень хорошо, мистер Смит, - сказал Бакленд, стоявший у ограждения.

- Простите, сэр, - осмелился спросить Робертс у маячившего в темноте Бакленда. - Вы можете сказать нам наше задание?

- Задание не могу. Это все еще секрет, мистер Робертс.

- Ясно, сэр.

- Но скажу вам, куда мы направляемся. Мистер Карберри уже знает.

- Куда, сэр?

- Санто-Доминго. Бухта Шотландца.

Последовала пауза. Всем надо было переварить полученное сообщение.

- Санто-Доминго, - повторил кто-то задумчиво.

- Эспаньола, - пояснил Карберри.

- Гаити, - произнес Хорнблауэр.

- Санто-Доминго, Гаити, Эспаньола, - сказал Карберри. - Три названия одного острова.

- Гаити! - воскликнул Робертс. Это название задело какую-то струну в его памяти. - Это там, где негры взбунтовались.

- Да, - согласился Бакленд.

Все заметили, что он постарался произнести это слово безо всякого выражения, возможно по причине сложной дипломатической ситуации, касающейся негров, а возможно потому, что страх перед капитаном все еще витал над судном.