Вот,
собственно, и все, что я узнал из газет. Но,
знаете, и этого достаточно, чтобы
расстроиться. И так не сладко. Шутка ли!
Судно потерял, а тут еще товарищ и помощник
попал в такую историю. Была бы яхта, плюнул
бы на Кусаки, пошел бы выручать Лома. А
теперь жди, пока придем в порт назначения. И
оттуда надо как-то выбираться, и в кассе у
нас с Фуксом не густо, и пароход идет
медленно.
Я - к
капитану.
-
Нельзя ли, - говорю, - прибавить ходу?
-
Рад бы, - отвечает тот, - да у меня кочегаров
мало, не справляются, еле пар держат.
Ну,
знаете, я подумал, с Фуксом посоветовался,
отдохнул еще денек, и нанялись кочегарами.
Жалованье, конечно, небольшое, но, во-первых,
на стол не тратиться, а во-вторых, за работой
все-таки не так скучно, да и пароход скорее
пойдет...
Ну,
встали на вахту.
Спецовки
там не дают, а у нас только и осталось, что на
себе. Ну, разделись, в целях экономии
остались в одних трусах. Это, впрочем, и
лучше: жара там в кочегарке. А вот с обувью
плохо. Под ногами уголь, горячий шлак,
разуться - жарко, а обуться - жалко,
последние ботинки погубишь.
Но
мы, знаете, не растерялись: взяли четыре
ведра, налили воды, и так-то славно
получилось! Стоишь в них, в ведрах-то, как в
калошах, а если уголек какой упадет, только
"пшик" - и все тут.
Я в
кочегарке справлялся легко, мне не впервой,
а Фукс, вижу, сдает. Набил полную топку,
уголь спекся корой, он его ковыряет лопатой.
- Эх,
- говорю, - разве здесь лопатой что сделаешь?
Здесь подломать надо. Где лом?
И
вот, поверите ли, слышу - за спиной кто-то
глухо так:
-
Есть Лом к вашим услугам!
Обернулся,
смотрю - из кучи угля вылезает мой старший
помощник Лом: тощий, черный, небритый, но все
же Лом собственной персоной. Я, знаете, так и
сел от неожиданности!..
Ну,
понятно, облобызались. Фукс даже слезу
проронил. Дочистили втроем топки, уселись, и
Лом рассказал о своих злоключениях.
В
газете о нем все верно писали, кроме налета
и злого умысла. Какой там налет - просто
ветром занесло. Да. Ну, а когда колебания
почвы прекратились, он спустился в город.
Идет, боится, оглядывается по сторонам. И
куда ни посмотри - полицейские, куда ни
повернись - шпик...
Может,
знаете, если бы он сохранил спокойствие,
удалось бы проскользнуть незаметно, но тут
столько нервных потрясений, ну и сдрейфил
парень, стал прибавлять шагу и сам не
заметил, как пустился бегом.
Бежит,
оглядывается. А за ним бегут шпики, жандармы,
полицейские, мальчишки, собаки, рикши,
автомобили... Крик, гам, топот...
Ну,
и куда тут податься? Он, знаете, вниз, к морю.
Забрался в угольную гавань, закопался в
уголь и сидит. А тут как раз этот пароход
встал под погрузку. Грузят там по канатной
дороге, цепляют прямо ковшом, сколько
захватят, а над пароходом ковш
опрокидывается.
Вот,
знаете, и захватило Лома. Только он очнулся,
хотел выскочить из ковша, думал, знаете,
опять его ловят, а ковш уже поехал, потом
перевернулся, а Лом даже ахнуть не успел и -
хлоп в бункер!
Пощупал
руки, ноги - все цело; уйти некуда, дышать
есть чем... Ну и решил использовать
вынужденное бездействие - выспаться
хорошенько.
Закопался
в уголь и заснул. Так и спал, пока не услышал
моей команды.
Да.
В общем, все к лучшему получилось. Экипаж
"Беды" опять соединился, и мы стали
строить планы возвращения. Тут и вахта
подошла к концу, и вот я поразмыслил: мы-то с
Фуксом попали на пароход законным порядком,
как потерпевшие бедствие, а Лом - во-первых,
"заяц", а во-вторых, вроде беглого
преступника. Кто его знает, этого капитана?
Пока по-хорошему - и он хорош, а узнает об
этой истории, выдаст Лома властям, а потом
выручай его. Словом, я посоветовал.
-
Сидите, - говорю, - тут. Вы теперь привыкши.
Покушать мы вам принесем, а вахту вместе
будем стоять. Оно и нам полегче - все-таки
тридцать три процента экономии сил. Да так и
безопаснее будет.
Ну,
Лом согласился без споров.
-
Только, - говорит, - скучновато будет. Там
темно, а я теперь выспался. Не знаю, чем
заняться.
- Ну,
- возражаю я, - это можно придумать. Стихи
хорошо в темноте сочинять, или вот
попробуйте до миллиона считать - это очень
помогает от бессонницы...
- А
можно петь, Христофор Бонифатьевич? -
спрашивает он.
- Да
как вам сказать? - говорю. - Особенно я не
рекомендовал бы, но если нравится - пойте,
только про себя.
Да.
Ну, достояли вахту. Сменились. Лом назад в
бункер полез, мы с Фуксом - на палубу. Вдруг,
смотрю, вылезают кочегары как ошпаренные.
Я
спрашиваю.
-
Что случилось?
- Да
там, - отвечают они, - в бункере, какая-то
нечисть завелась. Воет, как сирена, а что
воет - непонятно.
Ну,
я понял сразу.
-
Постойте, - говорю, - я спущусь, выясню, в чем
там дело.
Спускаюсь,
слышу - действительно, звуки ужасные:
мелодия несколько неопределенная, и слова
не очень складные, но голос, голос... Не знаю,
как вам и передать. Я раз на Цейлоне слышал,
как слоны трубят, так то было райское пение.
Да.
Прислушался я и понял, что это Лом поет.
Ну,
полез в бункер, хотел отчитать его за
несоблюдение осторожности. И пока лез,
догадался, что сам виноват: опять, знаете,
неточно отдал распоряжение. Всегда у меня с
Ломом на этой почве недоразумения.
Лезу
и слышу: Я старший помощник С корвета "Беда".
Его поглотила Морская вода. И вот я теперь
На чужом корабле, Сижу, как преступник, На
жестком угле...
И
ничего, знаете, не скажешь: действительно
про себя поет, все верно... Вот только насчет
корвета он, конечно, несколько преувеличил.
Какой там корвет!.. А впрочем, это своего
рода украшение речи. В песне это
допускается. В рапорте, в рейсовом
донесении, в грузовом акте, конечно, такая
неточность неуместна, а в песне - почему же?
Хоть дредноутом назови, только солиднее
звучать будет.
Я
все-таки Лома остановил.
- Вы,
- говорю, - не так меня поняли, дорогой. Вы
лучше про нас пойте, только чтобы никто не
слышал. А то как бы неприятностей не вышло.
Ну,
замолчал он, согласился.
-
Верно, - говорит, - вы разрешили, а я не
подумал. Не стану я больше петь, я уж лучше
посчитаю...
Вылез
я, успокоил кочегаров. ОБЪЯСНИЛ, что мол, это
в топке огонь гудел. Это и механик
подтвердил.