Штенцель Альфред История войн на море : Часть первая. ГЛАВА I

Часть первая.

Период господства гребных флотов

ГЛАВА I.

ИСТОРИЯ МОРЕПЛАВАНИЯ И МОРСКОЙ ТОРГОВЛИ В ДРЕВНОСТИ

Леопольд фон Ранке, крупнейший немецкий историк XIX столетия, в своем последнем крупном сочинении, всеобщей истории, в котором проявилась конечная мудрость его продолжительной жизни, посвященной изучению истории, выразился так: «Единственное, пожалуй, назначение человечества заключалось в том, чтобы путем мореплавания и войн между соседними государствами достичь развития».

«Мореплавание и войны», по его мнению, были двумя факторами, содействовавшими развитию человечества, то есть повлиявшими на весь ход истории. Говоря о «войнах между соседними государствами» он подразумевает, вероятно, главным образом, «соседей на суше», хотя и «соседи на море», даже в очень отдаленные времена, вели между собою крупные войны. С развитием мореплавания вода, и, в частности, море, перестали быть разъединяющим элементом и превратились в связующий, как в мирном, так и в военном отношениях.

Если Ранке и сказал: «единственное, пожалуй, назначение», то эту фразу не следует понимать как выражение сожаления о том, что назначение человечества не было иным. Здесь речь идет не о случайном явлении, о котором можно было бы сожалеть, но о законе человеческого развития, неизменном и последовательном, чуждом случайных влияний. Мореплавание и войны были прямыми путями, назначенными Проведением для развития человечества. В настоящее время эти оба пути слились в один в военном флоте.

Военные флоты не раз решали судьбу народов и тем самым оказывали решительное влияние на ход мировой истории. Несмотря на сравнительно небольшое число военных действий на море, морские войны имели большее значение, чем войны на суше; ни одна сухопутная битва по своему историческому значению не может сравниться с битвой при Акциуме или с Трафальгарским сражением. Первая из них обеспечила победителям владычество над всем древнем миром более чем на пять веков, а второе — господство на море, или, вернее, на всех морях в течение уже целого столетия.

Несмотря на это, историки всех времен уделяли свое внимание преимущественно сухопутным войнам и армии; последними не только больше интересовались, но и понимали их гораздо лучше, чем морское дело и морские войны.

Непостоянное море, на котором разыгрывались морские войны, для большинства людей незнакомо и не кажется привлекательным; морская же служба не располагает к научной и литературной деятельности, поэтому моряк редко прибегает к перу, хотя бы даже и владеет им отлично. Ни один из выдающихся флотоводцев не оставил нам описания своих походов, подобного сделанному Цезарем или, в более близкое нам время, Фридрихом Великим. Поэтому сведения о морских войнах, дошедшие до нас, к сожалению, неполны, недостаточны и часто противоречивы; по этой причине нередко, несмотря на все усилия, не удается составить правильное представление о происходившем.

Само собой разумеется, что морские войны могли начаться тогда, когда развилось мореплавание, и поэтому будет вполне уместным обратить взгляд на историю судоходства и на народы, наиболее способствовавшие его развитию.

Зачатки судоходства относятся к тем временам, о которых у нас не имеется никаких сведений. Первым средством для передвижения по воде, вероятно, был плот, связанный из снопов камыша или же из древесных стволов, служивший для передвижения по течению или же приводимый в движение шестами; он снабжался грубым брусом, игравшим роль руля, и небольшим шалашом самого примитивного типа. Подобного рода плоты встречаются и доныне на Висле и Одере. Следующей ступенью является челнок — выдолбленный ствол дерева, используемый и теперь в южных морях и еще несколько десятков лет тому назад применявшийся для сообщения между Килем и Эллербеком в виде «однодеревок» (Einbaum), приводившихся в движение при помощи весел или же примитивного паруса. Это уже были суда, для изготовления которых требовалось применение известных инструментов, что указывает на некоторый прогресс. Еще большим прогрессом являются лодки, сколоченные из отдельных досок и снабженные веслами и парусами; такие суда могли появиться лишь при значительном развитии различных ремесел и умении обрабатывать металлы.

Толчок первым попыткам мореплавания, вероятно, дало рыболовство, за которым последовал обмен товаров, то есть морская торговля; наряду с этим на просторе никому не принадлежащего моря, где и в нашем столетии сила часто является законом, еще в ранние времена развилось пиратство. По понятиям древних, у которых еще не было представления о международном праве, всякий чужестранец считался врагом, которого можно было убить безнаказанно; морской разбой не считался ни преступным, ни позорным и производился совершенно открыто. Все мореходные народы разбойничали на море, охотились на людей и занимались работорговлей. Типичными примерами является похищение Елены и продажа в рабство Евмея (Одиссея, XV, 402-483).

В смысле расположения и годности к мореплаванию отдельные народы резко отличались друг от друга. Некоторые обладали природными способностями к далеким плаваниям, другие же, наоборот, не питали ни малейшей охоты и расположения к этому, что доходило у них даже до ужаса перед морем. К первым надо отнести финикийцев, большую часть греческих племен и этрусков, к последним же — египтян, индусов, персов и римлян.

Финикийцы еще в очень отдаленные времена выделялись среди других народностей развитием своего мореходства, но прямых доказательств этого, ни письменных, ни вещественных, сами они почти не оставили.

ДРЕВНИЙ ЕГИПЕТ

Самые ранние сведения дошли до нас через посредство египтян, и то не в виде письменных свидетельств, оставленных древними писателями, а лишь благодаря производящимся с середины XIX в. раскопкам памятников и связанному с ним чтению иероглифов.

Море с соленой водой, по суеверным египетским воззрениям, воспрещавшим употреблять в пищу морских рыб и морскую соль, представлялось царством злого духа (Тифона) и внушало ужас, поэтому до воцарения более свободомыслящего фараона Псамметиха (664-611 гг. до н. э.) египетская морская торговля была лишь пассивной. С другой стороны, Нил со своими рукавами, служивший естественным путем сообщения, не мало способствовал тому, что в Египте, старейшей по культуре стране, очень рано и в широких размерах развилось речное судоходство. На мелководных речных протоках с незапамятных времен использовались легкие плоты с приподнятыми оконечностями, составленые, за недостатком леса, из связок папируса. Они приводились в движение шестами и служили для перевозки людей и животных, даже быков, и для доставки товаров на рынки. Одно из изображений такого плота относится к царствованию VI династии (середина III тыс. до н. э.).

В то же время, нельзя преувеличивает страх египтян перед морем и недооценивать их достижения в области судостроения и мореплаванния. Первые деревянные суда появились в Египте на рубеже IV-III тыс. до н. э. Египтяне уже имели несколько довольно совершенных в техническом отношении типов судов, как, например, служившие для перевозки людей плоскодонные суда, длиною в 10-16 метров, ходившие под веслами и под парусом. За неимением достаточно прочных рангоутных деревьев, вместо мачты служили двуногие козлы с горизонтальным коротким реем, на котором крепился узкий высокий парус. Помимо паруса, для движения служили также ланцетовидные весла, числом от 8 до 26 с каждого борта; для управления судном использовались от 2 до 5 весел с каждой стороны в корме. На судах, предназначавшихся для дальних переходов, имелись сплетеннные из тросника каюты. Численность команды доходила до 70 человек. Крупнейшие из этих судов имеют сходство с судами правителя Уганды Мтеса на озере Виктория, описанными Стенли в его книге «Через Черный материк», выпущенной в 1878 году, то есть более чем на 4600 лет позднее.

Помимо того, у египтян имелись большие понтоны, грузоподъемностью до 200 тонн, служившие для перевозки тяжелых грузов, каковыми, например, были каменные глыбы, применявшиеся для гигантских египетских построек.

По конструкции египецкие корабли во многом напоминали более ранние нильские тростниковые суда или плоты. Единственным пригодным для кораблестроения деревом в Египте была акация, дерево твердое и волокнистое, из которого нельзя получить длинных досок. Короткие отрезки дерева скреплялись между собой посредством врезок и шпунтов (Геродот поэтому сравнивал обшивку египетских судов с кирпичной кладкой), корпус для большей прочности обтягивался тросами. Борта завершались планширом, на уровне планшира крепились бимсы. Эти бимсы и стрингер, проходивший от носа к корме непосредственно под ними, придавали корпусу дополнительную прочность. Шпангоуты отсутствовали. Натянутый трос между высоко поднятыми носом и кормой помогал удерживать их в таком положении. Киль как таковой отсутствовал — его заменяла продольная килевая планка, а двойная мачта, стоявшая ближе к носу, опиралась на борта, как у тростниковых судов, дно которых не могло дать надежной для нее опоры. Древнейшие египетские деревянные суда были найдены недавно в Абидосе, в погребениях начала первой династии — время царей Аха (Менеса) или Джера, около 3000 г. до н. э. В отличие от судов эпохи IV династии из Гизы, они были захоронены в собранном виде. В длину они достигали 20-30 метров, доски обшивки, как и предполагалось, скреплялись тросами, щели между ними законопачивались волокнами папируса.

С начала III тысячелетия Египет стал импортировать отличный строевой лес из Сирии и Малой Азии (знаменитые ливанские кедры), однако основные элементы конструкции египетских судов менялись медленно. В это время строились мореходные суда длиной до 50 м, расчитанные на 40 и более гребцов. О них мы можем судить по сделанной в 1954 г. в Гизе находке 43-метрового судна царя Хеопса, которое было помещено в специальную подземную камеру в разобранном состоянии. Материалом для него послужили ливанский кедр, граб, сикомор и акация. Первоначально египтяне пользовались короткими, как на каноэ, веслами без уключин. Простейшие уключины — веревочные петли, пропущенные через отверстия в планшире, появились около 2400 г. до н. э. Гребцу приходилось вставать, чтобы погрузить весло в воду; совершая гребок, он опускался обратно на скамью. В это же время стали крепить к корме и рулевое весло, что облегчало управление судном.

Двойная, опиравшаяся на борта мачта и обыкновенная мачта однодревка просуществовали вместе до конца VI династии (около 2200 г. до н. э.), после чего двойная мачта окончательно вышла из употребления. На рельефе из гробницы Ахиби в Саккаре показано, как команда опускает такую двойную мачту.

До конца III тысячелетия использовались очень высокие (по отношению к корпусу) мачты, несшие один высокий и узкий парус (на Ниле, с его высокими берегами, это позволяло более эффективно ловить попутный ветер). Когда парус не использовался, мачта вынималась из степса и укладывалась вдоль палубы.

Мачту удерживали многочисленные ванты и бакштаги. Форштаги появились около 2400 г. до н. э. Мачта, первоначально ставившаяся ближе к носу, постепенно смещалась к корме. Около 1500 г. до н. э. ее помещали ровно посередине судна, что позволяло ему ходить не только прямо по ветру. Парус крепился верхней шкаториной к рее, а нижней — к утлегарю (в древности утлегарь использовали одни лишь египтяне). Утлегарь имел собственный стоячий такелаж, так как сделанный из папируса парус не был достаточно прочным, чтобы его удерживать. Утлегарь был закреплен неподвижно, а парус поднимался и опускался вместе с реей. Египтяне не использовали блоки, поэтому для управления парусом требовалось много рук. Около 2000 г. на смену высокому парусу пришел парус прямо противоположной формы — низкий и очень широкий.

Морские суда строились по той же схеме, что и речные, с той лишь разницей, что для укрепления слишком легкого корпуса использовался толстый трос, протянутый между носом и кормой, с накинутой на корму петлей. Команда натягивала его, закручивая при помощи ваги. Тонкий канат опоясывал корпус на уровне палубы, не давая обшивке расходиться под давлением палубных бимсов. Самые ранние морские суда можно видеть на рельефе из Абусира, выполненном около 2450 г., изображающем возвращение какой-то военной экспедиции.

Египетские тексты дают некоторые сведения об использовании флота в военных целях. В надписи вельможы Уны из Абидоса, конца XXV в. до н. э., содержится описание похода на восток против бедуинов и, в частности, десантной операции на юге Палестины, где проходила египетская граница. Это, очевидно, самое древнее описание совместных действий флота и сухопутных сил: «Его величество посылал меня пятикратно водить войско и усмирять страну жителей песков каждый раз, как они восставали, — с помощью этих отрядов я действовал так, что его величество хвалил меня. Доложили, что бунтари среди этих чужеземцев на Газельем Носу. Я переправился на судах с этими отрядами и пристал у высоких отрогов горы севернее страны жителей песков, причем половина войска шла сухопутной дорогой. Я пришел и захватил их всех. Были перебиты среди них все бунтари». (Иероглифическая надпись из Абидоса в Верхнем Египте, сановника Уны — современника царей VI династии Тети II, Пиопи I, Меренра I — середина XXV — начало XXIV вв. до н. э., Каирский музей. Перевод и комментарии Ю. Я. Перепелкина).

Имеются также сведения о первых дальних плаваньях древних египтян. По найденным при раскопках в долине Хаммамат иероглифическим надписям можно заключить, что египетские суда еще в 2300 г. до н. э. из гавани Левкос Лимен (ныне Козейр), где кончалась дорога, ведущя к Красному морю из Коптоса на верхнем Ниле — плавали в сказочную страну Пунт. Более точные сведения о морском деле в древности дают нам надписи и изображения в фиванском храме Дейр эль-Бахри, посвященные экспедиции, посланной в Пунт через Красное море царицей Хатшепсут (1479-1458) около 1470 г. до н. э.

Эти корабли, сходные с вышеописанными крупными нильскими судами, существовавшими за 1000 лет до того времени, указывают уже на значительные успехи. Корпуса изображенных на них кораблей Хатшепсут имеют более изящные, чем у судов Древнего царства, очертания, они имеют кормовую и носовую палубы с фальшбортом; форштевень прямой, ахтерштевень плавно изогнут и завершается бутоном лотоса. Концы палубных бимсов пропущены сквозь обшивку, что придавало конструкции большую прочность. Отпала необходимость опоясывать корпус судна тросом. Парус, как и на речных судах того времени, широкий и низкий. Он крепился на длинной рее из двух связанных между собой деревьев. Мачта более низкая, чем на более ранних судах, количество штагов сократилось. Никаких приспособлений для рифления парусов не видно, возможно, что при сильном ветре большой парус спускался и заменялся меньшим. Каждое судно имело по 30 гребцов — можно предположить, что эти корабли достигали не менее 30 м в длину. После 1400 г. до н. э. в египетском судостроении происходят большие изменения. В дальнейшем оно развивалось уже в рамках общей средиземноморской традиции, где тон задавали сперва Крит, а затем финикийцы и греки.

Эта морская экспедиция, снаряженная царицей Хатшепсут, является первым походом, о котором до нас дошли достоверные и обстоятельные сведения. Поэтому царице Хатшепсут по справедливости принадлежит первое место в морских анналах. Груз, привозимый из страны Пунт, состоял из золота, серебра, слоновой кости, черного и других ценных пород дерева, живых благоухающих растений в кадках, благовонной смолы, леопардовых шкур, женщин, детей и павианов двух пород. До сих пор, однако, надо считать невыясненным, был ли совершен этот поход египтянами, которые, хотя и обладали значительным внутренним речным флотом, но под религиозным внушением жрецов питали нерасположение и страх к морю, или же финикийцами, находившимися издавна в частых сношениях с Египтом. За финикийцев говорит то обстоятельство, что среди фресок недавно открытой в Фивах гробницы, относящейся приблизительно к той же эпохе (XVIII династии), имеются изображения подобных же кораблей, но с финикийской командой. Возможно, что это были наемники, подобные финикийцам-наемникам тирского царя Хирама, совершившим спустя 600 лет поход на кораблях Соломона в страну Офир и вернувшимся оттуда с подобной же добычей. Когда, целое тысячелетие спустя, около 600 г. до н. э., царь Нехо отправил флотилию для обхода кругом Африки, то команда вся была составлена из тех же финикийцев, а не египтян (Геродот, IV, 42), которые, казалось бы, могли к этому времени отрешиться от суеверного страха перед морем под воздействием греческого влияния, проникшего в Египет при царе Псамметихе.

При своем нерасположении к морю, египтяне предоставили свою торговлю финикийцам. На Ниле же цари издавна содержали военные суда, и еще в очень отдаленные времена египетский военный флот имел определенную организацию. Около 1600 г. до н. э. флот этот выступил активно для вытеснения гиксосов (союза хурритских и семитских племен), поработивших страну и обосновавшихся в дельте Нила. События эти отраженны в надписи на стеле царя Камоса (начало XVI в. до н. э.). Судя по этому источнику, флот использовался для рекогносцировки, для переброски и высадки войск. В надписи упомянуты названия нескольких кораблей. Сохранилась также надпись на стенах гробницы начальника гребцов Яхмоса, жившего при первых трех царях XVIII династии (начало — середина XVI в. до н. э.). Яхмос участвовал в нескольких кампаниях против гиксосов и кушитов, подавлял восстания на юге Египта. Перечислены названия нескольких судов, на которых он служил. Из надписи следует, что он неоднократно сражался на Ниле против вражеских флотов (упомянуты захваченные им в плен гребцы противника). Яхмос особо оговаривает те случаи, когда он сражался на суше — очевидно, основная его служба была связана с нильским флотом.

Рельеф Рамзеса III, около 1190 г. до н. э., из храма в Мединет Абу, изображает битву между египетским флотом и кораблями «народов моря» (филистимлян Библии). Сражение происходило где-то неподалеку от суши (в правом нижнем углу египетский воин добивает или берет в плен выбравшегося на сушу противника с затонувшего корабля), но определено сказать, где — в одном из рукавов Нила или у побережья Ханаана — невозможно. Египетские суда этого времени значительно отличаются от тех, что представлены на рельефах Хатшепсут. Это боевые корабли. Нос украшен головой льва, ахтерштевень прямой, а не изогнутый. Гребцы укрыты от вражеских стрел высоким фальшбортом. Палуб эти суда, очевидно, не имели. Натянутый между носом и кормой трос отсутствует — прочность корпуса, как и у сирийских кораблей с фрески 1400 г. до н. э., достигается за счет внутренней конструкции. Изменился и рангоут — исчез утлегарь, сократилось число штагов и топенантов рея. Реи уже не прямые, а слегка изогнутые. Мачта завершается смотровой площадкой. Появились гитовы — в том виде, в котором они затем существуют на протяжении всей античной эпохи. Это важное изобретение, позволяющее быстро подтягивать парус к рее, возможно, было сделано гораздо раньше, но здесь оно представлено впервые. Примечательно, что рангоут и такелаж египетских судов практически не отличается от вражеских. Корабли «народов моря» — эгейского типа, с прямыми угловатыми носом и кормой, нос украшен утиной головой.

Показано, вероятнее всего, внезапное нападение египтян на стоящий на якоре вражеский флот. Паруса вражеских кораблей убраны, гребцов с веслами не видно. Со стороны египтян действуют почти исключительно лучники. Воины народов моря, с круглыми щитами, в шлемах, увенчанных рогами или гребнем из перьев, размахивают мечами и копьями, но никакого метательного оружия не применяют. Два египетских корабля сблизились с противником. Стоящий на носу египетский воин поражает копьем противника на корме вражеского судна. Египтянин на носу другого корабля готовится пустить в ход булаву.

Эта морская битва мало чем отличалась от сражения на суше. Морская тактика, если вообще существовало такое понятие, могла сводиться только к внезапной атаке или к попытке рассеять строй противника и уничтожить его суда поодиночке. Единственным специфическим морским оружием того времени был абордажный крюк. Таран еще не был изобретен, и морские сражения сводились к абордажным схваткам.

Всего на рельефе показаны девять кораблей (4 египетских и 5 вражеских), так что о реальном соотношении сил в этом сражении, и, тем более, о численности египетского военного флота, говорить трудно. Из документов XV-XIV вв. до н. э., найденных в Угарите (городище Рас-Шамра в Сирии), известно, что этот сравнительно небольшой, хотя и богатый, город-государство мог выставить до 150 боевых судов (нет данных, впрочем, ни об их размерах, ни о численности команд). Египет, даже в период относительного упадка, вероятно, мог позволить себе гораздо больше.

Тот тип морского судна, который преобладал в Эгейском мире в середине II тыс. до н. э., по-видимому был заимствован кораблестроителями Леванта и Египта около 1400 г.. Фреска из гробницы Кенамуна в Фивах представляет торговые суда, пришедшие в Египет, судя по их экипажу (ченобородые моряки с крючковатыми носами), из Сирии. Они во многом напоминают корабли Хатшепсут (выступающие далеко над водой нос и корма, прямые фор- и ахтерштевни, пропущенные сквозь обшивку бимсы). Удерживающий корму и нос продольный трос отсутствует — прочность корпуса достигается, очевидно, за счет внутренней конструкции (шпангоуты, стрингеры). По росписи невозможно судить о размерах этих судов, однако обнаруженные в Рас-Шамре (Угарите) документы примерно того же времени свидетельствуют о том, что строились и довольно большие суда — на один такой корабль могло быть погружено до 450 тонн зерна.

Энергичные правители Египта, например Сети I (1290-1279) и Рамзес II (1279-1212), а также Нехо (609-594 гг. до н. э.), выстроили при помощи финикийцев, доставлявших необходимый лес, флоты на Красном и Средиземном морях. Об одном из преемников последнего царя, именно об Априи (588-569 гг. до н. э.) говорится, что он вел морские войны с жителями Тира, добился господства на море и обложил данью города на Кипре. Особенного значения в истории военных флотов египетский флот не имел, так как он не защищал ни торгового флота, ни морской торговли.

Египтяне с древнейших времен умели строить каналы, дамбы, возможно даже шлюзы на судоходных каналах. В «Поучении царя своему сыну Мерикара» (последний жил в XXII в. до н. э.) уже идет речь о каких-то крупных гидротехнических сооружениях (каналах или дамбах) в Дельте, которые служили препятствием для азиатов (сам текст «Поучения» был составлен, вероятно, в эпоху Среднего царства).

Аристотель (Метеорология 1.15) писал, что первым, кто проложил канал через Истм (Суэцкий перешеек) был «Сезостирис». Плиний Старший (6.33.165) также упоминает Сезостириса, как первого строителя канала между морями, а Страбон (XVII. 1. 25; и I. 2. 31) сообщает, что этот канал был построен им «еще до Троянской войны». Таким образом, античные авторы относили начало строительства канала к эпохе XII династии, к правлению одного из Сенусертов (Флиндерс Питри, правда, считал, что античные сведения о «Сезостирисе» на самом деле относятся к Рамзесу II, т.е. ко времени XVIII династии).

Знаменитые рельефы Хатшепсут в Дейр эль-Бахри также связаны с вопросом о канале. Вопрос же сводится к следующему: была ли, при отправке товаров в Пунт по Красному морю, необходимость сперва везти их по суше через Восточную Пустыню и уже только на берегу моря перегружать на суда? Ведь на рельефах те же самые корабли, которые изображены плывущими по Красному морю, затем показаны стоящими на Ниле рядом с Фивами. По этому поводу высказывались два противоположных мнения. Согласно одному из них (Брестед, Эрман), какой-то водный путь все же связывал восточный рукав Дельты с Красным морем уже при Хатшепсут. Другие же (Познер, Гарднер) считали, что никакого канала до эпохи Нехо (около 600 г. до н. э.) не было, а морские суда у причала в Фивах — плод воображения художника, символическое изображение успешно завершенной экспедиции. Тот факт, что ни на рельефах, ни в надписях в Дейр эль-Бахри нет ясных указаний на перевозку товаров по суше до Красного моря, они объясняли небрежностью художника, пробелами и сокращениями в описании маршрута экспедиции. В надписи, правда, несколько раз говорится, что экспедиция продвигалась «по воде и по суше», но ведь по суше мог проходить и конечный отрезок маршрута. Известно, что более ранние экспедиции в Пунт достигали этой полулегендарной страны сухим путем. Походы в Пунт предпринимались еще в самом начале III тысячеления до н. э., а около 2600 г. до н. э. египтяне уже вывозили оттуда золото. Впрочем, какую страну, или страны, египтяне Древнего царства называли Пунтом — «Страной Богов» — точно не известно. В разное время они могли называть так любые места на побережье Аравии или Восточной Африки. Но где бы ни находился Пунт царицы Хатшепсут, надпись из Дейр эль-Бахри никак не объясняет появление морских судов на Ниле.

Наличие в Древнем Египте судоходных каналов в эпоху Нового царства засведетельствовано археологией. Следы канала, построенного при Рамзесе II, были обнаружены при прорытии современного пресноводного канала. Он проходил мимо городов Пи-Рамессу, Бубастиса и Пифома, где были воздвигнуты гранитные стелы с надписями, восхваляющими царя и его смелый гидротехнический замысел. Ничего, однако, не указывает на то, что канал этот соединил два моря.

Следы еще одного судоходного канала были обнаружены израильскими геологами в северо-восточном углу Дельты (к востоку от Кантары). Они предположили, что этот канал некогда проходил до Нила через Вади Тумилат, хотя доказать это пока не удалось. Вдоль того участка «Восточного канала», который лежит между Суэцем и Газой, найдены многочисленные поселения эпохи Нового Царства, что позволяет датировать его строительство не позже этого времени.

С этим же каналом некоторые исследователи связывают рельеф Сети I (1290-1279) в Карнаке, где царь представлен пересекающим укрепленный мост, переброшенный над кишащем крокодилами водным пространством. В надписи оно именуется «разделяющими водами» (та денат). Возможно, это тот самый «Восточный канал», или «Пути Гора», как он назван в других текстах.

В связи с вопросом о канале следует упомянуть еще одну экспедицию в Пунт, которая описана в так называемом «Папирусе Гарриса» — завещании Рамзеса III (1185-1153): «суда были нагружены египетскими товарами без числа. Причем они сами [суда], числом в десятки тысяч отправлены в море великое — Му-Кед. Достигают они страны Пунт. Нагружены суда и ладьи продуктами Страны Бога, всякими чудесными и таинственными вещами их страны, многочисленной миррой Пунта, нагруженной десятками тысяч, без числа ее. Достигают они, будучи невредимыми, Коптосской пустыни. Причаливают они благополучно вместе с имуществом, доставленном ими. Нагружают они его для перевозки посуху на ослов и на людей и грузят на суда на реке, на берегу Коптоса, и отправляют вверх по реке перед собой».

Трудно понять из контекста, куда же все-таки прибывают суда — к берегу Красного моря, где начинается «Коптосская пустыня», или к берегу Нила у Коптоса? С одной стороны, перегрузка товаров на людей и ослов, а затем — снова на корабли, вроде бы говорит в пользу того, что никакого канала между Нилом и Красным морем в то время не было, почему и требовалось их перегружать и везти по суше. С другой стороны, слов «затем» и «снова» в тексте нет, и можно понимать этот отрывок так, что в Коптосе товары распределялись и развозились по всему Египту (для чего и нужны были другие суда, люди и ослы), и только часть их потом доставлялась царю. Окончательного ответа на вопрос о существовании или отсутствии канала между морями в конце Нового царства «Папирус Гарриса» не дает.

Более определенные сведения о судоходном канале относятся ко времени правления Саисской династии. Геродот (II. 158) пишет, что Нехо (609-594) начал строить канал от Нила до Красного моря, но не закончил его, и строительство было завершено персидским царем Дарием I (521-486). Длина его была равна четырем дням пути, и по нему могли пройти бок о бок две триремы. Вода в него поступала из Нила, начинался он немного выше Бубастиса. Далее он шел через Вади Тумилат, затем поворачивал на юг, вдоль современного Суэцкого канала. Канал этот упоминают Диодор Сицилийский (I. 33. 8-14) и Страбон (XVII. 1. 25).

Четыре стелы Дария I, установленные в честь завершения канала, найдены вдоль его русла (у Тель эль-Машкуты, в месте, где Вади Тумилат доходит до Суэцкого перешейка, в районе Кабрета и к северу от современного Суэца). Возможно, конечно, что Дарий просто расчистил канал Нехо и приписал его постройку себе.

Наконец, в эллинистическую эпоху Птолемей II (285-247) также прорыл канал, соединивший два моря. Его упоминают Диодор (I. 33. 11 -12) и Страбон (XVII. 1. 25), о нем говорится в надписи на стеле из Пифома (16-й год правления Птолемея). Начинался он несколько выше по течению Нила, чем прежний канал, в районе Факуссы. Не исключено, впрочем, что при Птолемее был расчищен, углублен и продолжен до моря старый канал, снабжавший земли Вади Тумилат пресной водой. С этого времени канал стал судоходным путем, соединившим оба моря. Император Траян (98-117 гг.) и халиф Омар (634-641 гг.) углубляли канал и увеличивали его судоходность; но в 767 г. он был умышленно засыпан при халифе Абу Джафаре. Горькие озера быстро высохли под палящими лучами солнца и оставались сухими до прорытия нынешнего канала.

КРИТ

Говоря о развитии мореплавания в Средиземном море, нельзя не упомянуть о мореходах Крита, создателях первого в истории регулярного флота. Основы древней цивилизации Крита были заложены в IV тыс. до н. э., вероятно, выходцами из Малой Азии, потомками ее древнейшего населения. Высказывалось предположение, что дополнительный импульс к развитию эта цивилизация получила от обитателей дельты Нила, переселившихся на остров около 3000 г. до н. э. Жители Крита создали первую в истории морскую державу. С конца III и до середины II тыс. до н. э. они безраздельно господствовали на Средиземном море, — память об этом сохранилась в греческой традиции, в преданиях о царе Миносе и его талассократии (морском правлении, господстве на море). В основе могущества и процветания Крита лежала морская торговля.

Минойская цивилизация (названная так ее первооткрывателем, Артуром Эвансом), вероятно, была лишена присущей многим ранним цивилизациям агрессивности. Сцены сражений редко встречаются в богатом сюжетами искусстве Крита, его города не имели оборонительных стен — море и сильный флот защищали его от иноземных вторжений.

Кажется даже странным, что изображения критских судов сохранились почти исключительно на печатях, где очень трудно разобрать и интерпретировать мелкие детали. Судя по этим изображениям, примерно до 1600 г. до н. э. преобладали суда с высоким округлым носом и почти вертикально срезанной кормой, иногда — с каким-то загадочным выступом в нижней ее части. Они несли одну мачту почти по центру (в некоторых случаях она даже слегка сдвинута к корме) с большим прямоугольным, почти квадратным, парусом. Одновременно изображались и суда с одинаковыми округлыми и высоко поднятыми носом и кормой, напоминающие полумесяц. Изображения этого типа судов преобладают на более поздних печатях. Если верить наиболее тщательно проработанным изображениям, некоторые суда имели от 10 до 15 весел по каждому борту, т. е. в длину они могли достигать от 17 до 25 м.

Критяне заселили острова Эгейского моря, основали колонии на Кипре и Родосе, их торговые фактории были разбросаны по всему побережью Средиземного моря, от Угарита до Сицилии и Южной Италии. Крит контролировал и побережье Балканского полуострова, где под его влиянием к середине II тыс. до н. э. сложилась микенская цивилизация. Около 1470 г. до н. э. от извержения вулкана Санторин (Тера) пострадали многие островные поселения критян, а их флот, вероятно, был уничтожен цунами. Оставшийся без защиты и ослабленный природной катастрофой Крит был захвачен воинственными микенцами. Последним, однако, не удалось сохранить наследие минойской цивилизации — микенскую культуру, в свою очередь, уничтожили новые волны переселенцев и завоевателей. К концу XV в. до н. э. исчезают упоминания Крита (Кефтиу) и в египетских текстах.

О цивилизации Крита и о пределах его экспансии мы знаем, в основном, благодаря археологическим раскопкам и греческим преданиям — раннее критское слоговое письмо (так называемое линейное письмо А) до сих пор не расшифровано. Высказывались предположения, что критские моряки выходили в Атлантику, что первыми именно они, а не финикийцы или греки, открыли Канарские и Азорские острова. Но главным достижением этой цивилизации было создание первой морской гегемонии и открытие морских торговых путей — наследство, доставшееся финикийцам и грекам, объект их многовековой борьбы.

ФИНИКИЯ

В судостроительном искусстве, в мореплавании, торговле и колониальной деятельности, финикийцы еще в древнейшие времена превосходили все другие народности. Имя народа — foinikes, и имя страны — foinike, греческого происхождения и восходит к Гомеру. Происходит оно от греческого foinix — красный, пурпурный, и связано с пурпурными тканями, производством которых славились финикийцы. В Микенских текстах, прочтенных недавно, есть прилагательное женского рода po-ni-ki-ja, которое также означает «красная». Местные источники именуют страну Канаан (библейский Ханаан), а народ — хананеями, по крайней мере, с XV в. до н. э. (аккадская надпись на статуе Идрими, египетская стела Аменхотепа II из Мемфиса). В эллинистическое время это имя присутствует на выпущенных в Финикии монетах: «Лаодикея в Ханаане». В аккадских текстах из Нузи встречается слово kinahhu в значении «пурпурный», что может быть непосредственно связано с греческим foinix.

Еще в очень отдаленные времена финикийци организовали мировую торговлю. Около 2500 г. до н. э. они обеспечивают товарообмен с Египтом через Левкос Лимен и Коптос и организуют фактории в Мемфисе и Коптосе; помимо того, через Суэцкий залив они совершают плавания в Гиерополь, а далее по каналу, который шел оттуда до Нила, доходят до нильской дельты.

Область, которую занимали финикийцы в более позднее время, именно Ханаан, имевшая сухопутными границами азиатские и африканские земли, а морскими — воды Средиземного и Красного морей, по своему географическому положению благоприятствовала развитию торговых сношений. Хотя на всем побережье нельзя найти гаваней, удовлетворяющих современным требованиям, но в то время в них и не было надобности для мелкосидящих и сравнительно небольших судов, для которых было вполне достаточно небольшого количества бухт. Вывоз финикийцев из Ливана состоял из меди и железа, кедра и кипариса, то есть прекрасного судостроительного материала, пеньки и т. д.

По преданиям, финикийское мореплавание началось вместе с рыболовством. Вероятно, с особой охотой финикийцы занимались ловлей пурпурных раковин, употреблявшихся для окраски пурпурных тканей, считавшихся в древности очень красивыми и составлявших отличие привилегированных лиц, почему пурпурные ткани встречались редко и очень ценились. На суше финикийцы занимались выделкой и окраской этих тканей, производством стекла и другими отраслями промышленности. Пурпурные раковины содержали только по одной капле красящей жидкости, поэтому спрос на них был очень велик. Обладая выдающимися способностями к мореплаванию, финикийцы еще в очень отдаленные времена строили из исполинских ливанских кедров крупные суда и ходили на них в открытое море на Кипр, богатый в то время медью, откуда он и получил свое название, затем вдоль южной части малоазийского побережья на Родос, в Греческий Архипелаг и в Грецию, и оттуда до Черного моря.

С XIII в. до н. э. они были, однако, постепенно вытеснены из этих вод так называемыми «народами моря» (среди которых, вероятно, были и предки греков), превосходившими их своими военными силами. Тогда они перенесли район своей торговли в западную часть Средиземного моря: в Сицилию, Тунис и далее за Геркулесовы Столбы (Гибралтарский пролив) на Атлантический океан, где основали около 1100 г. до н. э. город Гадес (Кадиз), а к северу от него, в устье Гвадалквивира — богатый серебром Тартесс. В дальнейших своих плаваниях они доходили до юго-запада Англии (Корнуэлл), откуда вывозили добывавшееся там олово, спрос на которое был очень велик, поскольку оно необходимо для приготовления бронзы, шедшей на отливку различных статуй. Англия, впрочем, была далеко не единственным местом, откуда в Средиземноморье вывозилось олово. Древнейшие оловянные рудники находились в Центральной Анатолии, но они были практически выработаны около 2000 г. до н. э. Недавняя находка у мыса Улу Бурун (Малая Азия, Ликия) затонувшего около 1300 г. до н. э. ханаанского судна с грузом оловянных и медных слитков, возможно, позволит установить местонахождение других оловянных рудников. Анализ металла слитков показал, что они происходят, во всяком случае, не из Англии (Корнуэлл), Испании или Восточной Европы. Не исключено, что в то время олово могло поставляться в Восточное Средиземноморье из Ирана или Центральной Азии. Анализ медных слитков с улубурунского судна и с другого ханаанского корабля, затонувшего около мыса Гелидония (южное побережье Малой Азии) около 1200 г. до н. э., свидетельствует об их происхождении с о. Кипр.

На юг от Гибралтара финикийцы доходили до Зеленого мыса и, вероятно, достигали Сьерра-Леоне. Область их плавания, однако, не ограничивалась этим районом — по Красному морю они ходили до Индийского океана, Малабарского берега и Цейлона, а на юг вдоль африканского берега достигали Занзибара и, очень вероятно, что и Замбези. Принимая во внимание их отвагу и выносливость, нельзя не считать неправдоподобным предание, гласящее, что по поручению царя Нехо около 600 г. до н. э., то есть за 2600 лет до Васко де-Гама, они обошли кругом Африки в три года и вернулись домой через Гибралтар. Плавая обычно вдоль берегов, они в знакомых водах рисковали ходить и в открытое море, ориентируясь ночью по полярной звезде. В более близких к родине областях, с которыми они поддерживали постоянные сношения, именно по всему побережью Средиземного и Черного морей они основали ряд колоний, вплоть до Гадеса и Могадора (в Марокко), однако лишь в виде торговых станций и факторий.

Торговля, служащая посредником при обмене между людьми и народами, почти так же стара, как и человечество. Склонность к приобретению путем взаимного обмена лежит в человеческой природе. В древности торговля не имела такого громадного значения, как теперь, когда по справедливости можно сказать, что она царит над миром, но тем не менее и в то время торговля, хотя район ее ограничивался только средиземноморскими странами и Индией, служила источником богатства, и значение ее все возрастало по мере развития культуры.

Организация торговли в то время, когда отсутствовали быстрые способы передвижения и даже не было почты, резко отличалась от современной нам. В торговле с малокультурными народами, кроме индусов, халдеев и египтян, финикийцы применяли приблизительно те же приемы, которые применяются и в наше время при торговых сношениях с негритянскими племенами внутренней Африки и дикарями Южного Архипелага. Этих дикарей, которые сами ничего не производят, к товарообмену побуждает суетность и соблазн украшениями и блестящими вещами в виде бус, пестрых платков и т. п. В тропиках природа снабжает человека, не требуя его содействия, своими дарами в виде плодов, каучука, слоновой кости и т. п.; в умеренном же климате, как, например, побережье Средиземного моря и в более суровых областях, как Британия и Скифия, жителям приходилось заботиться о теплом платье, жилище, оружии для охоты, рыболовстве и войны. В течение долгого времени ни один народ не в состоянии удовлетворяться произведениями своей страны, в особенности же, ознакомившись путем торговли с произведениями других стран; торговые отношения содействуют развитию во всех тех областях, с которыми входят в соприкосновение. Товарообмен может происходить и у кочующих народов, но настоящая торговля начинается лишь с началом оседлой жизни народа и началом хлебопашества. При этом меновая торговля идет до тех пор, пока у обеих сторон не установится определенная единица стоимости или монета. Первоначально таковою монетою служили самые разнообразные предметы, как-то: скот, меха, раковины, соль, железо, золотой песок и т. д., впоследствии же вошли в обращение деньги определенной формы из драгоценного металла, сначала в виде кусков с государственным клеймом, а затем и чеканенные. Денежной единицей Финикии и народов Палестины, Сирии и Аравии был шекель, то есть «взвешенный» (11,2-12,2 г. серебра). Иосиф был продан за 20 серебряных шекелей каравану измаильтян, шедшему в Египет.

Так как торговля в древние времена началась еще до изобретения способов передвижения по воде, то и естественно, что первоначально существовала лишь сухопутная торговля, захватывающая еще очень отдаленные времена.

Для перевозки товаров, после людей-носильщиков, которые встречаются в глубине Африки и доныне, в Египте до 200 г. до н. э. применяли ослов, а позднее лошадей. У семитских же племен для этой же цели применялись «корабли пустыни» — верблюды, единственные животные, пригодные для перевозки товаров через безводные пространства. По ровному месту, с небольшой кладью за девятичасовой дневной переход верблюд может сделать до 170 километров.

Весьма характерна связь между торговлей и религиозными и национальными празднествами. Последние всегда вызывали большое стечение народа, чем и пользовались купцы для своих торговых дел. Таким образом, с праздниками всегда совпадали большие торговые дни и ярмарки, как, например в Харране, Делосе, Олимпии и т. д. Явление это сохранилось и доныне. Очень существенное значение для торговли имело в данных случаях то обстоятельство, что в месте празднества и его окрестностях всегда царили мир и спокойствие, весьма благоприятные для торговых сношений.

Направление торговых путей в продолжение целых тысячелетий оставалось поразительно постоянным. Для финикийской торговли важнейшими путями были следующие: дорога из Египта через Газу с ответвлением к Иерусалиму, шедшая вдоль побережья через Тир и другие финикийские города до малоазийского берега; другой путь шел от Эцион-Гебера восточнее Мертвого моря и Иордана на Дамаск, где сливался с дорогой, шедшей прямо из Тира. Из Дамаска шли три пути: первый на севере через Халеб (Алеппо) в Мабуг и Харран (Карры), два крупнейших торговых центра Месопотамии; второй путь через Пальмиру (Тадмор) в Типсах и третий — в Цирцесиум (Абу-Серай) на Евфрате. Эта река была судоходна для мелких судов от устья до Самосаты, всего на протяжении свыше 1900 километров. После углубления при Навуходоносоре (605-562 гг. до н. э.) она стала доступна и морским судам вплоть до Типсаха. Однако, несмотря на это, товары из Аравии шли в Вавилон и Харран большей частью караванными путями. От Харрана в восточном направлении тянулся путь через Мидию и Персию до Бактр (Балха) в северном Афганистане, сливавшийся с дорогой из Типсаха и примыкавший к торговым путям на Индию и Китай. В восточном направлении из Типсаха и Харрана шли дороги к Симире и Араду, ближайшим финикийским гаваням на Средиземном море. Кроме того, финикийцам были известны пути к Балтийскому морю: один из них шел от Ольвии у устья Буга вверх по Днестру до Галиции и дальше, к Янтарному берегу; другой же от северной части Адриатического моря вел туда же через Богемию и Силезию.

Большая стоимость сухопутной перевозки товаров послужила причиной того, что сухопутные грузы состояли исключительно из предметов роскоши, доступных лишь богачам. При социальных условиях древности население резко разграничивалось на богачей и бедняков, современного среднего класса не существовало. Поэтому оптовая торговля предметами первой необходимости и комфорта, доступными для бедных классов, а равно сырьем для нужд промышленности, могла вестись лишь морскими путями; торговля финикийцев и была преимущественно морской. Индия была старейшей культурной страной, богатство которой и обилие товаров, находивших всегда большой спрос в других областях, послужило поводом к развитию обширной торговли. С незапамятных времен Индия вела на сухом пути крупные торговые сношения с Китаем. Предметами вывоза служили пряности и коренья, шелк, золото, жемчуга и алмазы, ткани, металлические изделия, хлопок, рис и т. д. Финикийцы воспользовались нерасположением индусов к морю и захватили в свои руки всю морскую торговлю с Индией. Туда они ввозили бальзам, благовония и другие продукты своей страны, употреблявшиеся в больших количествах при богослужениях, и обменивали их на продукты из Индии. Индийские и аравийские товары они доставляли в Египет, в гавань Левкос Лимен на Красном Море, откуда перевозили их сухим путем до Коптоса на Ниле и далее, или же везли их до Арсинои (Суэц) и Эцион-Гебера (Акаба), а оттуда по каналу в Бубастис и Египет или сухим путем в Газу и Ханаан.

Вследствие этих торговых сношений, ведшихся с незапамятных времен, отношения между финикийцами и египтянами были настолько тесными и дружественными, что целый район главного египетского города Мемфиса был заселен исключительно финикийцами, и вся египетская морская торговля в Средиземном море составляла их монополию. Таким образом, к индийским и аравийским товарам присоединялись еще и египетские, состоявшие частью из земледельческих продуктов: зерна, льна, хлопка и папируса, частью же из изделий промышленности: ковров, платья, полотна, металлических, деревянных и кожаных изделий, канатов, сетей и т. п. Эти товары финикийцы распространяли по всему побережью Средиземного моря наряду с ценными продуктами своей страны, как-то: судостроительным лесом, пенькою и с произведениями финикийской промышленности в виде пурпурных тканей, в изготовлении которых не имели соперников, а также железных глиняных и стеклянных изделий; сюда присоединялись еще вино и масло из Греции, олово из Англии и очень высоко ценившийся янтарь. Последний в очень большом количестве был найден впоследствии при раскопках царских гробниц в Микенах, относящихся к XVI или XIII вв. до н. э.

Наиболее выгодным товаром, без сомнения, были рабы, содержавшиеся в огромных количествах всеми наиболее культурными государствами, за исключением Индии (Страбон, XV. 1; 34, 54, 59). Точных сведений о рабовладельчестве нет, тем не менее, известно, что египетский царь Рамзес III (1185-1153 гг. до н. э.) подарил за время своего царствования богам, то есть жреческой касте, помимо громадных земельных участков, 113 433 рабов; в Афинах на одного свободного гражданина приходилось 20 рабов, на маленьком острове Эгине число рабов достигало 470 000. Из них только небольшая часть была местными уроженцами, большая же часть была привезена из других стран. Военные законы того времени давали победителю неограниченное право распоряжаться жизнью и имуществом побежденных. Военнопленные обычно становились рабами, а потому финикийские купцы имели обыкновение следовать по пятам за армиями и флотами с тем, чтобы скупать за гроши военнопленных. Некоторые дикие племена продавали своих единоплеменников, и это явление имело место даже у израильтян. Центральным пунктом работорговли был Тир, а главным невольничьим рынком — священный остров Делос, где иногда в течение одного только дня продавалось несколько тысяч рабов (Страбон, XIV, 4; 2).

Финикийцы, в течение многих веков не имевшие конкурентов в морской торговле (греки начали морскую торговлю вне своих пределов лишь около 800 г. до н. э., а западные народы — еще позже) всецело монополизировали ее и получали большие доходы.

Как в умении вести торговлю, так и в судоходстве они оставляли далеко позади себя другие народы; они имели хорошо развитое коммерческое чутье, дававшее им возможность правильно оценивать все условия страны, с которой они вели торговые сношения, ее товары, порты и пути сообщения, потребности и склонности народа, ее законы и ее финансы. Для идеального купца честность должна стоять на первом плане; при установившихся продолжительных торговых сношениях ее требует простой разум; здоровой может считаться лишь та сделка, которая выгодна для обеих сторон, когда каждый за то, что дает другому, приобретает то, что представляет для него наибольшую в данный момент ценность.

Идеальными купцами финикийцы никогда не были. Они стремились главным образом к материальному успеху и наслаждениям; высокие цели, научные, национальные и вообще идеальные стремления были чужды им. Торговля была единственной целью их плаваний. Общаясь преимущественно с малокультурными народами, которые еще не знали денег, они вели торговлю в развоз, то есть кормчий был одновременно и судовладельцем и собственником груза и продавал его там, где это было выгоднее. Ни расширением своего государства, ни его могуществом, ни просвещением более диких народов финикийцы не интересовались; они не заботились и о расширении своих собственных познаний о чужих народах и государствах — заботься они об этом, наши сведения о древнем мире были бы много обширнее, чем это есть в действительности. Боясь конкуренции и желая удержать монополию в морской торговле, они держали в тайне свои плавания и их цели, и не делились ни с кем сведениями об известных им странах и морях.

Рассказы о таких морских ужасах, как Сцилла и Харибда, об опасных мелях в Сыртских заливах, о том, что в иных местах вода настолько густа, что в ней застревают корабли — все это, несомненно, выдумки финикийцев, имевших целью напугать соперников и удержать их от путешествий в чужие страны; финикийская ложь вошла в поговорку у древних народов. В тех случаях, когда подобные средства не помогали, финикийцы прибегали к насилию, нападая на более слабые встречные корабли своих конкурентов, и попросту выкидывали последних за борт.

Не следует, впрочем, упускать из виду, что все сведения о финикийцах получены нами от их соперников и врагов, и потому односторонни и недоброжелательны. Сами же финикийцы не оставили никаких памятников о себе. Кроме того, надо принять во внимание дух времени и тогдашние условия: международное право не существовало, и на свободном, никому не принадлежащем море правым был сильный. Всякий, предоставлявший себя и свою собственность опасностям моря, требовал от него известного вознаграждения. И выгода не была побудительной причиной действий только лишь финикийского купца, она оставалась и остается таковою же и вообще у купца до нынешних дней. Секретные торговые операции практикуются и в новейшее время, примером чего являются действия американских купцов в торговле с Занзибаром в 1814 г., когда вся слоновая кость шла в Лондон через Бостон. Торговля вообще не принадлежит к числу занятий, развивающих лучшие человеческие качества...

Но, тем не менее, финикийская торговля, как и всякая торговля вообще, имела очень большое значение в истории развития народов. Древняя традиция приписывает именно финикийцам «изобретение» астрономии, хронологии, алфавита, письменности и счета, метрических едениц, монеты и т. п., хотя, в действительности, все это не было созданно ими, а лишь позаимствованно у халдеев, египтян и других народов. Но финикийцы разнесли эти знания по всему известному в древности миру.

Подобным же образом деятельность финикийцев проявилась и в распространении по всей южной Европе и северной Африке полезных растений, пшеницы, масличного дерева, винограда и фруктовых деревьев, произраставших в Азии, и в распространении как произведений мануфактуры и промышленности, например, тканей и металлических изделий, так и самих отраслей промышленности, например ткацкого и красильного дела. Финикийцы являлись распространителями наук и искусств, а, кроме того, форм государственного строя и религиозных воззрений. Этим и объясняется, что все народы древности, имевшие частые сношения с финикийцами, имели много общего с ними в области религиозных воззрений: финикийский Мелькарт сходен с Геркулесом, Астарта с Афродитой и т. д.

Финикийцы явились новаторами в облости морского дела, судостроения, навигации и т. п. Любопытно, что недавние находки (в июне 1999 г.) у Ашкелона финикийских торговых судов, затонувших около 750 и 700 г. до н. э. более чем в 50 км от берега, опровергают распространенное мнение, будто древние мореходы старались не выходить в открытое море и не терять из виду сушу. Эти корабли, типичные торговые суда (длиной 16 и 18 м, соотношение длины и ширины 3:1) направлялись из Ханаана с грузом вина и масла (каждый вез около четырехсот 18-20 литровых амфор), вероятно, в Египет или в Карфаген. Приорететом финикийцев в облости мореплавания можно объяснить то, что морское дело у всех культурных народов древности имело очень много общего, что доходило даже до таких мелочей, как одинаковое платье и головные уборы команды.

В связи с высоким состоянием мореплавания, пиратство и работорговля были развиты у финикийцев более чем у какого-либо другого народа, и в этих занятиях они проявляли больше ловкости и хитрости, чем кто-либо в древности (Одиссея XV; 402 и след.).

В соответствии с торговым духом финикийцев находились и их колониальная политика. Они отнюдь не стремились к созданию новых государств, а основывали лишь фактории, служившие исключительно торговым целям. Если туземцы оказывались сильными, то финикийцы обязывались выплачивать им известные суммы денег за право торговли, если же оказывались слабыми, они подчиняли их себе и с большим умением приступали к извлечению всех возможных выгод из страны. Так ими были приобретены рудники на Кипре и во Фракии, приносившие много меди и золота.

Другим основным принципом их колониальной политики было не допускать в свои владения иностранцев; это делалось с той целью, чтобы только самим пользоваться колониальными богатствами. Они не позволяли, например, грекам селиться на Кипре, этрускам на Корсике и Сардинии: в континентальных колониях они опустошали широкую полосу земли вокруг занятой области, чтобы жители последней не имели общения с соседями. В своих водах они всеми силами препятствовали мореплаванию других народов. Этим путем, в течение нескольких веков, они удерживали греков от проникновения в Тартесс (Андалузия), где они добывали большое количество серебра. Лишь в 630 г. до н. э. туда занесло бурей грека с Самоса, по имени Колай, который, нагрузив свой корабль серебром, по возращении домой поведал своим соотечественникам о чудесной стране.

Приведем вкратце историю финикийского государства (Ханаан). Его географическое положение среди величайших культурных государств того времени: Вавилоном, Ассирией, Лидией и Персией с одной стороны и Египтом — с другой, было особенно выгодно для развития торговых сношений, но в то же время усложняло заботы о сохранении независимости. Для отражения натисков соседних властителей был необходим сплоченный, воинственный народ, проникнутый независимым национальным духом. Таким народом финикийцы никогда не были.

Главнейшие города, как Сидон, Тир, Арад и в древности Библ были совершенно независимыми, управлялись самостоятельно аристократическим строем, и были лишь в союзе между собой, причем один из городов играл руководящую роль. При таких условиях оборона страны не была сильной, она без труда занималась нападавшими; города обычно сдавались добровольно, или после кратковременной осады, и теряли свою независимость. На них налагались громадные контрибуции, и предъявлялось требование предоставлять свои суда в распоряжение победителей. Только один Тир неоднократно храбро защищался в течение продолжительного времени.

С древнейшего времени по 1500 г. до н. э., главное значение имели северные города — Берит (Бейрут) и Библ (Джебал). Позднее руководящую роль стал играть Сидон, один из древнейших финикийских городов, удержавший ее за собою до 1100 г. до н. э. Иосиф Флавий пишет, ссылаясь на Тимея, что за 240 лет до строительства Храма Соломона, т.е. около 1200 г., жители Сидона, разбитые царем «аскалонцев» (т. е. филистимлян, «народов моря») бежали на своих судах и основали Тир. Это не совсем верно, поскольку Тир возник гораздо раньше. Возможно, впрочем, что часть жителей Сидона просто перебрались в Тир, возродив город (тирская эра отсчитывалась как раз с 1200 г. до н. э.). За первые пять столетий финикийцами были основаны многочисленные колонии в Греческом Архипелаге, на Черном море и в Ливии. Около 1200 г. до н. э. основаны были Гиппон в Африке и другие города. Проникновение финикийцев в Западное море (западную половину Средиземного) объясняется тем, что к этому времени они были вытеснены из Архипелага и других мест греками. Тир, быстро развившись, приобрел к 1100 г. до н. э. руководящее значение и основал Гадес (Кадикс), Утику, Карфаген и т. д. При царе Хираме I, современнике библейских царей Давида и Соломона, город достиг своего наибольшего расцвета; тирские зодчие строили храм Соломона в Иерусалиме, а сам Хирам воздвиг в Тире много грандиозных построек.

Период после правления царя Хирама характеризуется политической нестабильностью, послуживший причиной переселения в 814 г. до н. э. в Карфаген принцессы Элиссы (Дидоны) с ее несметными богатствами, и большей части аристократии. С этого времени Карфаген стал быстро развиваться и вскоре стал самостоятельным государством, в то время как как Тир стал приходить в упадок, но все же еще какое-то время удерживал за собою руководящую роль.

Первоначально расположенный на берегу материка против небольшого плоского острова, Тир был впоследствии, для большей безопасности от нападений, перенесен на этот остров. В 725 г. до н. э. он подвергся осаде царя ассирийского Салманасара V (726-722 гг. до н. э.), длившейся три года, но не мог быть взят силой, так как со стороны моря оставался открытым. Тогда Салманасар заставил Сидон и другие уже покоренные им города предоставить ему для нападения на Тир свои корабли числом 60 (или 16?), но царь тирский Элулей разбил их со своими всего лишь 12 кораблями в первой морской битве, о которой известно истории. Этот пример наглядно иллюстрирует значение морской силы. Тир выдержал осаду Навуходоносора, длившуюся в течение 13 лет (с 586 до 573 гг. до н. э.), но, в конце концов, все же сдался. Впоследствии, в 332 г. до н. э., страну покорил Александр Великий, которому удалось овладеть Тиром после семимесячной осады, за время которой была насыпана соединительная дамба от материка к острову, существующая и доныне. Это было концом политического значения финикийцев; их язык и они сами, как народ, исчезли впоследствии, не оставив по себе никаких памятников. Лишь в настоящее время найдено несколько финикийских надписей.

Что касается судостроения у финикийцев, то надо думать, что они первые стали делать различие между судами для военных и коммерческих целей. Их торговые корабли были очень широкими, и потому, в противоположность длинным военным судам, назывались «круглыми» или «кадками» (греч. гаулос), борта были очень низкими в средней части, но нос и корма значительно возвышались над водой. Некоторые суда достигали весьма значительных размеров, так, например, корабли из Тарса вмещали до 500-600 человек. Передвижение осуществлялось главным образом при помощи парусов, но в случае надобности и при помощи весел. Для защиты от пиратов на корабли иногда брали воинов. Материалом для кораблей и их мачт служил кедр. Позднее появился меньший по размерам, но обладавший большой быстроходностью тип коммерческого и транспортного судна. Суда этого типа несли на форштевне носовое украшение в виде конской головы, и то ли поэтому, то ли по имени их изобретателя Гиппоса, назывались «конями» (гиппос). Еще за 400 лет до н. э. Ксенофонт, говоря о финикийцах, охарактеризовал их как прекрасных моряков и с похвалой отозвался об образцовом порядке на их кораблях.

В качестве военных кораблей финикийцы применяли, первоначально, исключительно узкие и легкие однорядные, то есть с одним лишь рядом весел, суда (униремы). Строились они из более прочного, чем кедр, кипарисового дерева и скреплялись медными (во избежание ржавчины) гвоздями; днища, вероятно, тоже обшивались медью для защиты от морской воды. Такелаж выделывался первоначально из тростника, а затем из папируса и из пеньки. Имелись суда двух типов: тридцативесельные (триаконтеры — по 15 весел с борта) и пятидесятивесельные (пентеконтеры — по 25 весел с борта). Эти суда служили до 500 г. до н. э. в качестве линейных кораблей, а позднее применялись лишь в передовых отрядах и для разведочной службы.

Во дворце царя Синаххериба имеется относящееся к 700 г. до н. э. изображение финикийского корабля уже с двумя рядами весел (греч. диера, лат. бирема). Рисунок этот, хотя и выполнен хуже, чем египетский, который старше на 900 лет, но все же дает представление об очертаниях судна. Позднее финикийцы, в противоположность египтянам, стали строить суда с отвесным форштевнем, снабженным на высоте ватерлинии острым тараном, то есть они начали применять сам корпус судна в качестве наступательного оружия, что внесло переворот в морскую войну.

Из всего сказанного можно заключить, что финикийцы сыграли великую роль в истории, но не столько своими войнами, сколько мореплаванием. Тем не менее, этот народ, несомненно, богато одаренный, в целом никогда не имел большого политического значения. Так же незаметно, как росло богатство и могущество финикийцев, эти отважные мореходы потеряли свою самостоятельность, сделались вассалами чужеземных властителей и, наконец, исчезли как народность. Финикийцы никогда не стремились истинному владычеству на море. Наряду с их удивительной смелостью в мореплаваниях замечательно то, что у них совершенно не было военного духа. Поэтому они никогда не решались принести добровольную жертву на пользу родины, то есть завести и содержать сильный флот, а заводили его лишь по принуждению своих покорителей. Войн наступательных они не вели никогда. Так, например, они без заметного сопротивления отдали грекам свои многочисленные богатые владения на побережье Архипелага и Черного моря. Исключением явился лишь Карфаген, финикийская колония в западной части Средиземного моря, сыгравшая значительную роль в политической истории.

Финикийцы вполне заслужили свою гибель, и их трагическим уделом было то, что, несмотря на осторожное и тщательное сокрытие своих знаний и своих морских путей, они сами воспитали себе соперников — греков.

АРХАИЧЕСКАЯ ГРЕЦИЯ

Под названием «Греция» не следует понимать современное греческое государство с Ионийскими и Kикладскими островами. Греция древних времен состояла, помимо этой территории, еще из всех островов Эгейского моря с Критом и Родосом, всего западного побережья Малой Азии к югу от Геллеспонта, полуострова Халкидики на европейском берегу, а также из сотен колоний, основанных еще в очень отдаленные времена во Фракии, Пропонтиде (Мраморное море), на Понте Эвксинском (Черное море) и на берегах Средиземного моря, начиная от Кипра и Египта и до восточного побережья Испании. Отдельные колонии, например, Сиракузы достигали большой силы и значения. Но эта широко раскинутая сеть колоний никогда не была единым государством.

С незапамятных времен на европейском и азиатском материке обитали пеласги, народность родственная грекам. Финикийцы очень рано стали посещать греческое побережье и острова и основали там много поселений; кроме них, эти места посещала еще одна народность — карийцы, отъявленные морские разбойники, у которых греки много чему научились.

Родина предков греков — Малоазийская возвышенность. Часть их шла морским путем, заселяя острова Архипелага и в некоторые местности в европейской части Греции, как, например, Аттику и Арголиду, причем вытеснила на своем пути фракийцев. Другая волна, переправившись через проливы, на материк пришла сухим путем и заняла северную Грецию, преимущественно полуостров Эпир, где древнее святилище Додоны стало их религиозным центром. Во второй половине XII столетия до н. э. несколько греческих племен переселились оттуда первоначально в Фессалию и Дориду в Средней Греции, а затем через Ахайю в Лакедемон, завоевав который, они образовали Лакедемонское государство со столицей Спартой. Переселение продолжалось и далее на юг через море на острова Архипелага, Крит и Родос и в Галикарнас. Следствием этого было неоднократные переселение других племен, в частности ионийцев и эолийцев из Аттики обратно на малоазийский берег в XI-X вв. до н. э. Южная часть этого побережья, где появилось двенадцать новых городов, из которых особое значение приобрели Милет и Эфес, получила название Ионии, а северная часть, тоже с двенадцатью городами — Эолиды.

Принято говорить о «греках» так, как едином народе, однако в действительности этого никогда не было. В государственном смысле греческие племена были очень разрознены. Общими у них были только язык, религиозные воззрения и определенные национальные черты характера, резко отличавшие их от других современных им народов. Даже в структуре их языка заметны творческая острота мышления, чувство гармонии и стремление к анализу. Однако, уже наличие в геческом языке трех наречий является доказательством того, что с самого отдаленного времени греки не были одним целым народом, а распадались на три ветви: дорийскую, ионийскую и эолийскую. Тем не менее, язык был связующим началом, значение которого еще больше увеличилось с распространением в VIII в. до н. э. в Ионии и Эолиде поэм Гомера, ставших достоянием всей греческой культуры.

Общность языка и религии создавала возможность заключения между греческими обшинами, союзов (амфиктоний), целью которых было совершение торжественных богослужений общим богам. Такие религиозные празднества, повторявшиеся через определенные промежутки времени (от четырех до девяти лет), имели следствием появление общего летоисчисления, возникновения общей храмовой кассы, а также обуславливали мир между участниками в течение всех празднеств. Вместе с тем, с введением суда посредников для участников союза стали обязательными некоторые положения, относившиеся к области международного права: 1) ни одно из эллинских племен не имело право разрушать до основания поселений другого и 2) ни у одного осажденного греческого города не могла быть отведена вода. Такие постановления не обязывали к совместным действиям, не обеспечивали даже мира, а лишь ослабляли несколько жестокости войны и подчеркивали тем самым принадлежность к одной народности. Важнейшим из этих союзов был дельфийский, посвященный Аполлону. В результате всего этого с VII в. до н. э. слово «эллины» стало общим названием греческого народа; всех других, не принадлежавших к их племени, греки называли варварами.

Подобным же образом жители островов Арголийского и Саронического заливов, заключив морскую амфиктонию, основали общую святыню на острове Калаврии (Порос); жители ионийских Кикладских островов создали в 800 г. до н. э. подобную же святыню на острове Делосе; жители 12 ионийских городов Малой Азии создали Панионион в отрогах гор Микале и т. д.

Подобное же влияние оказали атлетические игры, приуроченные к религиозным празднествам. Постепенное присоединение различных племен к происходившим каждые четыре года Олимпийским играм в Элиде, у древнейшего в Пелопоннесе святилища Зевса, имело громадное национальное значение. Запись имен победителей в играх, вошедшая в обычай с незапамятных времен, стала производиться регулярно с 776 г. до н. э. Четырехлетние промежутки между играми послужили основанием для исторического летоисчисления греков, и 776 г. до н. э. можно принять за начало греческой истории.

Несмотря на эти союзы, содействовавшие объединению нации, необыкновенно сильно развитое у греков чувство самостоятельности способствовало дроблению греков на мелкие, иногда даже очень мелкие общины, которые были совершенно независимыми. Этот в высшей степени интенсивно проявившийся партикуляризм, не допускавший сосредоточения сил всей нации даже в случае самой крайней необходимости, послужил причиной того, что такой богато одаренный народ, как греки, который мог завладеть всем миром, не создал мощного государства.

Отсутствие определенных сухопутных границ и договоров между отдельными государствами, естественно, вело к нескончаемым раздорам и даже кровопролитным войнам, доходившим до порабощения или полного истребления побежденных государств. Эта внутренняя разрозненность и непрестанные междоусобицы привели к политическому упадку народа и подчинению его единой власти более слабого в потенциале македонского царства.

Однако, такая раздробленность греков, пока им еще не угрожали сильные соседи, даже сыграла положительную роль. Мужество и храбрость были присущи грекам от природы, но качества эти могли только развиваться в условиях тогдашней жизни греческих государств, когда каждый свободный гражданин принимал активное участие в государственной жизни и считал своим долгом жертвовать для блага и независимости родины всем, не исключая и жизни. Поэтому физическое развитие и умение хорошо владеть оружием было целью и гордостью каждого грека. Между мужчинами шло вечно соревнование в этом, воспитавшее воинственный дух народа. Оно перешло в соревнование между общинами или государствами, и постоянное взаимное общение между ними влияло на политическое, научное, литературное и художественное развитие всего греческого народа, которому потомство так благодарно за гениальные произведения, покрывшие навеки греков той эпохи неувядаемой славой.

Географическое положение Греции немало способствовало осуществлению и без того резко проявлявшегося стремления греков к созданию отдельных самостоятельных государств. Значительное число островов, масса глубоко врезавшихся в берег бухт и заливов, отделявших одну область от другой и затруднявших в то время доступ в эти области, горы, отделявшие европейскую Грецию от материка, — все это способствовало безопасности отдельных государств. Полуостров Эпир, расположенный к востоку от Фессалии, весь изрезанный высокими горными хребтами и глубокими ущельями, считался совершенно недоступным для войск. От разделявшего эти области горного хребта Пинад (2200 м) и его продолжения на юг к Эгейскому морю идут три непроходимых отрога. Через самый северный из них, отделяющий Македонию от Фессалии и оканчивающийся почти у самого моря Олимпом, около 3000 м высотою, имеется только один проход к Темпейской долине, если не считать трех тропинок, доступных лишь для вьючных лошадей. Второй отрог — Отийский хребет — имеет тоже только один горный проход на высоте 800 м, и, наконец, третий — самый южный Отийский хребет в 2150 м высотою круто спускается к заливу, оставляя лишь узкий (в прежнее время) Фермопильский проход, шириною в одну колею. Кроме этого прохода, существовала лишь одна горная тропинка через хребет. Таким образом, доступ войск в страну был сильно затруднен, и в нескольких местах легко можно было отразить неприятеля, даже превосходившего греков по своим силам.

На севере Фракию и Македонию населяли в то время воинственные, но слабые племена, наступления которых нечего было опасаться; нападения с моря также нельзя было ожидать, потому что единственный народ, занимавшийся в широких размерах мореплаванием — финикийцы, не обладали воинственным духом.

Средняя Греция (Эллада) и Пелопоннес настолько изрезаны высокими горами, что вся страна является подобием шахматной доски, состоящей из возвышенностей и ущелий, резко отличающихся друг от друга. Такое различие в физических условиях отдельных областей Средней Греции воздействовало различным образом на ее население, влияя на способы обработки земли и другие занятия жителей. Все это отражалось на развитии государственной жизни, причем близкое соседство побуждало греческие племена к заимствованиям друг у друга. Это послужило причиной того, что присущая грекам физическая и духовная подвижность и стремление к созидательной деятельности достигли своего наибольшего развития.

Несмотря на национальную гордость и чувство собственного достоинства, греки не были настолько ограниченными, чтобы отрицать все хорошее только потому, что оно исходит от чужих (варваров). Их гибкий и восприимчивый ум легко усваивал все, что им нравилось, или обещало быть полезным, но они никогда не применяли ничего воспринятого механически. От финикийцев, занесших им знания египтян и халдеев, они восприняли очень многое, несмотря на то, что считали их обманщиками и разбойниками и питали к ним отвращение и презрение. От них греки переняли начертание букв и цифр, меры веса, ткацкое и красильное искусство, кораблестроение и мореходство, способы постройки гаваней и дорог и т. п. Финикийцами же были занесены в Грецию и культурные растения: виноградная лоза и масличное дерево, смоковница и другие плодовые деревья, лавр и мирт, платан и т. п. При заботливом и умелом уходе все эти растения, даже финиковая пальма, отлично привились в благодатном климате средней и южной Греции. Благодаря трудолюбию греческого народа вино и масло очень скоро стали ценными предметами вывоза.

Из многочисленных греческих общин и государств сильнейшими были Спарта и Афины, явившиеся, соответственно, представителями дорийского и ионийского племен. Спартанцы и афиняне резко различались между собой своими племенными особенностями и устройством государственных институтов. Спарта владела завоеванным ею Лакедемоном, к которому после продолжительной войны присоединила в VIII в. до н. э. Мессению. Афины были расположены на отделенной от Беотии высокими горными хребтами Аттике — полуострове, который был единственным во всей Греции местом, незатронутым переселением дорийцев.

Старинная патриальхальная организация греческого общества, основанная на власти военных вождей (царей), ко времени Гомера, исчезла повсеместно за исключением Спарты. Здесь привилась совершенно особая форма правления, во главе которой одновременно стояли два равноправных наследственных царя, что, естественно, вело к постоянным трениям между царскими родами и их сторонниками. Конец этому положило в IX в. до н. э., законодательство Ликурга, внесшее в страну мир и давшее ей конституцию, которая просуществовала с небольшими изменениями на продолжении семи веков.

Наряду с двумя царями на верху управления стоял государственный совет или совет старейшин, состоявший из двадцати восьми выбираемых пожизненно, граждан, в возрасте старше 60 лет. Они, несли обязанности жрецов, обладали известными судебными правами, а также правом созыва народного собрания и ведали иностранным представительством. Однако их власть постепенно стала ограничиваться эфорами (наблюдающими). Эти последние, выбиравшиеся ежегодно в числе пяти человек, являлись высшей полицейской властью впоследствии они стояли на страже конституции и имели право привлекать к ответу царей и обвинять их перед советом старейшин. Эфоры сопровождали царей во время войны, ведали внешней политикой, разрабатывали законопроекты и вносили их на обсуждение граждан.

Основой государства в Спарте была община с аристократическим строем. После покорения Лакедемона плодоносная равнина, орошаемая рекой Эвротом, была разделена на 4500 равных частей, распределенных между завоевателями дорийцами, но не в виде собственности, а лишь в аренду от государства для обработки. Их нельзя было ни продавать, ни дробить на части, ни дарить. В случае отсутствия мужских наследников вопрос о дальнейшем владении решали цари. Этот неизменный закон о землевладении был краеугольным камнем спартанской конституции. Владеющие землей, то есть материально обеспеченные дорийские воины, спартанцы, являлись правящим классом и имели большое влияние на правительство и законодательную власть, решая вопросы о войне и мире, о заключении союзов, и участвуя в выборах членов совета старейшин и остальных должностных лиц.

Это влияние ограничивалось, однако, в изначальной степени самой формой, в которую выливалось их участие в делах государства. Каждое полнолуние цари созывали общее собрание граждан, происходившее на открытом воздухе. Никаких дебатов не полагалось, и внесенные предложения без всяких поправок принимались и отвергались, не по подсчету голосов, а по восклицаниям большинства.

Главная цель законодательства Ликурга заключалась в том, чтобы создать из спартанцев лучших воинов в мире. Поэтому воспитание детей мужского пола с ранних лет было строго военным. Дети слабого телосложения попросту подкидывались или отдавались в семьи низших классов. Начиная с семилетнего возраста, воспитание ребенка велось государством. Молодые люди, согласно их выбору, разбивались на группы по пятнадцать человек, имевших общий стол. Внутренний распорядок этих групп носил военный характер. Обучение и образ жизни были приурочены к будущей военной деятельности питомцев и характеризовалось простотой, строгой дисциплиной, закаливанием тела и упражнениями с оружием. Спарта, будучи неукрепленным городом, а широко раскинутой открытой деревней, более всего походила на военный лагерь, из которого никто не смел отлучаться. Уход из Спарты был равносилен дезертирству и карался смертной казнью. Выходы из долины Эврота охранялись часовыми. Путешествовать спартанцы также не могли, за неимением денег, кроме железных монет, не имевших цены в других странах. Обладание золотом и серебром спартанцам запрещалось, равно как и занятия ремеслами и торговлей. Воспитание являлось исключительно односторонне-военным, в ущерб общему развитию, и продолжалось до тридцатилетнего возроста, после чего спартанец приобретал права гражданина.

Поля спартанцев возделывались покоренными ими прежними жителями страны (илотами), обязанными уплачивать часть урожая своим властителям. Илоты были почти бесправны, и единственным их преимуществом было то, что они не могли продаваться хозяевами, хотя жизнь их и находилась всецело в зависимости от усмотрения эфоров. Благодаря этому, илоты каждую минуту были готовы к восстанию и требовали самого строго присмотра со стороны спартанцев. В мирное время оружие им совсем не доверялось, в военное время они выступали на суше легко вооруженными, а на море — гребцами.

Многочисленный средний класс был представлен периэками (окрестные жители), населявшими менее плодородные земли за долиной Эврота; они возделывали их лично для себя и, помимо того, занимались ремеслами и торговлей. Периэки были обязаны нести службу в войсках и набирались туда в значительном количестве. В первое время они служили в качестве легковооруженных и гребцов, а позднее, когда число спартанцев уменьшилось, и в качестве тяжеловооруженных (гоплитов).

Число спартанцев после завоевания Мессении и распределения в ней, как и в Лакедемоне, земельных участков достигло 9000 человек, позднее же оно сильно уменьшилось: в 500 г. до н. э. их армия состояла из 12 лохов по 500 человек каждая, то есть всего из 6000 человек. К флоту Спарта проявляла мало интереса, поэтому число кораблей было не велико; военный порт находился на Гитейоне в Лаконском заливе. Их войско считалось самым лучшим и обеспечивало Спарте первое место не только в Пелопоннесе, но и во всей Греции.

Благодаря превосходству военных сил Спарты все пелопонесские государства, за исключением Арголиды, уже издавна признали ее гегемонию и предоставляли в ее распоряжение свои войска; такое соотношение известно под именем Пелопоннесского союза. Однако этот союз не был прочным. Когда в 480 г. до н. э. всей стране угрожало нашествие Ксеркса, союзники не обнаружили никакой сплоченности. Войска всех участников союза собрались лишь перед Саламинской битвой под влиянием Фемистокла, но уже при Платее в 479 г. до н. э. отсутствовали войска Элиды и Аркадии. Лакедемонская гегемония покоилась на непрочном основании, что особенно сказалось во время кампаний за Коринфский перешеек.

Полуостров Аттика, единственная земля в европейской Греции населенная ионийским племенем, имеет по большей части скалистый грунт, покрытый тонким слоем земли. Поэтому хлеб не может произрастать в количество достаточном для пропитания всего населения, но зато с успехом культивируются виноградная лоза, масличное, фиговое и другие деревья. Почти круглый год (336 дней) небо ясно, солнце светит непрерывно. Лето сухо и жарко, дожди выпадают только зимой. Поэтому Афины по справедливости называют «солнечными», а прекрасный климат сказался на характере их жителей, которым был свойственнен острый и подвижный ум, духовная и физическая свежесть.

Первоначально в Аттике существовало двенадцать самостоятельных общин, которые еще в эпическое время были соединены героем Тезеем под властью Афин, а цитадель (Акрополь) этого города с его святынями стали центром нового государства. Семьи старинной знати (эвпатриды) переселились туда; их старания мало помалу привели к ограничению царской власти и введению республики. Главою государства сделался архонт, который выбирался из их среды сперва пожизненно, а с 753 г. до н. э. лишь на десятилетний срок; с 682 г. до н. э. во главе государства были поставлены, в качестве руководящей власти, девять архонтов, выбираемых из числа эвпатридов на один год, и государственный совет из пятидесяти одного члена, изсреды старинной знати. Члены государственного совета (эфеты) исполняли обязанности судей и вместе с архонтами составляли высшее судилище — ареопаг. Народ сохранил свое старое деление на четыре филы (колена).

В VIII и VII вв. до н. э. произошли крупные экономические перемены, вызванные мореплаванием и торговлей, которые оказали большое влияние на жизнь Афин. Развитию греческого судоходства очень благоприятствовали географическое положение и климатические условия Греции: именно обилие островов, глубокие заливы, большое число закрытых бухт и гаваней, хорошая погода с весны до осени, дующие все лето северные ветры, часто свежие днем, но стихающие к вечеру, и правильные бризы, а также благоприятная для мореплавания прозрачность воздуха. Высокие острова в Эгейском море, на пути из Греции в Малую Азию, дают возможность легко определить свое место, так как все время берега не теряются из виду. Греки, уже издавна занимавшиеся судоходством, хотя и в очень небольших размерах, переняли искусство судостроения и мореплавания от финикийцев. При своих способностях они скоро догнали своих учителей, но все же уступали последним в искусство кораблестроения и смелости; они очень редко выходили за пределы Геркулесовых Столбов, и, по их собственному признанию, финикийцы остались на первом месте во всем, что касалось морского дела.

Лишь один раз, уже позднее, в эпоху Александра Великого, греком из Массилии (Марселя) Пифеем была предпринята крупная и смелая экспедиция с научной целью. Предполагая, что земля шарообразна, он решил проникнуть за полярный круг, где не заходит солнце. Так далеко он, разумеется, не дошел, тем не менее, он прошел Ирландским морем до Шотландских островов и вернулся обратно через Северное море и Английский канал, посетив, вероятно, в целях отыскания янтаря, побережье Северного моря. Это плавание, во всяком случае, можно считать выдающимся.

Склонность к мореплаванию не была одинакова у всех греческих племен. Во времена исторические уже можно проследить различие в их отношении к морю. Из дорических государств наиболее склонным к судоходству оказался Коринф, лежавший между двумя морями, а также его соседи — Мегара и Сикион, и острова Эгина и Коркира (Корфу). Из эолийских — двенадцать городов в Малой Азии. Лучшими же греками-мореплавателями были все-таки ионийцы, жившие в Малой Азии, а также на островах и в Аттике. В качестве торговых кораблей они применяли круглые суда, преимущественно парусные, в качестве военных — длинные гребные суда. Эти последние почти до 500 г. до н. э. были однорядными (униремы), тридцативесельными (триаконтеры) и пятидесятивесельными (пентеконтеры).

Гомер творил, скорее всего, в VIII в. до н. э., но повествовал о событиях, 500-летней давности. Его описания судов соответствуют, в основном, его времени, хотя отдельные детали могут относиться и к более ранней эпохе. Гомер стремился избегать анахронизмов. Он ни разу не упоминает таран — характерную деталь военных кораблей его времени. Длинные корабли Гомера были беспалубными. Небольшие палубы имелись только на носу (смотровая площадка) и на корме, где располагался капитан. Гребцы сидели на скамьях. Спать на судне им было негде, поэтому старались на ночь причаливать и вытаскивать судно на берег. Использовались 20-весельные суда (посыльные, разведочные), 50-весельные — пентекотеры, изредка встречались и 100-весельные. Гомер не упоминает триаконтеру, но 30-весельные суда в его время наверняка существовали. Корпус судов был очень узким, низким и легким. Его покрывали смолой, отчего все гомеровские корабли — «черные». Весла закреплялись в уключинах, поворачиваясь на штырях, и дополнительно удерживались на месте кожаными ремешками. Гомер упоминает одно рулевое весло — по-видимому, характерная черта Микенской эпохи. На современных ему изображениях обычно показаны два рулевых весла. Парусное вооружение сводилось к единственному прямому парусу, крепившемуся к горизонтальному рею. Мачта была съемной. Стоячий такелаж состоял двух форштагов, крепившихся по обеим сторонам носовой части, и одного бакштага; бегущий такелаж включал брасы, шкоты и гитовы.

Суда гомеровской эпохи изображены на геометрических вазах (850-700 гг. до н. э.) — это суда двух типов: одни — узкие, беспалубные, другие — со сложной надстройкой. Все они имеют таран — приспособление, появившееся после 1000 г. до н. э. и изменившее тактику морского боя (вопрос о том, кто изобрел таран, финикийцы или греки, остается открытым, как, впрочем, и вопрос о датировке этого изобретения. Некоторые исследователи — Моррисон, Кассон, Баш — считают, что то приспособление, которым снабжены изображенные на геометрических вазах VIII в. галеры, служило для предохранения их носовой части при вытаскивании на берег, а не для потопления судов противника. Настоящий же таран появился, по их мнению, не ранее первой половины VII в. до н. э.). Применение тарана заставило строить корабли с более массивной и прочной носовой частью. Примечательно, что суда с надстройкой — продольной боевой палубой, оставляющей по обе стороны место для сидящих на банках гребцов, частично укрытых фальшбортом — обычно показаны в действии, атакующими, в то время как более легкие беспалубные суда (афракты) в бою не участвуют, хотя и вооружены тараном. На греческих вазах афракты изображались с разным числом весел, от 8 до 19 по борту. Эти цифры нельзя воспринимать буквально — греческие вазописцы не стремились к фотографической точности. В то время, когда все суда еще были низкими и беспалубными, и гребцы на них располагались в один ряд (около 850 г. до н. э. таковыми были все боевые корабли, включая 50 и 100-весельные галеры) необходимости выделять афракты в отдельную категорию не было.

Приемы судоходства были самыми примитивными, благодаря отсутствию карт, лоций, маяков, знаков, компаса, лага и других инструментов подобного рода. Единственным мореходным инструментом, которым располагали древние мореплаватели, был лот. Определялись по знакомым берегам или по приблизительному подсчету пройденного пути, а ночью в открытом море — по звездам. Определение курса было также очень не точно. При ориентации и определении направления ветра первоначально различали четыре пункта: восток, запад, север и юг; ко времени первой Олимпиады (776 г. до н. э.) к ним прибавили еще четыре румба, соответствовавших точкам восхода и захода солнца в дни солнцестояния. Эти точки, принимая во внимание, что широта Средиземного моря около 36°, отстояли на 30° к северу и югу с востока и запада. Такое деление горизонта на восемь частей удержалось до 400 г. до н. э., когда к ним прибавили еще четыре румба, отстоявших на 30° по обе стороны от севера и юга; таким образом, горизонт был разделен на двенадцать равных частей по 30° каждая.

Торговые суда в значительной степени, а самые крупные — даже исключительно, зависели от ветра. Суда без килей и с малой парусностью не могли ходить круто против ветра, их сносило очень сильно даже при галфвинде. Этим объясняется то маловероятное в наше время явление, когда суда заносило в другую сторону, как это было, например с Колаем в Тартессе. Беспомощность судов в дурную погоду ограничивала время судоходства летними месяцами, то есть периодом от середины марта до конца октября, когда стояла хорошая погода. В период от начала ноября до середины марта судоходство прекращалось, суда выходили из гаваней лишь в случае крайней необходимости.

При наличии таких средств успехи мореплавания древних, исходивших все Средиземное море и достигавших на востоке Индии, а на западе Генуэзского залива и Англии, надо признать изумительными. Скорость передвижения их судов и их плаваний нельзя, однако, считать незначительными, особенно же, если принять во внимание зависимость этих последних от господствующих ветров и от знания местности.

Дошедшие до нас сведения об этом вопросе не настолько точны, чтобы можно было сделать верные выводы. Так, например, на переход из Суэца до Баб-эль-Мандебского пролива на большом торговом корабле по страшному в то время Красному морю требовалось около 30 дней, и далее до Малабарского берега дней 40, что давало среднюю скорость 2,5 узла. Расстояние в 810 миль от Карфагена до Гибралтара по прямой линии, при знакомой дороге и благоприятных обстоятельствах, проходилось за 7 дней, то есть в среднем со скоростью в 4,8 узла.

У Геродота (IV, 86) есть указания на еще большую среднюю скорость. У него говорится о переходе в 700 стадий (70 миль) за день и в 600 стадий (60 миль) за ночь, то есть в среднем со скоростью 5,4 узла. Вероятно, эти данные относятся к гребным судам. Быстроходные гребные суда развивали еще большую скорость. Так, например, милетский пятидесятивесельный корабль прошел расстояние в 520 миль из Лампсака на Геллеспонте до Спарты (Гитейон) в три дня (Ксенофонт, Hist. Graec., II, 1; 30), что дает среднюю скорость в 7,2 узла.

Географическое положение Греции и характер ее жителей одинаково благоприятствовали развитию мореплавания и торговли, в особенности же морской торговли. Море было их родной стихией. Подобно всем плававшим на море народам, они в доисторические времена занимались, по-видимому, морским разбоем. В торговле их учителями с самого начала были финикийцы. В этом деле греки оказались очень понятливыми учениками, хотя, как и в искусстве мореплавания, они не сравнялись с учителями. Дурные черты финикийских торговцев, за которые греки их презирали, были переняты ими самими очень скоро. Разницы в солидности и честности между греками и финикийцами не было никакой. По отзыву Демосфена, предприимчивый и вместе с тем честный купец был чудом.

Тем не менее, торговлей занимались даже такие почтенные и выдающиеся люди, как Солон, Платон, Гиппократ, Фалес и Зенон. Стремления к наживе были сильнее предубеждений. Несомненно, однако, то, что в Греции особенно в Афинах, о которых мы имеем больше всего сведений, торговля действовала деморализующе на и без того слабую нравственность населения.

Малоазийские греки получали продукты Азии частью морем от финикийцев, частью же сухим путем через соседние страны — Лидию и Фригию, откуда подвозили их к морю. Из Лидии же они впервые получили чеканную монету — основу всякой правильной торговли. В 700 г. до н. э. первый из греческих городов, город Фокея, отчеканил монету. На ней был изображен, в виде городского герба, морской котик. Ионийские города, в особенности Милет, были первыми греческими городами, достигшими богатства и расцвета благодаря торговле и первыми начали обширную колонизацию, распространившую греческую культуру по всему побережью Средиземного моря. Среди островных греков своим участием в торговле в северной части Архипелага выделились лемносцы, а в южной, до Крита и Элиды — эгиняне, которые значительно раньше остальных греков обнаружили склонность к торговле; из береговых греческих государств выделился Коринф, получивший название «богатого» (Фукидид, I, 13), который благодаря своему выгодному географическому положению, поддерживал сухопутную торговлю с Пелопоннесом и в то же время был посредником в торговых сношениях Востока с Западной Грецией и Италией. Коринф был центром, где быстро расцветали искусства и ремесла; число одних рабов достигало в нем 460 000 человек. Пелопоннес при наличии спартанских воззрений, принимал очень незначительное участие в торговле и промышленности. Тем не менее, в 670 г. до н. э., при царе Арголиды Фейдоне, были отчеканены первые в европейской Греции монеты и установлены меры и веса.

Предметы торговли, вывозимые из Греции, состояли преимущественно из сельскохозяйственных продуктов, а также из произведений искусства и промышленности. Из первых главное место занимало вино; в то время уже существовало несколько сортов вина, из которых особенно ценились вина с островов, как, например, хиосское. Вино разливалось в меха, кувшины и бочки. Второе место занимало оливковое масло, лучшие сорта которого, равно как и мед и фиги, добывались в Аттике. Кроме этого, предметами вывоза служили различные фрукты, миндаль, каштан, айва и т. п., целебные травы и коренья, пенька и лен, овечья шерсть, звериные шкуры, соленая рыба, соль, сера, драгоценные камни, металлы, оружие, доспехи, медные и гончарные художественные поделки из Коринфа, Аттики и других областей.

Главным предметом ввоза, без сомнения, были рабы. Это объясняется тем, что даже такие авторитеты, как Сократ и Аристотель утверждали, что праздность есть величайшее благо гражданина, и что работа есть удел рабов. Поэтому, как уже упоминалось раньше, число последних было велико. Из прочих предметов ввоза особенно ценился янтарь. Высказывалось предположение, что греки вывозили янтарь сухим путем с Янтарного берега к Черному морю. Уже перечисленные раньше товары Индии, Эфиопии и Востока, олово из Англии и хлеб, в котором Аттика все более и более нуждалась для прокормления своих жителей, привозились финикийцами через Черное море, а со времени Псамметиха — из Египта; оттуда же вывозился папирус, применявшийся для выделки такелажа и парусов, и другие товары. Строевой лес, в особенности лес судостроительный, вывозился главным образом из Македонии и Фракии.

До введения денег способы торговли напоминали финикийские — торговля была исключительно меновой. В случае, если кормчий не был одновременно судовладельцом и купцом, на судне находился еще суперкарго. Свобода торговли не была нормирована законами. Государство, заботившееся о взаимоотношениях граждан, оставляло за собой право решать вопросы о ввозе и вывозе, давать монополию там, где это было ему выгодно или полезно, а в остальном предоставляло своим торговцам свободу действий. Из Аттики, например, всегда воспрещался вывоз пшеницы, а также дерева и других материалов, необходимых для судостроения. Свободомыслящий Солон ограничил даже вывоз масла, производство которого значительно превышало спрос в стране. Кредит, благодаря нечестности купцов, был очень невелик, зато проценты очень высокими. 10% считались очень низкими, обычно взимались 18%. При выдаче ссуд под корабль и груз взимались еще большие проценты — так 30% были явлением обычным в летнее время.

С вытеснением финикийцев из греческих вод поле деятельности греческих купцов сильно расширилось. Рынки Архипелага, Черного и Ионийского морей стали принадлежать исключительно им. Вместе с этим быстро стали расти и обогащаться их главные торговые города: Милет, Эфес, Фокея, Коринф, Мегара и др. Подвижность греков способствовала интенсивной колонизации берегов Фракии, Пропонтиды (Мраморное море), Черного моря, Южной Италии, Сицилии и далее, вплоть до восточного берега Испании и Ливии. В 785 г. до н. э. милетцами был основан Синоп, в 756 г. до н. э. ими же — Трапезунд, в 734 г. до н. э. коринфянами — Сиракузы, в 658 г. до н. э. мегарийцами — Византий, в 623 г. до н. э. фокейцами — Кирена в Африке, в 600 г. до н. э. ими же была основана Массилия (Марсель). Число греческих колоний к 600 г. до н. э. на северном побережье Черного и Средиземного морей достигало 250, из них 80 было основано одними милетцами.

Главной их целью была торговля, получавшая еще большее развитие со времени их основания; однако они не оставались только факториями, как это было у финикийцев, а представляли собой организованные общины с собственными законами и управлением, независимым от метрополии. Эти общины жили в укрепленных городах и распространяли свое могущество на окрестные земли. Колонисты гордились своим происхождением, языком, образованностью и способностями и потому строго охраняли чистоту своей национальности и ревностно отстаивали свою независимость. Для борьбы с общим врагом они вступали в союзы по четыре-пять общин в каждом (тетраполис или пентаполис). Отношения колоний друг к другу мало отличались от отношений между соседними греческими государствами. По отношению к варварам они держались более или менее сплоченно, но между собою часто воевали, заключая иногда союзы даже с варварами в целях борьбы с соплеменниками.

С метрополией они никогда не теряли связи, обращаясь к ней в случае нужды за помощью, и, в свою очередь, оказывали ей таковую же. Но вмешательства в свои внутренние дела не допускали самым решительным образом, вплоть до войны, как, например, это случилось между Коринфом и его колонией Коркирой, очень быстро достигшей морского могущества. Во время этой войны в 665 г. до н. э. произошло первое морское сражение между греческими флотами. Колонии удалось отстоять свою независимость.

Наряду с этой обширной эмиграцией, преследовавшей колонизационные цели, происходил в большом масштабе отток греческих воинов, вербовавшихся другими государствами в качестве наемников. Со времени Сети I (около 1300 г. до н. э.) наемники часто применялись в Египте вследствие малой воинственности собственного населения. 670 г. до н. э. был очень тяжел для Египта: страна, завоеванная в 728 г. до н. э. эфиопами, была покорена затем ассирийцами и была разделена между несколькими военачальниками, среди которых вскоре начались раздоры. На помощь к одному из них — правителю Саиса — Псамметиху, по предложению лидийского царя Гига пришел флот с наемниками — ионийцами и карийцами. Они разбили египетский флот на Ниле, у Саиса, и основали укрепленный лагерь под названием Навкратис (могущественный кораблями). При их помощи Псамметиху в 645 г. до н. э. удалось овладеть всем Египтом. Продолжая и в дальнейшем опираться на греческих наемников, он поселил их на побережье Пелузийского рукава Нила ниже Бубастиса и предоставил им право торговли. За ними последовали новые греческие переселенцы, и морская торговля постепенно перешла от финикийцев в руки греков. Окончательно греки завладели египетской торговлей лишь после того, как царь Амасис (569-525 гг. до н. э.) отдал область Навкратис крупному греческому торговому обществу и предоставил ему монополию на всю морскую торговлю Египта. Вскоре там вырос чисто греческий город, еще при этом царе достигший своего наибольшего расцвета.

В противоположность финикийцам, наиболее значительные из занимавшихся мореплаванием греческих государств были сильно озабочены укреплением своего морского могущества для защиты торговли и своих интересов за морем.

Существует предание, что еще в доисторическое время мифический критский царь Минос, в целях обладания морем и очистки его от карийских морских разбойников, завел морскую полицию в виде военного флота. В самом начале исторического времени Коринф сделал то же самое в своих водах; Мегара, Эгина и более крупные греческие государства Малой Азии последовали его примеру. Все эти обстоятельства способствовали развитию греческой торговли.

Торговля, которую греки вели с таким умением, приносила их крупным приморским городам большие богатства. Очень характерно для греков то обстоятельство, что, разбогатев, они тратили свои богатства на развитие наук и искусств. Уже в 590 г. до н. э. Эфес, Фокея и Самос начали постройку грандиозных храмов. К этому же времени относится начало ваяния из мрамора. Тогда же Фалес Милетский сделал замечательные открытия в области математики и астрономии и выступил, как первый философ, с рассуждением о начале вещей. Наконец, поэмы Сапфо и басни Эзопа, сохранившиеся до наших дней, относятся к той же эпохе.

Такое быстрое увеличение богатства имело следствием полный экономический переворот, очень неблагоприятно отразившийся на земледельцах, живших своей землей; они попали в тяжелую зависимость к заимодавцам. В Аттике, принимавшей деятельное участие в торговле, но не имевшей еще военного флота, сельское население совсем обеднело. Положение еще ухудшилось в 621 г. до н. э. с введением законов архонта Дракона, по которым неоплатный должник попадал в личную зависимость к кредитору. Пристрастный суд, неурожаи и расстройство в торговле создали опасность социальной революции, которая могла привести к тирании, что и случилось в Сикионе, Коринфе и Мегаре. В Афинах также была сделана попытка установления тирании, но обстоятельства сложились таким образом, что, наиболее знатный и богатый род Алкмеонидов, имевший больше всего шансов на воцарение, был изгнан из пределов государства. Афины были выведены из кризиса великим законодателем Солоном (639-559 гг. до н. э.) по происхождению эвпатридом, снискавшим всеобщее доверие своим благородным и ясным складом ума, бескорыстием и беспристрастностью.

Сделавшись в 594 г. до н. э. первым архонтом и получив неограниченные полномочия, Солон изменил основные законы. Положение задолжавших землевладельцев он улучшил понижением стоимости денег на 27% и отменил установленную Драконом личную ответственность за долги.

Самой важной частью реформ, было то, что Солон поставил политические права в зависимость от доходов с земельной собственности; это было достигнуто разделением населения на четыре класса: 1) землевладельцы с доходом не менее одного таланта 2) воины с доходом более 0,6 таланта; 3) крестьяне с доходом с земли от 0,3-0,4 таланта; и 4) все остальное население: ремесленники, разносчики, купцы, судовладельцы, банкиры и т. п. Даже самые богатые люди, если они не владели землей, причислялись к четвертому классу — демосу (народу), не платящему налогов, но зато лишенному права занимать какие-либо официальные должности. Они все-таки считались гражданами, и имели право голоса. Из граждан, принадлежавших к первым трем классам, формировался главный контингент войск, так как они были обязаны нести военную службу в качестве гоплитов (тяжеловооруженных). Все военные расходы падали на них. Представители демоса на войне служили в качестве легковооруженных или гребцов на судах. Прежнее разделение страны в военных и административных целях на 48 округов, называвшихся навкрариями, с богатым эвпатридом во главе каждого, осталось в силе.

В случае надобности каждая навкрария была обязана выставлять по одному снаряженному кораблю и по два конных воина. Впрочем, на море афиняне не преследовали тогда иной цели, кроме охраны берегов.

Это законодательство, разумеется, подняло значение землевладения. Занятие сельским хозяйством, дающее здоровых пригодных к военной службе людей, должно было сделаться основой государства. Выделение на первый план землевладения было очень выгодно для эвпатридов, которым издавна принадлежала большая часть земли. Представляя собой класс тех граждан, из среды которых почти исключительно избирались архонты, эвпатриды вместе с тем должны были заботиться о своей земле, чтобы не быть переведенными в низший класс в случае уменьшения дохода. С другой стороны, для лиц, не принадлежавших к старинным родам, открывалась возможность попасть в первый класс граждан и добиться высших должностей. Новое законодательство разрушало преграды между аристократией и прочими гражданами.

Для того, чтобы земля, обладание которой давало политические преимущества, не могла перейти в руки нескольких богачей, Солон ограничил пределы единоличного владения и этим обеспечил сохранение многочисленного класса крестьян, являвшихся надежной опорой здорового государства.

Высшим органом власти по-прежнему остались девять архонтов, выбиравшихся ежегодно из среды граждан первого класса сроком на год; права их были несколько ограничены. Эфеты образовали самостоятельную судебную коллегию под председательством второго архонта.

Общий надзор за всей государственной жизнью был возложен на ареопаг, являвшийся уголовным судом и в то же время высшим полицейским органом для охраны религии и добрых нравов, то есть ставший как бы совестью государства. Ареопаг состоял не только из архонтов, выбранных в данное время, но и из всех прежних архонтов, безупречно выполнявших свои обязанности. Другими словами, членами его являлись исключительно почтенные и богатые люди, выбиравшиеся пожизненно. Он являлся естественным охранителем консервативных интересов.

Наряду с этими высшими учреждениями стоял совет четырехсот, выбиравшийся ежегодно из среды достигших тридцатилетнего возраста граждан первых трех классов. Народное собрание, состоявшее из граждан всех четырех классов, имевших одинаковое право голоса, избирало должностных лиц, за исключением архонтов, а также присяжных для вновь введенного суда присяжных. Народное собрание решало вопросы войны и мира, а также обсуждало важнейшие законы.

При таком участии всех граждан в государственной жизни, конституция приняла черты демократического порядка. На самом же деле образ правления, хотя в более умеренной степени и с некоторыми ограничениями, оставался по-прежнему аристократическим. Первый класс граждан, состоявший преимущественно из эвпатридов, выдвигал архонтов и членов ареопага, а потому нити управления государством остались в руках родовой знати.

Помимо всего этого, законодательством Солона было упорядочено и по возможности отделено от административной власти судопроизводство, в основание которого было положено равенство всех граждан перед законом; общее законоположение было пополнено многими новыми разумными законами, касавшимися охраны начал семейной жизни и нравственного воспитания юношества.

Солону, при его выдающихся талантах, удалось провести в жизнь без борьбы эту прекрасную конституцию, основанную на мудрой умеренности и стремившуюся уравновесить противоположные течения. Этим путем было достигнуто спокойствие в Афинах, и государство, став на твердую почву, быстро расцвело. По инициативе Солона и под его предводительством был вновь завоеван лежащий в непосредственной близости от Афин остров Саламин в Элевсинском заливе, отшедший к Мегаре в период внутренних беспорядков и слабости Афин еще в 604 г. до н. э. С этого момента для развития морского могущества не было препятствий. Но, как это ни странно, афиняне лишь много позднее оценили значение морского могущества, а пока оставались при своих сорока восьми кораблях, представлявших собою лишь морскую милицию.

Венцом деятельности Солона явилась всеобщая амнистия. После этого он на несколько лет покинул страну, предоставив законам входить в жизнь помимо его личного влияния. Однако, несмотря на свой ум, благородство и бескорыстие, он переоценил своих сограждан. Эвпатриды не были довольны уничтожением своих преимуществ и ограничением прежних прав, а демос не удовлетворился облегчением своего положения и считал незначительными предоставленные ему права. Кроме того, с возвращением изгнанников в стране появились неспокойные и честолюбивые элементы, в том числе и гордый род Алкмеонидов.

Вновь начались внутренние раздоры, с которыми Солон уже не мог справиться по своем возвращении. В 560 г. до н. э. ему пришлось пережить захват афинского Акрополя и провозглашение единовластия эвпатридом Писистратом, операвшимся на бедных горцев, населявших северо-восток Аттики. Несмотря на двукратное изгнание (в 556 и 549 гг. до н. э.), Писистрат вновь достиг власти и продолжал действовать в интересах города со свойственной ему мудрой умеренностью; лишь Алкмеонидов он совершенно изгнал из Аттики.

После смерти Писистрата в 527 г. до н. э. его место было беспрепятственно занято его сыном Гиппием, продолжавшим править в духе отца. Произведенное в 514 г. до н. э. покушение, жертвой которого, вместо Гиппия, пал по ошибке его брат Гиппарх, ожесточило Гиппия и он, заключив союз с царями персидским и македонским, разбил в 510 г. до н. э. поддерживавшихся спартанцами Алкмеонидов. Последние расположили к себе амфиктонию и влиятельного дельфийского оракула тем, что восстановили на свои средства случайно сгоревший Дельфийский храм Аполлона. Спартанцы, обладавшие тогда гегемонией, действуя через оракула, стремились восстановить в Афинах аристократический образ правления, схожий с их собственным, и прилагали все усилия для уничтожения тирании и свержения тирана Гиппия. Их первый поход против Афин окончился неудачей. Второй поход оказался удачнее, и Гиппий был осажден в акрополе. После того, как в руки его врагов попали его дети, которые были удалены им ради их безопасности из Афин, он согласился на все предложенные ему условия, оставил страну и переселился в Сигеум (близ древней Трои), предусмотрительно покоренный им еще ранее в расчете на подобный исход дела. С этого времени все его мечты и помыслы были направлены к тому, чтобы вернуть себе былое положение в Афинах с чьей бы то ни было помощью.

Воспользовавшись непрерывными раздорами между афинским народом и аристократией, Клисфен из рода Алкмеонидов, опираясь, подобно Писистрату, на горцев, захватил власть в Афинах в свои руки. В 509 г. до н. э. он издал новые законы, которые, в сущности, являлись законами Солона, но носили более демократический характер. Вместо четырех древних греческих фил, в которых наибольшее влияние имели эвпатриды, он, в политических, религиозных и военных целях разделил народ на десять фил, причем, каждая фила в свою очередь состояла из десяти общин (демов). Различное местоположение демов, принадлежавших к одной филе, исключало возможность того, что местные интересы могли оказаться главенствующими. Таким образом, и Афины в административном отношении перестали представлять собой одно целое, а распались на несколько общин. Архонты и ареопаг остались, но судебные полномочия первых еще более сузились с изменением судопроизводства. Совет четырехсот (по сто человек от каждой старой филы) был заменен советом пятисот (по пятьдесят человек от каждой новой филы). Было введено десять должностей стратегов — главных военачальников. Все должностные лица избирались, как и прежде, на один год, но уже не поднятием рук, что часто вело к раздорам между враждующими партиями, а по жребию. Прямые выборы остались только для архонтов, избиравшихся из среды граждан первых трех классов.

Каждый гражданин отбывал воинскую повинность и имел право голосования и обсуждения вопросов в народном собрании, созывавшемся, по крайней мере, десять раз в году. Военное дело было реорганизовано, но по вопросу о создании флота не было сделано ничего нового; лишь число навкрарий, соответственно новому числу фил, было увеличено до 50. Таким образом, флот по прежнему существовал в виде морской милиции, призывавшейся лишь в случае надобности.

Новой мерой охраны государственного строя явился суд общим голосованием граждан при помощи черепков (остракизм), установленный для опасных в государственном отношении элементов, изгонявшихся таким путем на десять лет из пределов государства. Подвергнутые остракизму не имели права обжалования. Через два месяца после публичного осуждения поступков какого-либо гражданина в народном собрании ставился на закрытое голосование вопрос об его изгнании, причем имя виновного писалось на глиняных черепках. Для изгнания, однако, необходимо было собрать не менее 6000 голосов. В последнем случае осужденный должен был покинуть государство в десятидневный срок. Это изгнание не считалось позорным, и имущество изгоняемого оставалось неприкосновенным. Такой способ давал возможность удалять из государства опасных лиц без кровопролития и беспорядков. Первым лицом, изгнанным таким образом, оказался сам Клисфен.

Законы Клисфена, давшие всем гражданам равные права, свободу слова и голоса в решениях государственных дел и открывшие путь для всех способных людей, сильно подняли народное самосознание и любовь к отечеству. Росту могущества Афин содействовали еще и другие обстоятельства. В 509 г. до н. э. город Платея отделился от беотийского союза и примкнул к Афинам, отчего территория афинского государства увеличилась до реки Азопа. Спарта, как носительница греческой гегемонии, сочла себя вынужденной снова объявить войну демократическим Афинам и Клисфену. Первая попытка в этом направлении не удалась, а Клисфен, отправившийся в изгнание, вернулся в Афины. В 507 г. до н. э. спартанские цари Клеомен и Демарат с войсками Пелопоннесского союза, опираясь на союзные Фивы и Халкиду (на острове Эвбее) направились к Афинам в целях их окончательного завоевания. Несогласия командующих пелопонесскими войсками привели к тому, что последние около Элевсины разделились, и афиняне разбили сначала фиванцев, а затем и халкидян. Последние были вынуждены уступить победителям значительную часть своей территории, куда и переселились 4000 афинских граждан. Последний замысел спартанцев — сделать вызванного из Сигеума Гиппия тираном в Афинах — не удался, потому что союзники отказались поддержать это предприятие, шедшее в разрез с политикой спартанцев и противное греческому духу. Таким образом, к 500 г. до н. э. Афины достигли своей наибольшей внутренней мощи. Лишь в морской борьбе с островом Эгиной, с более сильным флотом, Афины были бессильны, поскольку своевременно не сформировали собственный сильный флот.

ДЕРЖАВА АХЕМЕНИДОВ

В это время греческому миру стала грозить новая опасность, надвигавшаяся из глубины Азии к морю, а именно персы, ставшие на протяжении нескольких веков наиболее опасными врагами греков и оказавшие большое влияние на ход греческой истории. Двигаясь из Лидии, персы должны были, прежде всего, покорить малоазийских греков. Лидийские цари уже со времен первого царя Гига, сделавшего в 690 г. до н. э. страну независимой от ассирийского владычества и создавшего обширное государство, признавали большое значение морских сношений и поэтому стремились к владению гаванями на важном для них малоазийском побережье. Им удалось завладеть местностью Троей, после чего они начали борьбу с греческими государствами; некоторые из них, например, Магнезия и Смирна, были покорены и уничтожены. Милет же успешно выдержал одиннадцатилетнюю осаду, благодаря флоту, позволявшему ему свободу морских сношений, и заключил в 605 г. до н. э. мир с Лидией. В это время распалась Ассирия, и лидийский царь Алиатт (609-561 гг. до н. э.) оказался вынужденным для защиты своего царства на востоке начать войну с мидянами; ему удалось удержать под своей властью земли вплоть до реки Галиса. На западе наступило затишье.

К этому времени греческие малоазийские города, ведя торговлю в Египте, Ливии, на Понте и во всей восточной части Средиземного моря, и вытеснив отовсюду начавших приходить в упадок финикийцев, достигли наибольшего расцвета. Наследовавший Алиатту Крез (560-546 гг. до н. э.) возобновил планомерную борьбу с греками и положил конец их самостоятельности. Очень ценя греческую культуру и желая приобщить к ней лидийцев, он пожертвовал в пользу дельфийского храма необычайно ценные подарки, принимал участие в Олимпийских играх, посылая туда своих представителей, и вел дружбу с Алкмеонидами. Но ему слишком ясны были выгоды обладания малоазийским побережьем, для того чтобы оставить его независимым. Поэтому он силой подчинил своей власти Эфес, лежавший неподалеку от Сард, а затем обложил данью остальные города, но обошелся с ними очень мягко, так что они сохранили свою самостоятельность. В 546 г. до н. э. он был осажден в Сардах персами, взят в плен и свергнут с престола царем персов Киром. Лидия была обращена в персидскую провинцию. Против персов восстали ионийские города, за исключением Милета, который предпочел договориться с персами, остальные же города не соединились для совместной защиты от персидской опасности,и один за другим были завоеваны и подверглись более или менее печальной участи. Фокейцы, желая предотвратить подобный исход, решили покинуть свой город; погрузив имущество и семьи на корабли, в числе пятидесяти пентеконтер, они отправились на поиски новых земель. Не будучи приняты своими соплеменниками на Хиосе, они отправились в Алалию на Корсике и занялись морским разбоем. Это вызвало совместное нападение на них карфагенян и этрусков, результатом чего была битва при Алалии (в 537 г. до н. э.). В этой битве фокейцы, хотя и не были побеждены, но потеряли большую часть своих кораблей и решили не оставаться на острове, а переселиться в Региум (Южная Италия). То же самое произошло с жителями ионического города Теоса, основавшими впоследствии Абдеру во Фракии. Остальные города не последовали этим примерам. Даже некоторые острова подчинились персам, несмотря на отсутствие у тех флота, и только карийские города оказали отчаянное сопротивление.

После смерти Кира, последовавшей в 525 г. до н. э., ему наследовал Камбиз, предпринявший завоевание Египта. Покоренные финикийцы и малоазийские греки были вынуждены предоставить в распоряжение персов свои корабли. При помощи созданного таким путем флота, и при участии предводителя греческих наемников Фанея, Камбиз сделался властителем Египта. После его смерти, последовавшей в 522 г. до н. э., царем Персии сделался Дарий Гистасп.

К этим войнам имеет некоторое отношение Поликрат, самосский тиран, заслуживающий упоминания, как представитель греческого морского могущества. Самосцы, достигшие успехов в области кораблестроения, мореплавания, промышленности, земледелия и горного дела, отличались, кроме того, предприимчивостью и изобретательностью. Отец Поликрата, начальник самосского флота, поднял восстание против аристократического правления, свергнул его и сделался тираном. После его смерти власть перешла к трем его сыновьям. Поликрат убил одного брата, изгнал другого и сделался единственным правителем (в 536 г. до н. э.). Обладая выдающимися способностями, честолюбивый и богатый, он в короткий срок построил флот из 100 пятидесятивесельных кораблей, с которыми не мог сравняться никакой другой. С таким флотом, царствуя над морем, он стал вести морской разбой на всем Архипелаге: налагал дань на портовые города, победил милетцев и лесбосцев, разрушил сопротивлявшиеся ему города, завоевал Делос и прилежавшие к нему острова и овладел всем Архипелагом; он даже намеревался основать греко-ионийский морской союз со священным островом Делосом в качестве его центра; однако столицей должен был оставаться город Самос, который он при помощи завоеванных сокровищ сделал красивейшим из городов, привлекавшим ученых, художников и поэтов.

Не имея соперников на море, Поликрат, тем не менее, опасался персидского могущества. Поэтому он предложил Камбизу во время похода против египетского царя Амасиса, своего прежнего друга и союзника, эскадру из сорока кораблей, на которые он посадил своих политических противников, думая избавиться от них. На пути в Египет последние взбунтовались и, вернувшись обратно, разбили Поликрата, вышедшего им навстречу во главе оставшегося флота. Но для взятия Самоса у них не хватало сил, и они обратились в Спарту за помощью против тирана, каковая и была оказана им Спартой и Коринфом. Спартанцы впервые предприняли морской поход, окончившийся неудачей. Союзники осадили Поликрата в его укрепленном городе, прекрасно выдержавшем все их штурмы, и были вынуждены через сорок дней снять осаду. Непосредственная опасность для Поликрата миновала , но у него уже не было ни флота, ни денег на постройку нового. В это время к нему явились послы персидского сатрапа Ороэта, приглашавшего его к себе и предлагавшего поделиться с ним своими сокровищами, так как он, Ороэт, впал в немилость у Камбиза. Поликрат дал себя одурачить и поехал; по прибытии он был схвачен и распят на кресте. Так закончился богатый событиями и блестящий период самосского морского могущества.

Самосская эскадра, отступившая от Самоса вместе с коринфянами и спартанцами, самостоятельно начала заниматься морским разбоем и на награбленную добычу приобрела в собственность остров Гидру, по своему положению очень благоприятный для занятия пиратством. В продолжение пяти лет разбойники появлялись в гавани Кидонии на Крите и грабили суда. Весьма характерным для условий тогдашнего мореплавания можно считать то обстоятельство, что для истребления самосских морских разбойников потребовались соединенные усилия флотов Эгины и Крита.

Дарий вступил на престол в 522 г. до н. э. двадцати восьми лет от роду, устранив предварительно своего соперника. В его распоряжении оказалось необъятное государство, простиравшееся от Кавказа до Эфиопии и от Средиземного моря до Индии; связь между отдельными частями государства была очень слаба, и постоянно, то там, то здесь, вспыхивали восстания. Дарию потребовалось в течение многих лет вести войны, прежде чем он был признан царем повсюду.

Дарий разделил свое царство на 20 областей (сатрапий), по народностям, предоставив им свободу вероисповедания и местное самоуправление. Во главе каждой области стоял наместник (сатрап), которому вменялось в обязанность отражать врагов, выставлять, по требованию царя, известное количество войска и уплачивать дань. Сбором податей ведало специальное учреждение, составленное из чиновников, тщательно подготовленных к административной деятельности. Дарий ввел поземельные налоги и с этой целью велел измерить страну и выяснить доходность земель. Эти поземельные налоги в общем достигали приблизительно 14560 талантов. К этой сумме надо присоединить еще поступления на содержание царского двора, пошлины и т. д. Из остатков Дарий образовал государственный фонд. Заботясь о торговле и сношениях, он распорядился построить целую сеть прекрасных дорог и каналов, упорядочил денежную систему, причем чеканка монеты оставалась монополией правительства. Дорога из столицы Суз до Сард была длиною в 2445 километров, из Суз в Мараканду (Самарканд) — 2500 километров. Через каждые 22 километра находилась почтовая станция с гостиницей и лошадьми для перемены. Дороги служили, главным образом, для почты, а затем уже для перевозки людей и товаров; для проезда из Суз в Сарды требовалось 90 дней. Но курьер делал этот путь, разумеется, много скорей.

Военные силы были организованы Дарием на совершенно новых началах: войско делилось на двадцать отделов (корпусов), расположенных по всем двадцати областям. Корпуса эти подчинялись не сатрапам, как это было позднее, в период упадка Персии, а особым военачальникам, назначавшимся самим царем. Сатрап, однако, должен был заботиться о содержании войск, так как жалованья им не выдавалось. Войска разделялись на полевые и гарнизонные; последние оставались все время на месте, тогда как первые подлежали ежегодным смотрам, производившимся или самим царем или же заслуженным военным начальником. В этих целях государство также делилось на несколько округов.

Наилучшими войсками считалась гвардия царя, состоявшая из двух корпусов по 10 000 человек, мидийского и персидского. Последний, постоянно окружавший царя, комплектовался отборными людьми и назывался «10 000 бессмертных», так как малейший урон тотчас же пополнялся, и десятитысячный комплект всегда был налицо. Остальная пехота была вооружена ручным метательным оружием, как-то: луками и пращами; тяжеловооруженные снабжались копьями и короткими мечами.

Конница, разделявшаяся на тяжелую и легкую, была очень многочисленна и считалась лучшим родом войск; имелись также и колесницы. Кроме постоянных войск, в особых случаях призывалось еще и ополчение, которое было очень многочисленно и комплектовалось самыми разнообразными народностями.

Организация войск была вполне целесообразна, но ее слабым местом было отсутствие военной выучки, а также плохое состояние тактики, стоявшей на очень низкой ступени развития. Войска пешие и конные выстраивались в четырехугольник большой глубины, который мог держаться вместе лишь на совершенно ровном месте и вести наступление на неприятеля лишь одной стороной; все действие такого четырехугольника заключалось в натиске всей массой, возможность маневрирования исключалась. Легкая пехота и стрелки помещались между глубокими колоннами — это была еще тактика Кира. Если строй нарушался, вследствие неровной почвы или превосходства неприятеля, и приходил в беспорядок, то все войско, состоявшее из разнородных частей и обладавшее малой выдержкой, легко охватывалось паникой, в особенности же если наряду с регулярными войсками находилось ополчение. В область тактики Дарий не внес никаких изменений.

Создать персидский флот, при непригодности персов к морской службе и отсутствии соответствующей традиции, не представлялось возможным. Поэтому Дарий пользовался флотами покоренных государств, преимущественно малоазийских греков и финикийцев, а также египтян, карийцев и киликийцев, населявших южное побережье Малой Азии. Они были вынуждены держать в готовности большие флоты, что, разумеется, требовало больших средств.

В 513 г. до н. э. Дарий предпринял поход против скифов, во время которого персы впервые пришли в соприкосновение с европейскими греками; этот поход следует считать предшественником войн с греками, получивших название «персидских войн».

Дарий собрал для этого похода войско численностью в 700 000 человек и приказал подчиненным ему морским государствам приготовить флот в 600 кораблей; кроме того, ионийцам было приказано взять с собой инженеров и все имевшиеся тогда вспомогательные технические средства.

По мосту, сооруженному греческим строителем, войско перешло через Босфор и стало двигаться к Дунаю, опустошая все на своем пути. Флот должен был прбыть к устью Дуная прямо из Византия. Устье реки оказалось непригодным для перехода войск, и они в продолжение двух дней продвигались вдоль реки. Перейдя Дунай, Дарий оказался в стране скифов; их войска представляли собой легкую кавалерию и проводили ту же самую стратегию, что и русские в войне с Наполеоном в 1812 г., но еще более последовательно; не доводя дела до сражения, они отступали в нескольких направлениях, затем окружали неприятеля, затрудняя ему подвоз припасов и нанося всяческий вред.

Дарий был принужден отступить через два месяца, потеряв 80 000 человек, не считая больных. Достигнув своего лагеря на Дунае, он нашел еще годным к употреблению понтонный мост, охрана которого находилась в руках греков, состоявших на службе у Дария. Один из них, правитель Фракийского Херсонеса, Мильтиад, подговариваемый скифами, вернувшимися к берегам Дуная, советовал разрушить мост, но остальные воспротивились этому.

Дарий вернулся обратно в Азию через Геллеспонт, оставив в Европе часть своего войска под начальством опытного полководца Мегабаза; последний покорил греческие города на Босфоре, Пропонтиде и Геллеспонте, затем добрался до фракийских берегов, вплоть до реки Стримон в Македонии, и овладел последней. Таким образом, в руках персов оказалось две трети побережья Архипелага с главнейшими греческими центрами, а главное — очень важный для греков морской путь к Черному морю, через который в Грецию шел хлеб. Интересы греков очень серьезно пострадали, но могли бы пострадать еще больше, если бы персы использовали все свои преимущества и применили бы на деле бывший в их распоряжении флот; греки, по-видимому, не отдавали себе отчет в серьезности положения.

Несколько лет прошли без значительных столкновений. Греки беспрепятственно плавали по всему востоку Средиземного моря вплоть до Сицилии и вели торговлю почти беспрепятственно,, так как финикийское могущество уже пришло в упадок. Только в Сыртских заливах и на западе Средиземного моря преобладали карфагеняне, а в Тирренском море — этруски, но и для этих народов греки являлись опасными конкурентами.

В это же время необъятное персидское царство, простиравшееся от Македонии до Индии и от Кавказа до Эфиопии, покорило все морские государства восточной части Средиземного моря и достигло в 500 г. до н. э. кульминационной точки своего могущества.