М. Ильин Воспоминания и необыкновенные путешествия Захара Загадкина.: Глава 1

У меня есть правило, которого я придерживаюсь неукоснительно: не откладывать на завтра то, что нужно сделать сегодня. Если правило почему-либо нарушено, я налагаю на себя взыскание — прошу корабельного кока не давать мне сладкого на обед. Кок посмеивается, но сладкого не дает. “Терпи, Захар, — говорит он в таких случаях, — адмиралом будешь”.

Однажды мы шли из Владивостока в Сан-Франциско. В то плавание я усердно занимался английским языком ч ежедневно запоминал по дюжине новых слов. Но выпал такой день, когда я увлекся “Всадником без головы” и забыл выучить положенные двенадцать слов. Спохватился только, к ночи, и не оставалось ничего другого, как пойти к коку и заявить, что на завтра я лишаю себя послеобеденного сладкого.

— Не огорчайся, Захар, — сказал кок, узнав, в чем дело. — Ты юнга старательный, и я попрошу товарищей уважить тебя. Завтра в виде исключения мы не сорвем листок с календаря. Нынешний день постараемся растянуть на два дня: завтра снова будет сегодня, и ты успеешь выучить свои слова...

Конечно, я не поверил коку. Разве можно продлить день? Ведь, если не сорвать листок с календаря, мы отстанем от жизни на целые сутки! Но случилось именно так, как обещал кок. Утром листок с календаря сорван не был, и вчерашний день продолжался еще двадцать четыре часа. Я выучил свои английские слова и получил сладкое после обеда.

В моем альбоме есть почтовая марка южноамериканского государства Уругвай. На ней изображены косые лучи солнца, ярко озаряющие футбольные ворота и большой кожаный мяч на перекладине ворот. Каждый раз, когда я гляжу на марку, мне трудно удержаться от смеха. И вот почему.

Было начало апреля, в воздухе чувствовалось приближение осени, когда наше судно бросило якорь в порту Монтевидео — столице Уругвая. Я впервые попал в те места и едва дождался минуты, когда получил разрешение сойти на берег: хотелось посмотреть город, а если посчастливится, то и игру знаменитых уругвайских футболистов.

Вместе с нашим корабельным доктором я долго гулял по улицам Монтевидео, а затем мы отправились к стадиону. До начала матча оставалось часа полтора, и доктор предложил провести это время в кафе.

Денек был прохладный, дул свежий ветер. Сообразив, что в такую погоду неплохо посидеть на солнышке, я выбрал место за столиком, на которое не падала тень от полотняного навеса, прикрывавшего кафе. Увы, мне не повезло: еще не подали кофе, а тень от навеса уже вплотную надвинулась на меня.

Вы, наверное, не раз наблюдали, что солнце ходит по небу в ту же сторону, в какую движутся стрелки часов. Я взглянул на небо, затем на навес и перебрался на другое местечко, откуда, по моему расчету, тень только что ушла. Но не успел сделать и трех глотков кофе, как тень снова накрыла меня. “Что за чертовщина!” — подумал я и в третий раз переменил место за столиком. Но тень неумолимо преследовала меня.

— Почему ты скачешь, словно блоха? — спросил доктор.

— Да вот, с солнцем что-то случилось,— пробормотал я,— никак не могу спрятаться от тени... Она должна идти в ту сторону, а идет в противоположную...

Доктор посмотрел на меня и расхохотался:

— Эх, Захар, темный ты человек! А еще собираешься стать капитаном...

Спустя полчаса мы расплатились за кофе и пошли на стадион. Игра была интересной, необычно был устроен и сам стадион. Высокая изгородь из колючей проволоки и наполненный водой широкий ров ограждали футбольное поле от трибун, где гикали, свистели, вскакивали с мест, устремляясь к проходам, палили в воздух из пистолетов страстные уругвайские болельщики. Однако мне трудно было следить за происходящим на поле и на трибунах — я продолжал думать о странном поведении солнца.

Только вернувшись на судно, я понял, почему хохотал мой спутник, и сам не мог удержаться от смеха. С тех пор, когда я смотрю на марку с футбольными воротами, озаренными лучами уругвайского солнца, я неизменно вспоминаю тень в кафе, и меня одолевает смех.

Прошло несколько месяцев после моего знакомства с солнцем Уругвая. Юнга Загадкин уже не был темным человеком, как тогда его назвал корабельный доктор. Я неплохо изучил повадки солнца и потому не думал, что оно может сыграть со мной еще одну шутку. А оно возьми да сыграй!

Конец декабря застал нас на пути из Суэцкого канала в Индонезию. Мы направлялись к столице этой страны — приморскому городу Джакарта. Команда собиралась встретить Новый год, и ради такого случая в корабельном холодильнике хранилась елочка — дорогая каждому память о родине.

А до Нового года предстояло отпраздновать еще одно веселое событие — переход экватора. Мне уже доводилось пересекать границу между Северным и Южным полушариями, но на судне были люди, впервые попавшие к этому примечательному географическому рубежу. У экватора их ждало свидание с “морским богом” Нептуном и неизбежное принудительное купание. Все мы с удовольствием готовились к этой забавной церемонии.

И вот торжественная минута наступила. Проревел пароходный гудок, и судовая команда во главе с капитаном выстроилась на баке. Послышалась нестройная, трескучая “музыка” — это выскочившие на палубу полуголые “морские черти”, в которых нетрудно было узнать вымазанных сажей матросов, застучали трещотками, забили в кастрюли, сковороды, тазы. Под оглушительные звуки появился владыка океана — Нептун. На нем была шутовская корона, вырезанная из жести и увенчанная бубенцами, в руке он держал трезубец-вилы; густая зеленая борода из пакли ниспадала к босым ногам. Капитан отдал морскому владыке почтительный рапорт, доложил о новичках, явившихся на поклон. Новички по очереди подходили к Нептуну, отвечали на его каверзные вопросы. Затем их кидали в большой чан с водой, а один из “чертей” вручал шуточный диплом — свидетельство о переходе экватора.

Было много шума и смеха, особенно когда в чан начали окунать тех, кто уже переходил экватор. Не избежал этой участи и я.

Веселая церемония кончилась. Мы занялись уборкой. Швабры лихо скребли палубу, вода струями лилась по дощатому настилу, когда, ненароком взглянув на небо, я увидел такое, что заставило меня вскрикнуть: солнце по-прежнему светило с юга, хотя после пересечения нами экватора должно было светить с севера!

Я помнил происшествие с тенью в Уругвае и глубоко задумался. Что случилось? Солнце ведет себя так, словно его не касается столь важное событие, как переход экватора нашим судном... Возможно ли это? Ведь даже самое почтенное и уважаемое небесное светило обязано считаться с законами природы...

Солнце не может ошибаться. Следовательно, судя по его положению в небе, ошиблись мы п экватор еще не перейден?

Вам, конечно, известно, что экватор — граница условная. Она показана черной линией на всех картах и глобусах, но глазами ее не увидишь ни на суше, ни в океане. Ставить на воде опознавательные пограничные знаки, какие-нибудь бакены или буи на якорных цепях обошлось бы дорого, а постоянно следить, чтобы ветры и морские течения не сорвали их с якорей, было бы неимоверно хлопотно. Да и кому нужны такие пограничные знаки? На кораблях есть превосходные приборы, позволяющие точно определить местонахождение судна — точку на скрещении линий широты и долготы. Неужели подвели приборы и местонахождение корабля вычислено неправильно? Но тогда грозят серьезные неприятности — мы рискуем наскочить на мель или на риф, можем пройти мимо порта назначения.

Надо было предупредить капитана. К счастью, сделать это не удалось.

Почему к счастью? Забегая вперед, скажу, что юнга Загадкин стал бы тогда посмешищем для всей команды. Но мне повезло: на пути попался доктор, с которым я поделился своими догадками.

— Все в порядке, дорогой, — утешил меня доктор. — Экватор перейден, ничего страшного не случилось и с солнцем. А ты по-прежнему темный человек. Конечно, не такой, каким был в Уругвае, но все же темноватый. Иди заканчивай уборку палубы. Нехорошо, когда товарищи трудятся, а ты с работы убежал...

В немногих словах доктор разъяснил мне поведение солнца. Оно поступало правильно, продолжая светить нам с юга, а не с севера.

Спустя несколько дней, уже в Джакарте, мы встретили Новый год. Пошла первая неделя января, мы находились в Индонезии, далеко за экватором, а солнце и тут вело себя так же, как в Северном полушарии, — двигалось по южной стороне неба! И, что всего удивительней, его поведение оставалось совершенно законным!

Однажды мои часы упали на палубу и хотя не разбились, но начали упорно отставать. Как ни подводил стрелки, я все равно опаздывал к завтраку, обеду, ужину. Коку надоело кормить меня отдельно от всей команды, и он вызвался выверить мои часы, что вскоре успешно сделал. Возвращая часы, он спросил:

— Известно ли тебе, Захар, что на земле есть такая точка, где часовая стрелка может показывать любое время суток и никто не вправе заявить, что она врет? Часовых дел мастера умерли бы там от голода, если бы не поспешили переменить профессию. В этой точке вчерашний день можно

считать нынешним или нынешний — завтрашним. Кто-нибудь, например, скажет, что сегодня пятница, другой возразит: нет, суббота! И как ни странно, оба будут правы. Солнце восходит и заходит там лишь раз в году, а день и ночь длятся по многу месяцев. Куда ни посмотришь по сторонам этой точки, всюду увидишь... одну и ту же сторону горизонта. Знаешь ли ты, где находится эта удивительная точка?

-- Нет, — ответил я.

— Прискорбно, юнга, весьма прискорбно, — огорчился кок. — Тем более, что таких точек на земле не одна, а две. Правда, на нашем судне ни к одной из них не попадешь, но мореплавателю, особенно такому любителю географии, как ты, все же необходимо знать их точный адрес. Поди спроси у сведущих людей...

За пятнадцать минут из одной части света в другую

Наш корабль стоял в одном из больших портов Европы.

Неожиданно капитан вручил мне пакет, приказал сесть на катер и сдать пакет человеку, живущему в... другой части света. Я выполнил приказ и полчаса вернулся спустя на судно.

О необыкновенном поручении я написал своему старшему брату, сталевару. Вскоре он ответил, что ничего необыкновенного в исполненном мною поручении не находит, потому что сам каждое утро переезжает из одной части света в другую, а каждый вечер возвращается обратно.

По словам брата, он так привык к этим постоянным переездам, что их даже не замечает.

Как вы думаете, где живет мой брат сталевар и в каком порту мне довелось выполнить необыкновенное поручение?

— что тебе известно, Захар, об упрямце Керабане? — как-то на досуге спросил меня корабельный кок — любитель географических историй и забавных происшествий, связанных с географией.

Историю Керабана трудно забыть тому, кто хотя бы однажды читал о ней. И я выложил коку все, что знал о чудаке турке, совершившем самое нелепое по своей цели путешествие. Этот богатый человек торговал табаком в городе Стамбуле, на европейском берегу Босфора, а жил в городе Ускюдаре, расположенном на азиатском берегу пролива, как раз напротив Стамбула. Из простого упрямства Керабан отказался уплатить грошовый сбор за переправу и, вместо того чтобы быстро вернуться домой на лодке, предпочел отправиться в длительную поездку на лошадях вокруг всего побережья Черного моря! Наверное, и вы помните эту историю, занимательно рассказанную писателем Жюлем Верном.

— Молодец, юнга! — похвалил меня кок. — А слыхал ли ты о втором Керабане, другом чудаке, который собрался проехать не по воде, а посуху из Патагонии в Южной Америке к... мысу Доброй Надежды в Африке? Как полагаешь, удалось ему осуществить свою затею?

Я поглядел на карту и призадумался. На востоке Патагонию от мыса Доброй Надежды отделяет Атлантический океан, па западе — Тихий и Индийский океаны. На юге лежит Антарктида, отрезанная от остальных материков водами тех же трех океанов. На севере, там, где Америка ближе всего отстоит от Азии, оба континента разделены Беринговым проливом. Помешают чудаку и каналы: Панамский в Центральной Америке и Суэцкий на перешейке между Азией и Африкой.

В самом деле, удалось бы второму Керабану осуществить свою затею и, не садясь на корабли, катера или шлюпки, попасть посуху из Патагонии к мысу Доброй Надежды? 

Удивительная река

Для вас, конечно, не тайна, что океанские корабли по рекам не ходят, а если и заплывают в реку, то лишь до морского порта, обычно расположенного невдалеке от ее устья. Однако случилось так, что наше океанское судно успешно прошло по течению реки без малого... десять тысяч километров. Об этом примечательном плавании стоит рассказать.

Мы везли груз из крупного порта на юге Соединенных Штатов Америки в один из портов на севере нашей родины. Переход продолжался около трех недель, и все это время мы держали курс по течению реки.

Река оказалась весьма интересной. Прежде всего она была очень длинная — длинней любой реки, текущей на земном шаре. Глубина ее доходила до 700 метров, в ширину она разливалась местами на 75—120 километров! Понятно, что столь величественный поток нес неимоверно много воды — в двадцать раз больше, чем все остальные реки нашей планеты, вместе взятые! Огромна была и скорость его течения: временами она равнялась 150 километрам в сутки!

Температура воды на поверхности реки превышала 25 градусов. И я не очень удивился, когда узнал от нашего капитана, что могучая река, нагревая над собой воздух, отепляет климат на обширных пространствах нескольких государств. Капитан добавил, что население этих государств нередко называет реку своею “печкой”: не будь ее, снега и льды покрыли бы многие тамошние земли.

Более поразительным было то, что величайшая из рек не имеет ни твердого дна, ни твердых берегов. Дном и берегами ей служит... вода. Да, вода, но только более холодная, нежели ее собственная.

Никогда бы не поверил этому, если б сам не участвовал в переходе.

Наше судно проследовало по необыкновенной реке от ее начала и почти до конца. Мне удалось выяснить, что в нее впадает всего один приток, однако еще более мощный, чем она сама. Зато от нее ответвлялось несколько рукавов-рек, тоже глубоких и широких, тоже с жидкими водяными берегами и жидким водяным дном. Я узнал также, что река, по которой мы плыли, не мелеет ни при каких засухах, не разливается ни при каком половодье.

— Будь другом, Захар, окажи услугу, нужна помощь в одном быстром наблюдении, — с такой просьбой обратился ко мне корабельный доктор, когда мы шли Ньюфаундлендской отмелью у берегов Северной Америки и ненадолго застопорили ход, чтобы принять почту от советского рыболовного судна, промышлявшего там сельдь и треску,

Надо сказать, что наш корабельный доктор не только врач. Команда у нас здоровая, молодцы, как на подбор, болеем редко. Свободного времени у доктора много, и он постоянно занимается научными наблюдениями над жизнью попутных морей и океанов. Помогать таким наблюдениям юнга Загадкин считает своим прямым долгом. Кому, как не мореплавателю, двигать вперед науку о родной стихии!..

Отложил все дела и явился в распоряжение доктора. Взяли мы по градуснику, приладили к ним небольшие грузила, к грузилам проволоки метров двадцать привязали. Затем сверили ручные часы и поспешили в разные стороны: доктор — на корму, я — на нос корабля.

Времени в обрез — судно вот-вот опять полным ходом пойдет. Смотрю на часы, в условленную минуту градусник в воду опускаю, в условленную минуту наверх вытягиваю. Порядок! Тут же быстро записал температуру, бегу в каюту к доктору.

— Сколько у тебя, Захар?

— Два градуса выше нуля. А у вас, доктор?

— Двенадцать выше нуля...

От неожиданности глаза на лоб полезли. Как же так? У носа корабля температура морской воды одна, у кормы — другая? И разница не мала: десять градусов! Может быть, плохо опустил градусник или неверно его показания понял? Неужели на таком легком наблюдении осрамился Захар Загадкин?

Доктор смотрит на меня, улыбается.

— Озадачен, дорогой? А дело, Захар, простое. Ньюфаундлендская отмель не только рыбой славится. Если в том месте, где мы ход застопорили, одновременно опустить термометры с носа и кормы, они обязательно разную температуру морской воды покажут...

Объяснил мне доктор эту странность. Действительно, когда знаешь, всё удивительно простым оказывается. Теперь сам могу происшествие с градусниками объяснить, если кто-нибудь не догадался, чем оно вызвано...

Скалистый мыс Доброй Надежды остался у нас справа по борту. Спустя часа полтора у подножия знаменитой Столовой горы, и впрямь плоской, словно стол, да к тому же еще накрытой облаком, как скатертью, показалась россыпь построек большого города, называемого англичанами Кейптауном, а голландцами — Капштадтом. Различие в названиях, впрочем, обманчиво: в переводе на русский язык оба слова означают одно и то же: “город близ мыса”. В порту этого “города близ мыса” нам предстояло ждать китобойное судно, которому мы везли срочный груз.

Шли последние дни декабря. Вы, конечно, знаете, что в Южном полушарии многое в природе происходит иначе, чем у нас, в Северном. Солнце и луна ходят по небу не слева направо, а справа налево. Когда у нас лето, в Южном полушарии зима, когда у нас зима, там лето. Знал это и я, но все же было непривычно, что в канун Нового года жарко печет солнце, люди одеты легко, а в порту продают красные помидоры, свежие яблоки... По своему обыкновению, свободные часы я отдал знакомству с новым для меня городом. Ничего лестного сказать о Кейптауне не могу: пыльные и узкие, почти без зелени улицы, неподалеку от нарядных и красивых зданий стоят жалкие и убогие хибарки. В хороших домах живут (белые хозяева страны, в лачугах — остальное население.

Что ни шаг попадаются на редкость противные надписи: “Не для цветных”, “Только для белых”, “Только для черных”. Такими надписями “украшены” городские троллейбусы и автобусы, кинотеатры, рестораны, парки. Даже вспоминать об этих надписях неприятно.

Во время одной прогулки по Кейптауну я забрел на городской пляж, прилег на горячий песок и долго смотрел на синее море и такое же синее небо. Пенистый прибой с веселым говором рассыпался у моих ног, вода манила прохладой, и мне захотелось выкупаться. Я разбежался и нырнул под волну. Однако тут же пришлось плыть обратно — вода была не по-летнему студеная. Только тогда я заметил некоторую особенность пляжа: на песке лежало довольно много людей, но никто не купался.

Я решил побегать по пляжу, чтобы быстрее согреться. Неожиданно меня остановил смуглолицый юноша.

— Наверное, вы моряк с советского судна, я сужу об этом по вашей фуражке,— произнес он по-английски.— Я очень люблю вашу великую страну, где не смотрят на цвет кожи человека, и прошу передать ей мой привет. А на городском пляжа купаться не советую: вода здесь чрезмерно холодна. Садитесь в автобус, и за полчаса вас доставят на соседний, пригородный пляж, где вода более теплая...

— Странно и непонятно, — сказал я, — пляжи соседние, а температура воды различная... В чем тут секрет?

— Не знаю, — ответил юноша. — Я малаец и учился в школе всего два года. Объяснить секрет не могу, но поезжайте на другой пляж, и вы сами убедитесь в этой странности...

Не в моей натуре отказываться от раскрытия таинственного, и я решил немедленно последовать совету молодого малайца. Я пригласил юношу отправиться со мной, но он не принял приглашения.

— У меня будут неприятности,— заявил он.— Хозяева нашей страны не терпят, когда цветные ездят в одной машине с белыми. А я цветной, мой прадед был рабом, привезенным сюда с островов Малайского архипелага.

Пришлось расстаться с новым знакомым и одному сесть в автобус.

Машина покинула городские улицы, вырвалась на шоссе, и вскоре мы оказались в пригородном районе, застроенном красивыми особняками и санаториями. Вдоль побережья тянулись рестораны, кафе, пляжи.

У одного пляжа я вылез, быстро разделся и кинулся в воду. Она была теплая! Купание доставило много удовольствия, но тайну теплой воды я не раскрыл. Так же как в городе, к пляжу подступали горы, одинаково грело солнце и такой же прибой шумно плескался у кромки берега.

Вернувшись на судно, я спросил капитана, почему на пляжах Кейптауна морская вода имеет различную температуру.

Вместо ответа капитан распахнул передо мною атлас. Я увидел мыс Доброй Надежды, черный кружок, обозначающий город Кейптаун, а на море вблизи мыса — пучок цветных стрелок. Одни стрелки тянулись к мысу из Мозамбикского пролива, другие — из Южной Атлантики. И мне стало ясно, почему на городском пляже вода была холодная, а на пригородном теплая.