А. Маклин "Полярная станция "Зебра": Полярная станция "Зебра"

Глава 6

- О Господи, как здесь чудесно, - вздохнул Хансен в счастливом ошеломлении, переводя взгляд с капитана на меня, потом на стакан в своей руке, на капли воды, стекающие с меховой одежды, на потолок капитанской каюты и снова на капитана. - Тепло, светло, уютно - о дом, мой милый дом!.. А я уже думал, что никогда больше его не увижу. Когда поднялась эта ракета, шкипер, я как раз высматривал местечко поудобнее, чтобы приткнуться там и помереть. И это не хиханьки, это вполне серьезно.

- А доктор Карпентер? - улыбнулся Свенсон.

- А у него что-то не в порядке с головой, - заявил Хансен. - Он все никак не решался признать поражение. Ослиное упрямство, иначе не назовешь...

Хансен говорил так бессвязно, ни к селу ни к городу, не потому, что испытывал ошеломляющее облегчение и раскрепощенность, такие обычные для людей, только что переживших стресс и величайшее напряжение сил. Он был слишком крепок духом для этого. Это знали и я, и Свенсон. Тем более, что мы уже минут двадцать как вернулись на корабль, успели все рассказать, напряжение спало, спасательная операция близилась к счастливому завершению, и жизнь постепенно обретала свои привычные, будничные формы. Но когда опасность позади и все входит в нормальную колею, человеку свойственно возвращаться мыслями в пережитое. Я прекрасно знал, что стоит сейчас у Хансена перед глазами: обугленное, изуродованное, бесформенное тело того, кто когда-то был моим братом. Он не хотел, чтобы я говорил об этом, он не хотел, чтобы я даже думал об этом, хотя, разумеется, отлично понимал, что это выше моих сил. Люди с добрым сердцем очень часто бывают внешне именно такими - жесткими, суровыми, даже язвительными: добрые люди не любят щеголять своей добротой.

- Как бы там ни было, - снова улыбнулся Свенсон, - вы оба можете считать себя самыми везучими людьми на земле. Ракета, которую вы заметили, была у нас из третьей серии, последней перед погружением, мы и так их пускали около часа... Так вы уверены, что Ролингс, Забринский и уцелевшие полярники пока в безопасности?

- Дня два не о чем беспокоиться, - заверил Хансен. - Все будет в порядке. Конечно, там холодрыга, и многим из них желательно поскорее попасть в госпиталь, но их жизнь пока в безопасности.

- Прекрасно. Ну, что ж, пусть будет так. С полчаса назад трещина перестала смыкаться, но это уже не имеет особого значения, мы в любое время можем нырнуть или остаться на какое- то время здесь. Главное, мы нашли неисправность в ледовой машине. Работа чертовски сложная и кропотливая, но через несколько часов, думаю, все будет в порядке. По-моему, нам стоит подождать, пока закончат ремонт. Мне вовсе не улыбается вслепую отыскивать тонкий лед возле станции, а потом лупить наугад торпедой. Раз время нас не поджимает, лучше подождем, пока заработает наш эхолот, потом аккуратненько пощупаем ледяное поле и выпустим торпеду точно в центр полыньи. Если там лед не толще четырех или пяти футов, мы проделаем в нем дыру без особых хлопот.

- Так будет лучше, - согласился Хансен. Он допил медицинский спирт из своего стакана - а это получше любого бурбона, - неуклюже поднялся на ноги и потянулся. - Ну, что ж, впрягаемся снова в служебную лямку. Сколько у нас сейчас торпед в боевой готовности?

- По последним докладам, четыре.

- Пожалуй, пройдусь помогу малышу Миллсу с подготовкой к пуску. Если вы, конечно, не против, шкипер.

- Я, конечно, против, - мягко заметил Свенсон. - Почему - вы сами поймете, если глянете одним глазком в зеркало. У вас сейчас не хватит силенок поднять даже снаряд для зенитной пушки, что уж там говорить о торпеде. Тем более, в воскресенье вы тоже не сходили на берег. Так что спать, Джон, спать! Несколько часов поспите - а там посмотрим.

Хансен не стал спорить. Впрочем, с коммандером Свенсоном не очень-то и поспоришь. Лейтенант направился к двери.

- Вы идете, док?

- Да, сейчас. Приятных сновидений.

- Спасибо. - Он положил руку мне на плечо, и в его усталых, налитых кровью глазах появилась улыбка. - Спасибо за все. Всем спокойной ночи!

Когда он ушел, Свенсон сказал:

- Паршиво было?

- Да уж, не воскресная прогулка для одиноких старушек.

- Похоже, лейтенант Хансен считает, что чем-то вам обязан, - неожиданно поинтересовался Свенсон.

- Мало ли что он считает. Он действовал лучше некуда. Вам повезло со старшим помощником.

- Это я знаю... - Он поколебался, потом негромко проговорил: - Обещаю, что больше не буду об этом вспоминать, но... В общем, мне чертовски жаль, доктор.

Я глянул на него и медленно кивнул. Я знал, о чем он говорит, знал, что он не мог этого не сказать, но в таких случаях трудно найти для ответа что-нибудь подходящее. Поэтому я просто заметил:

- Не он один - шесть человек погибли, коммандер. Он снова заколебался.

- А мы... Мы будем забирать мертвых с собой в Британию?

- Можно еще капельку этого великолепного бурбона, коммандер? Боюсь, запасы медицинского спирта у вас за последнее время здорово уменьшились... -Я подождал, пока он наполнит стакан, потом продолжил: - Мы не будем забирать их с собой. Это ведь даже не трупы, это просто куски горелого мяса, их и узнать-то невозможно. Пусть остаются здесь...

У него словно камень упал с души, он понял, что я это заметил, и поторопился переменить тему:

- А это оборудование для обнаружения и слежения за русскими ракетами? Что с ним? Уничтожено?

- Не знаю, я не проверял...

Скоро он сам обнаружит, что там нет ничего похожего на это оборудование. Как он отнесется ко всему тому вранью, которое я наплел им с адмиралом Гарви в Холи-Лох, мне даже представлять не хотелось. Да мне сейчас было и не до этого. Это было несущественно, все вообще было несущественно после того, что случилось. Внезапно я почувствовал усталость, спать не хотелось, но силы покинули меня, поэтому я неловко встал, сказал "Спокойной ночи" и вышел из каюты.

Когда я вернулся к себе, Хансен уже лежал в койке, а его меховая одежда была разбросана как попало. Я проверил, спит ли он, освободился от своего теплого снаряжения и положил "манлихер-шенауэр" обратно в чемодан. Потом тоже растянулся на постели, но сна не было ни в одном глазу, хотя измотан я был до крайности.

Я был слишком встревожен и растерян, чтобы спать, сразу множество проблем ноющими занозами вонзились мне в мозг. Я встал; надел рубашку, холщовые брюки, отправился в центральный пост и провел там большую часть ночи, слоняясь из угла в угол, поглядывая, как два оператора ковыряются в перепутанных внутренностях ледовой машины, читая приходящие отовсюду телеграммы с поздравлениями, перекидываясь парой слов с вахтенным офицером и чашка за чашкой глотая невероятное количество кофе. К рассвету, как ни странно, я почувствовал себя свежим и полностью отдохнувшим.

За завтраком в кают-компании царило всеобщее оживление. Моряки были уверены, что дело сделано, весь мир считал, что свою задачу они выполнили превосходно, да они и сами думали точно так же. Никто, похоже, не сомневался, что Свенсон сумеет пробить во льду дыру в нужном месте. Если бы еще на этом торжестве не присутствовал призрак, в роли которого оказался я, они бы чувствовали себя совсем безмятежно.

- Сегодня утром вам не помешает выпить по лишней чашечке кофе, джентльмены, - сказал Свенсон. - Полярная станция "Зебра" все еще ждет нашей помощи, и хотя я уверен, что никто больше не погибнет, но все равно там чертовски холодно и неуютно. Ледовая машина на ходу почти час, так, по крайней мере, мы надеемся. Прямо сейчас мы погружаемся, проверяем, как она действует, а потом готовим торпеду к пуску - двух, по-моему, хватит - и пробиваем себе дорогу к станции.

Через двадцать минут "Дельфин" снова был в своей стихии, на глубине 150 футов от поверхности моря - или, точнее, ледового поля. Минут десять, не забывая, конечно, отмечать на штурманской карте наше положение относительно станции "Зебра", мы крутились так и сяк, пока не убедились, что ледовая машина работает нормально, засекая ледяные хребты и ущелья со своей обычной фантастической точностью. Коммандер Свенсон удовлетворенно кивнул головой.

- Вот теперь порядочек, - он обернулся к Хансену и командиру торпедистов Миллсу. - Можете приниматься за дело. Если хотите, сходите с ними, доктор Карпентер. Или зарядка торпедных аппаратов уже набила вам оскомину?

- Ни разу не видел, - ответил я чистую правду. - Спасибо, пожалуй, я так и сделаю.

Свенсон относился к людям так же заботливо, как и к своему любимому "Дельфину", поэтому все подчиненные были преданы ему безгранично. Он знал или подозревал, что я не только угнетен смертью брата, но и встревожен чем-то еще. Он, конечно, уже слышал, что я провел ночь, беспокойно и бесцельно слоняясь по центральному посту, хотя даже словом об этом не обмолвился, даже не поинтересовался, как мне спалось, и понимал, что я буду рад отвлечься, найти какое-нибудь занятие, помогающее хоть на время освободиться от забот и волнений. Вероятно, этот человек с необыкновенно острым умом еще многое знал и о многом догадывался. Но думать сейчас об этом не имело смысла, поэтому я выбросил все из головы и отправился вслед за Хансеном и Миллсом. Миллс напомнил мне штурмана Рейберна, он тоже выглядел скорее свежеиспеченным выпускником колледжа, чем высококвалифицированным специалистом, но это, по-видимому, только лишний раз доказывало, что я медленно, но неотвратимо старею.

Хансен подошел к панели на стенде глубины и внимательно изучил группу лампочек. Ночной сон пошел лейтенанту на пользу: если не считать иссеченной ледышками кожи на лбу и скулах, он полностью вернулся в свое обычное состояние бесшабашно-циничного рубахи- парня, был свеж, бодр и готов к работе. Он показал рукой на панель.

- Контрольные лампочки торпедного отсека, доктор Карпентер. Каждая зеленая лампочка говорит о том, что торпедный люк закрыт. Шесть люков открываются прямо в море - мы их называем носовыми крышками, - а шесть служат для загрузки торпед в аппараты. Всего двенадцать лампочек, но мы изучаем их очень н очень внимательно. Чтобы убедиться, что горят только зеленые. Если загорается хоть одна красная - то есть одна из шести верхних, тех, что связаны с наружными крышками, - ну, тогда дело плохо, верно? - Он взглянул на Миллса. - Все зеленые?

- Все зеленые, - откликнулся Миллс.

Мы двинулись дальше, миновали кают-компанию, по широкому трапу спустились вниз, в матросскую столовую, а уже оттуда направились в носовой торпедный склад. Когда я заглядывал сюда в прошлый раз, сразу после выхода из Клайда, здесь спали в койках девять или десять человек. Сейчас койки пустовали. Нас уже ожидали пять человек: четверо матросов и старшина Боуэн, которого не склонный к официальности Хансен величал попросту Чарли.

- Сейчас вы увидите, - повернувшись ко мне, заметил Хансен, - что офицеры вполне заслуженно получают денег больше, чем матросы и старшины. Пока Чарли со своими доблестными морячками будет тут бить баклуши за двумя защитными переборками, нам придется идти и проверять аппараты. Строго по наставлению. Ну, что ж, холодная голова и стальные нервы - для наших подчиненных нам ничего не жалко.

Боуэн засмеялся и отдраил люк в первой защитной переборке. Мы перешагнули через восемнадцатидюймовый порожек, оставив пятерых моряков позади, подождали, пока люк будет снова задраен, потом отдраили люк в следующей переборке и, переступив еще через один порожек, очутились в тесном торпедном отсеке. Дверь была оставлена открытой и даже закреплена специальным захватом.

- Все точно по инструкции, - сказал Хансен. - Оба люка открыты одновременно только во время зарядки торпедных аппаратов... - Он проверил положение металлических рукояток на задней крышке аппарата, протянул руку, достал микрофон на стальной пружине и нажал кнопку. - Готовы к проверке аппарата. Все ручные рычаги закрыты. Лампочки зеленые?

- Все лампочки зеленые... - Голос из динамика над головой прозвучал металлически-гулко и как-то безлико.

- Вы же их только что проверяли, - тихо заметил я.

- А теперь проверяем еще разок. Все та же заботливая инструкция, - он улыбнулся. -Кроме того, мой дед умер в девяносто семь лет, и я не против побить этот рекорд. Семь раз отмерь - один раз отрежь... Какие там у нас должны быть, Джорж?

- Третий и четвертый.

На круглых задних крышках торпедных аппаратов виднелись медные таблички с цифрами: 2, 4 и 6 по правому борту и 1, 3 и 5 по левому. Лейтенант Миллс предлагал использовать средние аппараты на каждом борту. Сняв висящий на переборке фонарь в резиновом чехле, Миллс направился к номеру 3. Хансен проговорил:

- И снова никаких случайностей. Сперва Джордж открывает контрольный краник на крышке, уточняя, нет ли в аппарате воды. Вообще-то, ее там быть не должно, но иногда немного просачивается через наружную крышку. Если краник сухой, Джордж открывает крышку и светит внутрь фонариком - проверяет наружную крышку и смотрит, нет ли внутри аппарата посторонних предметов. Ну, как там, Джордж?

- Номер три порядок, - Миллс трижды открутил краник, но вода не появилась. - Открываю крышку.

Он нажал на большой рычаг, освободил его и потянул на себя тяжелую круглую дверцу. Посветил фонариком по всей длине аппарата, выпрямился.

- Чистый, как глотка, сухой, как кость.

- Боюсь, его не так учили докладывать, - сокрушенно отметил Хансен. - Ох, уж эти молодые офицеры! Совсем испортились... Ладно, Джордж, номер четыре.

Миллс улыбнулся, закрыл крышку третьего аппарата и перешел к четвертому. Повернул ручку краника и сказал:

- Ого!

- Что там? - спросил Хансен.

- Вода, - коротко бросил Миллс.

- И много? Надо проверять?

- Да так, чуть капает.

- Дело плохо? - спросил я.

- Да нет, бывает, - коротко ответил Хансен. Он дернул ручку вверх и вниз, вытекло еще немного воды. - Если в наружной крышке есть даже малейший дефект, то при погружении, когда давление возрастает, немного воды просачивается внутрь. Скорее всего, так и сейчас. Если бы крышка была открыта совсем, дружище, то на такой глубине вода вылетала бы из этой дырки, как пуля. И все-таки осторожность и еще раз осто- рожность... - Он снова потянулся к микрофону. - Крышка номер четыре все еще зеленая?

- Все еще зеленая.

Хансен взглянул на Миллса.

- Сильно идет?

- Да нет, я бы не сказал, что сильно. Потихоньку.

- Центральный пост, - произнес Хансен в микрофон.

- Посмотрите запись о последней проверке, так, на всякий случай. После небольшой паузы динамик включился вновь.

- Говорит капитан. Все аппараты пусты. Подписи лейтенанта Хансена и старшего инженера.

- Спасибо, сэр. - Хансен повесил микрофон и улыбнулся. Подписи лейтенанта Хансена я доверяю всегда... Ну, что там?

- Течь прекратилась.

- Тогда открывайте...

Миллс потянул рычаг на себя. Тот сдвинулся на пару дюймов и застрял.

- Что-то туго идет, - заметил Миллс.

- Вы, торпедисты, наверно, забыли, что рычаги тоже надо смазать, - поторопил его Хансен. - Приложи-ка силенку, Джордж. Миллс нажал посильнее. Рычаг сдвинулся еще на пару дюймов. Миллс нахмурился, приподнялся на цыпочки и рванул изо всех сил. Одновременно раздался крик Хансена:

- Нет! Стой! Стой, ради Бога!..

Но было уже поздно. Хансен опоздал на целую жизнь. Рычаг громко лязгнул, крышку торпедного аппарата буквально вышибло, и в отсек с угрожающим шумом хлынула вода. Сотрясая все вокруг, она била мощным столбом, точно струя из гигантского брандспойта или из отводной трубы Боулдерской плотины. Она подхватила лейтенанта Миллса, и без того оглушенного сорвавшейся крышкой, протащила его через весь торпедный отсек и пригвоздила к аварийной переборке. Какую-то долю секунды он еще держался на подгибающихся ногах под этим чудовищным напором, а потом бессильно соскользнул на палубу.

- Продуть главный балласт! - закричал в микрофон Хансен. Он уцепился за крышку торпедного аппарата, чтобы удержаться на ногах, но даже в этом грохоте его голос был слышен вполне отчетливо. - Авария! Продуть главный балласт! Аппарат номер четыре открыт в море. Продуть главный балласт!.. - Он отпустил крышку, и его чуть не сшибло с ног потоком воды, поднявшейся примерно до уровня одного фута. - Скорее отсюда! Ради Бога, скорее!..

Он мог бы и поберечь силы и дыхание. Я уже продвигался к выходу. Подхватив Миллса под мышки, я попытался перетащить его безвольное тело через высокий порожек входного люка, но безуспешно. Удержать субмарину в горизонтальном положении и в обычное-то время дело тонкое, а сейчас, когда "Дельфин" за несколько секунд принял на борт столько воды, его нос резко ушел вниз. Тащить Миллса, сохраняя равновесие в бурлящей, доходящей уже до колен воде, оказалось выше моих сил. Но тут Хансен подхватил Миллса за ноги, я зашатался, запнулся о высокий порожек и опрокинулся навзничь в узкое пространство между двумя аварийными переборками. Миллс рухнул туда же следом за мной.

Хансен еще оставался в торпедном отсеке. Я слышал, как он беспрерывно и однообразно ругается, стараясь освободить тяжелую дверь люка от удерживающей ее защелки. Из-за крена на нос это требовало всех его сил. Стоя в бушующей воде на скользкой палубе, он мог провозиться с этим чертовски долго. Я оставил Миллса лежать на палубе, перепрыгнул через порожек и уперся плечом в неподдающуюся дверь. Громко щелкнув, она освободилась, резко развернулась и потащила нас за собой, швырнув прямо в ревущий поток, по-прежнему бьющий из аппарата номер четыре. Кашляя и отплевываясь, мы кое-как поднялись на ноги и, перешагнув через порожек, попробовали закрыть дверь.

Дважды мы пытались сделать это - и дважды у нас ничего не получалось. Вода, пенясь, хлестала из аппарата, ее уровень почти достигал высоты порожка.

С каждой секундой нос "Дельфина" опускался все ниже, и с каждым градусом наклона захлопнуть тяжелую дверь становилось все труднее. Вода начала переливаться через порожек. Хансен улыбнулся мне. Нет, это мне только показалось: зубы у него были крепко стиснуты, а глаза безрадостны. Перекрывая рев воды, он крикнул:

- Сейчас или никогда!

Точно подмечено. Именно сейчас или никогда. Держась одной рукой за дверные ручки, а другой за переборку, мы по сигналу Хансена одновременно поднатужились и подняли дверь на четыре дюйма. Но она осталась открытой. Еще одна попытка. Снова те же четыре дюйма - и я понял, что на большее сил у нас не осталось.

- Сумеете удержать ее на минутку? - крикнул я. Хансен кивнул. Я ухватился обеими руками за нижнюю скобу двери, лег спиной на палубу, уперся ногами в порожек и судорожно рванулся... Дверь с треском захлопнулась. Хансен зафиксировал защелку, я сделал то же самое со своей - и опасность миновала. На какое-то время. Я оставил Хансена задраивать оставшиеся запоры, а сам принялся отпирать дверь в кормовой защитной переборке. Едва я справился с первым запором, как остальные начали освобождаться сами. Находившимся по ту сторону двери старшине Боуэну и его подчиненным не надо было подсказывать, что мы стремимся поскорее отсюда вырваться. Дверь рывком распахнулась, в ушах у меня щелкнуло от перемены давления. Потом я услышал ровный несмолкающий рев: это сжатый воздух врывался в балластные цистерны. Я только приподнял Миллса за плечи, а сильные, умелые руки уже подхватили его и перенесли через порожек, спустя пару секунд мы с Хансеном последовали за ним.

- О Господи! - обращаясь к Хансену, воскликнул старшина Боуэн. - Что там стряслось?

- Аппарат номер четыре открыт в море.

- О Боже мой!..

- Задрайте дверь, - приказал Хансен. - Да как следует...

И сломя голову помчался прочь по продолжающей уходить из-под ног палубе торпедного склада. Я бросил только короткий взгляд на лейтенанта Миллса -большего и не требовалось - и последовал за Хансеном. Бежать я не стал. Спешка была уже ни к чему.

По всему кораблю раздавался вой сжатого воздуха, балластные цистерны быстро пустели, но "Дельфин" продолжал стрелой уходить вниз, в темную глубь Северного Ледовитого океана: даже мощные компрессорные установки нашей субмарины не могли так скоро нейтрализовать воздействие десятков тонн забортной воды, все еще поступающей в носовой торпедный отсек. Когда, крепко держась за леера, чтобы устоять на бешено кренящейся палубе, я проходил коридором мимо кают-компании, то вдруг почувствовал, как вся подводная лодка затряслась у меня под ногами. Сомневаться не приходилось: Свенсон приказал запустить главные турбины и дать полный назад, теперь гигантские бронзовые винты бешено месили воду, пытаясь остановить погружение лодки.

У страха есть запах. Вы можете не только увидеть, но и учуять его, как учуял я, когда вошел в то утро в центральный пост "Дельфина". Пока я проходил мимо сонаров, на меня никто даже не покосился. Им было не до меня. Им вообще не было дела ни до чего постороннего: сжатые, напряженные, застывшие, они, точно сидящие в засаде охотники, не отрывали глаз от единственного, что их сейчас интересовало, - от падающей стрелки указателя глубины.

Стрелка уже миновала отметку "600 футов". Шестьсот футов. Ни одна обычная субмарина, на которых мне приходилось раньше бывать, не смогла бы действовать на такой глубине. Да что действовать - даже просто уцелеть. Шестьсот пятьдесят. Я подумал о том фантастическом давлении, которое скрывалось за этой цифрой, и у меня мороз пробежал по коже. Мороз по коже бежал не только у меня, во и у молодого моряка, занимавшего внутреннее кресло у пульта глубины. Он сжал кулаки так, что побелели суставы, щека у него дергалась, а на шее судорожно пульсировала жилка, словом, выглядел он так, будто уже видел перед собой старуху-смерть, призывно манящую костлявым пальцем.

Семьсот футов. Семьсот пятьдесят. Восемьсот футов... Никогда не слыхал, чтобы субмарина нырнула на такую глубину и уцелела. Никогда не слыхал, очевидно, и коммандер Свенсон.

- Мы только что установили новый предел, ребята, - сказал он. Голос у него звучал спокойно, даже безмятежно, и хотя он был слишком умен, чтобы не осознавать смертельной опасности, в его поведении и интонациях не проскальзывало ни тени страха. - Насколько мне известно, это рекордное погружение... Скорость падения?

- Без изменений.

- Скоро она изменится. Торпедный отсек уже почти заполнен - за исключением воздушной подушки... - Свенсон внимательно присмотрелся к шкале и задумчиво постучал по зубам ногтем большого пальца - похоже, он делал это тогда, когда впору было забиться в истерике. -Продуть цистерны с дизельным топливом! Продуть цистерны с пресной водой!

Все это было произнесено невозмутимо ровным голосом, но ясно свидетельствовало, что Свенсон, как никогда, близок к отчаянию: за тысячи миль от базы он решился отправить за борт топливо и питьевую воду, ставя тем самым корабль на грань жизни и смерти. Но сейчас, в этот момент, выбирать не приходилось: надо было любым способом облегчить подводную лодку.

- Цистерны главного балласта пусты, - доложил офицер по погружению. Голос его прозвучал хрипло и напряженно.

Свенсон кивнул, но не сказал ничего. Уровень шума от сжатого воздуха снизился примерно на семьдесят пять процентов, наступившая относительная тишина казалась пугающей, зловещей и наводила на мысль о том, что "Дельфин" отказывается от дальнейшей борьбы.

Для сохранения жизни у нас оставались еще небольшие запасы дизельного топлива и пресной воды, но "Дельфин" продолжал погружаться, и я уже сомневался, понадобятся ли нам эти запасы. Хансен стоял рядом со мной. Я заметил, что с левой руки у него на палубу капает кровь, и, присмотревшись повнимательнее, понял, что два пальца у него сломаны. Наверно, это случилось еще в торпедном отсеке. В тот момент это не имело особого значения. Для Хансена это и сейчас не имело значения, он, казалось, даже не замечал этого.

Стрелка все падала и падала. Я уже не сомневался, что спасения "Дельфину" нет. Прозвенел звонок. Свенсон взял микрофон, нажал кнопку.

- Это машинное отделение, - прозвучал металлический голос. - Придется уменьшить обороты. Главные подшипники уже дымятся, вот- вот загорятся.

- Не снижать оборотов! - Свенсон повесил микрофон. Юноша у пульта глубины, тот, у которого дергалась щека и пульсировала жилка на шее, забормотал: "Господи, помилуй. Господи, помилуй...", не останавливаясь ни на минуту, сначала тихо, потом все громче, почти впадая в исступление. Свенсон сделал два шага, коснулся его плеча.

- Не надо, малыш. Соображать мешаешь... Бормотание прекратилось, парень застыл, точно гранитное изваяние, только жилка на шее по-прежнему билась, как молоточек.

- Сколько примерно она может выдержать? - Я постарался произнести это легко и небрежно, но получилось что-то вроде кваканья придавленной жабы.

- Боюсь, мы продвигаемся в область неизведанного, - невозмутимо ответил Свенсон. - Тысяча футов, чуть больше. Если шкала не врет, то мы уже на пятьдесят футов глубже критической отметки, когда корпус должен уступить напору. В данный момент на лодку давит столб свыше миллиона тонн.

Безмятежность Свенсона, его ледяное спокойствие просто поражали, не иначе как пришлось обшарить всю Америку, чтобы найти такого человека. Нужный человек в нужное время и в нужном месте - именно так можно было сказать про Свенсона, находящегося в центральном посту терпящей бедствие субмарины, которая неумолимо погружалась на глубину, на сотни футов превосходящую ту, на которую рассчитаны подводные лодки любого класса.

- Она идет медленнее, - прошептал Хансен.

- Она идет медленнее, - кивнул Свенсон. А по-моему, она не слишком торопилась снизить скорость. Было странно, что прочный корпус еще выдерживал такое огромное давление. На секунду я попытался представить себе, каким будет наш конец, но тут же отбросил эту мысль: проверить, как это будет на самом деле, я все равно не успею. Здесь, где давление достигает примерно двадцати тонн на квадратный фут, нас раздавит, точно камбалу, раньше, чем наши органы чувств сумеют на это отреагировать. Снова зазвенел звонок из машинного отделения. На этот раз голос звучал умоляюще.

- Нельзя держать такие обороты, капитан! Передающая шестерня раскалилась докрасна. Прямо на глазах.

- Подождите, пока раскалится добела, а потом уже жалуйтесь, - бросил в ответ Свенсон.

Если машинам суждено выйти из строя - пусть выходят из строя, но пока они на ходу, он собирается выжать из них все, чтобы спасти лодку и ее экипаж.

Новый звонок.

- Центральный пост? - Голос был резкий, пронзительный. - Это матросская столовая. Сюда начинает поступать вода...

Пожалуй, в первый раз за все это время глаза всех присутствующих в центральном посту оторвались от пульта глубины и обратились в-сторону динамика. Под сокрушительным весом воды, под этим чудовищным давлением корпус лодки, кажется, начал сдавать. Одна крохотная дырочка, одна трещинка не толще паутины - и все, этого достаточно, чтобы прочный корпус подводной лодки начал продавливаться, разваливаться и сплющиваться, точно детская игрушка под ударами парового молота. Я окинул взглядом собравшихся: все думали примерно одно и то же.

- Где? - напористо спросил Свенсон.

- Через переборку по правому борту.

- Сильно?

- Чуть течет по переборке. Но струя все усиливается. Все время усиливается... О Господи, капитан, что нам делать?

- Что вам делать? - переспросил Свенсон. - Вытирайте ее, черт вас побери! Мы же не собираемся жить в грязи!.. - И повесил микрофон.

- Она остановилась! Она остановилась! Она остановилась!.. - Эти шесть слов прозвучали, точно молитва. Значит не все уставились на динамик - одна пара глаз не отрывалась от шкалы глубины, пара глаз, принадлежавшая малышу с бьющейся на шее жилкой.

- Она остановилась, - подтвердил офицер по погружению. Голос его чуть заметно дрогнул.

Больше никто не произнес ни единого слова. Из поврежденной руки Хансена продолжала сочиться кровь. Мне показалось, что на лбу у Свенсона впервые за все это время появились меленькие капельки пота, но я мог и ошибиться. Палуба у нас под ногами все так же содрогалась от работы гигантских машин, прилагающих все усилия, чтобы вырвать "Дельфин" из смертельной бездны, все так же шипел сжатый воздух, продувая цистерны с дизельным топливом и пресной водой. Я уже не видел шкалы глубины, офицер по погружению наклонился над нею так низко, что почти закрыл ее от меня.

Прошло девяносто секунд, показавшихся нам длиннее високосного года, девяносто бесконечных секунд, пока мы ждали, что море вот- вот прорвется в корпус лодки и заберет нас к себе навсегда, - когда офицер по погружению произнес:

- Десять футов... Вверх.

- Вы уверены? - спросил Свенсон.

- Ставлю годовой оклад!

- Мы еще не выкарабкались, - осторожно заметил Свенсон. - Корпус может вдруг уступить... Он, черт бы его забрал, давно уже должен был уступить. Еще бы сотню футов - и давление станет меньше на пару тонн на квадратный фут. Вот тогда, думаю, у нас появится шанс выбраться. По крайней мере, половина на половину. А уж потом с каждым футом подъема шансы будут расти, и сжатый воздух вытеснит воду из торпедного отсека, облегчив тем самым корабль.

- Подъем продолжается, - доложил офицер по погружению. - Подъем продолжается. Скорость подъема растет.

Свенсон подошел к пульту глубины и стал внимательно следить за медленным движением указателя.

- Сколько осталось пресной воды?

- Тридцать процентов.

- Прекратить продувку цистерн с пресной водой. Машины - задний ход на две трети.

Рев сжатого воздуха прекратился, палуба тоже почти перестала дрожать: машины перешли с аварийного режима на две трети своей полной мощности.

- Скорость подъема не меняется, - сообщил офицер по погружению. - Сто футов вверх.

- Прекратить продувку цистерн с топливом. Рев сжатого воздуха стих окончательно.

- Задний ход на одну треть.

- Подъем продолжается. Подъем продолжается... Свенсон достал из кармана шелковый платок и вытер лицо и шею.

- Я тут немного переволновался, - произнес он, ни к кому не обращаясь, - и мне плевать, заметил это кто-нибудь или нет.

Он взял микрофон, его голос разнесся по всему кораблю.

- Говорит капитан. Все в порядке, можете перевести дух. Все под контролем, мы продолжаем подниматься. Для любознательных сообщаю, что мы и сейчас еще на триста футов глубже, чем когда- либо раньше опускалась подводная лодка.

Я чувствовал себя так, словно меня только что пропустили через мясорубку. Мы все выглядели так, словно нас только что пропустили через мясорубку.

Кто-то произнес:

- Никогда в жизни не курил, но теперь начинаю. Кто даст мне сигарету?

- Когда мы вернемся обратно в Штаты, - заявил Хансен, - знаете, что я собираюсь сделать?

- Да, - сказал Свенсон. - Вы соберете все свои денежки до последнего цента, отправитесь в Гротон и устроите грандиозную пьянку для тех, кто построил этот корабль. Вы опоздали, лейтенант, я подумал об этом раньше вас... - Он внезапно умолк, потом резко спросил: - Что у вас с рукой?

Хансен поднял левую руку и удивленно ее осмотрел.

- А я и не знал, что поцарапался. Должно быть, об эту проклятую дверь в торпедном отсеке. Вон там аптечка, док. Пожалуйста, перевяжите меня.

- Черт побери, Джон, вы отлично это проделали, - тепло произнес Свенсон. - Я имею в виду с той дверью. Должно быть, это было нелегко.

- Нелегко. Но все лавры принадлежат не мне, а нашему другу, - ответил Хансен. - Это он ее закрыл, а не я. А если бы мы не сумели ее закрыть...

- Или если бы я разрешил вам заряжать аппараты вчера вечером, когда вы только вернулись со станции "Зебра", - жестко проговорил Свенсон. - Когда мы еще лежали на поверхности и все люки были открыты... Теперь мы бы уже были на глубине восьми тысяч футов и очень-очень мертвыми.

Хансен неожиданно отдернул руку.

- О Господи! - виновато произнес он. - Я совсем забыл. Черт с ней, с рукой. Джордж Миллс, командир торпедистов! Его же здорово стукнуло. Лучше посмотрите сперва его. Вы или доктор Бенсон.

Я снова взял его руку.

- Нам обоим незачем спешить. Займемся сперва вашими пальцами. Миллсу теперь уже все равно.

- О Господи Боже мой! - У Хансена на лице было написано, что он изумлен и потрясен моей бессердечностью. - Когда он придет в себя...

- Он никогда больше не придет в себя, - сказал я. - Лейтенант Миллс мертв.

- Что! - Свенсон до боли сжал мои локоть. - Вы сказали - мертв?

- Столб воды из четвертого аппарата хлынул со скоростью курьерского поезда, - устало пояснил я. - Швырнул его спиной прямо на кормовую переборку и разбил ему затылок. Всю заднюю часть головы раздавило, как яичную скорлупу. Скорее всего, он умер мгновенно.

- Юный Джордж Миллс, - прошептал Свенсон. Лицо у него побелело. - Ах, бедолага!.. А ведь он первый раз отправился на "Дельфине". И вот на тебе - погиб...

- Убит, - уточнил я.

- Что? - Если бы коммандер Свенсон вовремя не опомнился, мой локоть превратился бы в сплошной синяк. - Что вы сказали?

- Убит, - повторил я. - Я сказал - убит. Свенсон тяжело уставился на меня, на его лишенном выражения лице, казалось, жили только глаза - испытующие, усталые и внезапно постаревшие. Он резко развернулся, подошел к офицеру по погружению, сказал ему несколько слов и вернулся.

- Пошли, - коротко произнес он. -Вы можете перевязать лейтенанту руку в моей каюте.