С. ПЕЛИШЕНКО, С. ОСТАШКО ХОЖДЕНИЕ ЗА ДВА-ТРИ МОРЯ.: Глава 4

Глава 4. ВТОРОЙ ДЕНЬ ГОНКИ. ПРОСТОКВАША.

Поднялись рано. Под аркой моста вставало солнце, мост напоминал бетонную радугу. По радуге шел поезд. Утро было такое свежее, что даже затопленный лес выглядел жизнеутверждающе. В такое утро хочется поскорей поднять якорь, живо пройти остаток Цимлы, бодро проскочить Волго-Донской канал и легко победить. И я совершенно не понимал Сергея.
- Молочка хочу! - заныл врач-навигатор, как только мы проснулись. В свое время точно так же канючил Даня - то "фрукточку", то "молочка", чего-нибудь "вкусненького". Похоже, вчера я не ошибся: отъезд мастера по парусам освободил в команде особую психологическую нишу. Подобно нише экологической, пустовать она не могла. В нее влез Сергей.
- Имей совесть! Времени нет! - Меня бесила хитрая улыбка на устах судового врача.
Он вел себя так, будто гонка со временем по каким-то непонятным причинам уже выиграна. Довольно странное легкомыслие!
- Час потеряем, а отпуска вон еще... шесть дней. Ты мне еще спасибо скажешь! И при чем тут совесть?
- Сходите, - решил шкипер. - Я пока мотор прогрею. Мне домашнее молоко врачи запретили.
- А недомашнее?
- В нем жира нет. Его можно.

Проклиная желудочную целеустремленность Сергея, я поплелся за ним в Ложки. Инстинктивный зуд - успеем или не успеем? - на стоянке усиливается, притупить его может только дорога. Мы стучали в калитки. Во дворах лениво гавкали толстые собаки. Как назло, повсюду нам отвечали, что молоко утреннего удоя уже продано.
- Куда они его продают? Друг другу? - ворчал судовой врач. Это было непонятно. Ложки - небольшая деревня, коровы почти у всех, но где же рынок молочного сбыта? Правда, в стороне от деревни, на горке, мы заметили нечто вроде усадьбы, но большой серый дом казался необитаемым...
В одном из дворов нам наконец повезло.
- Молоко продала. Простоквашу подать? - Хозяйка поплыла в направлении погреба. Мы зашли. Широкий накат погреба прикрывала тень старой яблони. И деревянный дом, и стол, за который нас усадили,- все было широким, основательным на этом дворе, под стать хозяйке, уже немолодой, но красивой, прямой, дородной. К ней как-то не подходило слово "женщина" и тем более "баба"; только "хозяйка".
- Пейте, милыя. Она с холодку.

Сергей дружелюбно пихнул меня локтем. "Где твое спасибо?" - означал пинок. Я промолчал. Простокваша была густая, прохладная. В ее вкусе смешались и увесистая сладость, и пикантная погребная кислинка. Было и нечто неопределимое - именно то, что отличает произведение искусства от ремесленной копии. Несмотря на зуд гонки, я был вынужден признать: мы задержались не зря.
И даже не из-за дивной простокваши. Мы торопливо насыщались, а хозяйка решила, по-видимому, посвятить нас во все тонкости ее взаимоотношений с зятем. Это стоило послушать. На протяжении всего Нижнего Дона я не замечал в разговорной речи местных жителей особого колорита - и вот наконец слышу, что "лучше б дочь вдовая перемоглась"; что зять "балабон"; что он совсем стыд потерял, ходит по деревне "в однех трусцах"... Речь хозяйки была настоящей кунсткамерой для лингвиста.

Вообще-то с развитием радиофикации, телефикации и других "аций" местные говоры отмирают. Иное дело профессиональные жаргоны; сейчас их время. Без особого труда, не зная ни слова по-французски, физик может читать статьи в "Журналь де физик". И дело тут не в высоком полете научной мысли. Когда два водопроводчика у нас в квартире продували паровое отопление, даже та половина речи, которую я понял, тоже носила характер профессиональный и международный.
Если так пойдет дальше, нетрудно вообразить смерть национальных языков; зато мы дождемся изданий романов о любви на языке скорняков и перевода "Одиссеи" на токарно-фрезеровочный. Но вне профессиональных жаргонов да еще, пожалуй, молодежного сленга язык скорее стандартизуется, теряет боковые ветви. Только на страницах беллетристики еще "окают" волжане, новорожденный сибиряк произносит слово "однако" раньше, чем "мама", а представитель глубинки говорит на удивительной смесн церковнославянского с портяночным. В реальной жизни местный колорит куда скромней, и казацкое "язви тя..." услышать вне театра так же тяжело, как увидеть женщину в кокошнике вне ярмарки "Русская зима", организованной для интуристов. Простоквашная хозяйка была исключением, редким исключением.
- Можно еще по кружечке? - отдуваясь, спросил Сергей. - Жарко!
- Жара, чай, могучая: хляба горят, - утвердительно пропела хозяйка и снова поплыла в погреб.
- Красиво говорит, а? - шепнул судовой врач. - "Жара, чай, могучая"... кайф!
- Идем уже. Пора.
- Успеем... спасибо, хозяюшка! Очень вкусно! - Сергей, кажется, и не собирался уходить. Чтобы вернуть его мысли к гонке, а также для очистки собственной совести, я спросил у хозяйки, часто ли бывают в Ложках яхтсмены.
- О катамаране "Мечта" вы ничего не слыхали?
- У нас много кое-кто ходют. Каковы с виду-то?
Хорошенький вопрос... Чувствуя себя довольно глупо, я попытался набросать портрет худого капитана с крабом. Хозяйка понимающе кивала и под конец, когда я совсем запутался, вдруг деловито спросила:
- Параноик?

Сергей радостно фыркнул в простоквашу. Не скрою: в первый момент я тоже принял неожиданный диагноз на свой счет. Но из дальнейшей беседы выяснилось нечто иное. Серый дом, замеченный нами на горе, оказался психиатрической больницей; среди "бязумцев", как называла их хозяйка, встречались и "капитаны". Вот кому сбывали жители деревни молоко утреннего удоя! На вопрос, не случаются ли побеги, хозяйка отвечала утвердительно:
- Как не бяжать - бягут! Они, бязумцы-то, молочное вроде вас - лю-убят! Попьют и назад бягут.
Меня разобрал нервный смех при мысли, что сюда вот-вот нагрянут "бязумцы" и обнаружат, что мы уничтожили их простоквашу. Сергей огромными глотками, без всяких напоминаний о спешке, приканчивал свою порцию. И вдруг калитка распахнулась. Во двор ввалился бородатый мужчина. На нем ничего не было, кроме сапог и длинных "семейных" трусов.
- Куда вы?! Это зять, балабон... - Но мы, распугивая кур и давясь от смеха, уже неслись по деревенской улице. Опомнились возле причала, и я торжественно пожал Сергею руку:
- Вот теперь скажу: спасибо. Ради этого стоило задержаться...
Безумная простокваша определила все настроение второго дня гонки. Мы называли друг друга не иначе, как "балабонами" и "параноиками"; горло то и дело начинал покалывать, как нарзан, неудержимый смех. Хорошее настроение передалось и Данилычу, хотя из нашего рассказа о случившемся он сделал несколько неожиданный вывод:
- Значит, она говорит, "Мечта" в Ложки не заходила?
Мы переглянулись - и согласились. Беседа с хозяйкой показала, насколько вера в существование "катамарана Попандопуло" похожа на манию преследования. Нам казалось, что теперь мы навсегда излечились от этого недуга. Оставался один враг, один соперник - время. Но в чем дело? Дней-то еще пять! На борту "Гагарина" воцарилось предвкушение победы.
К тому же и природа наконец сжалилась над яхтой. Легкий ветерок, впервые за последнюю неделю, потянул с запада. Впервые после Азовского моря в помощь мотору были поставлены паруса. Мы наслаждались чуть заметным увеличением скорости, полузабытым шелестом стакселя и хвастливым ощущением лидеров гонки. Незаметно проходил день, берега водохранилища сближались. Около двух часов яхта остановилась у полосатого поворотного буя, на развилке речных дорог.
Сзади лежала пройденная Цимла. Бледная вода нежилась и парила под солнцем.
- "Жара, чай, могучая!" - процитировал Сергей, и мы, даже не пытаясь найти более веский повод для веселья, дружно засмеялись. Стараясь быть похожим на одного из богатырей, я козырьком приложил руку к глазам:
- Налево пойдешь - в Калач попадешь... - Город с этим сдобным названием виднелся на севере, там, где в Цимлу впадает Дон.
Данилыч решил поддержать игру:
- А направо пойдешь, вот оно... - сказал он голосом Ильи Муромца, работающего экскурсоводом.
Мы посмотрели направо. Два возвышенных - иначе и не скажешь - столба отмечали вход в канал. Шкипер так и не придумал сказочного варианта для правой дороги: и окончил прозаически:
- Фролов ждет. Пошли.
Казалось, Фролов поджидает где-то рядом, за ближайшим поворотом. Снова заработал мотор, и "Юрий Гагарин" вошел в Волго-Донской канал. До конца путешествия оставалось еще целых четыре дня! С половиной.