Сесил Скотт Форестер Под стягом победным: XVI

XVI

Они завтракали, когда в каюту вошел мичман.

- С мачты заметили эскадру, сэр, - доложил он, обращаясь к Харди.

- Очень хорошо.

Мичман вышел, и Харди вновь повернулся к Хорнблауэру.

- Я должен доложить о вас его милости.

- Он еще командует? - изумился Хорнблауэр. Он не ожидал, что правительство даст адмиралу лорду Гамбиру дослужить его три года главнокомандующим после губительного бездействия на Баскском рейде* [Джеймс, барон Гамбир (1756-1833) британский адмирал, не отмеченный особыми заслугами, командовал Ла-Маншским флотом в 1809 году, когда лорду Кохрейну было поручено сжечь французскую эскадру на Баскском рейде. Гамбир не оказал помощи в операции. Последующие обвинения Кохрейна заставили Гамбира просить суда, на котором он был оправдан.].

- Он спускает флаг в следующем месяце, - мрачно отвечал Харди (большинство офицеров мрачнели, говоря о Тоскливом Джимми). - Трибунал оправдал его вчистую, так что его поневоле оставили до конца срока.

Тень смущения пробежала по лицу Харди - он упомянул о трибунале в присутствии человека, которому это испытание еще предстоит.

- Полагаю, ничего другого не оставалось, - ответил Хорнблауэр, думая о том же, что и его собрат. Захочет ли трибунал оправдать безвестного капитана?

Харди нарушил неловкое молчание.

- Подниметесь со мной на палубу? - спросил он. Под ветром на горизонте возникла длинная колонна идущих в бейдевинд кораблей. Они шли ровным строем, словно скованные цепью. Ла-Маншский флот на маневрах - восемнадцать лет постоянных учений принесли ему безусловное превосходство над всеми флотами мира.

- "Виктория" впереди, - сказал Харди, передавая Хорнблауэру подзорную трубу. - Сигнальный мичман! "Триумф" - флагману. Имею на борту..."

Пока Харди диктовал, Хорнблауэр смотрел в подзорную трубу. Длинную-предлинную колонну возглавлял трехпалубник под адмиральским флагом на грот-мачте, широкие полосы по бортам сверкали на солнце. Флагман Джервиса при Сан-Висенти, Худа в Средиземном море, Нельсона при Трафальгаре. Теперь это флагман Тоскливого Джимми - так жестоко шутит судьба.

На сигнальном фале "Виктории" распустились флажки.

Харди диктовал ответ.

- Адмирал приглашает вас к себе, сэр, - сказал он, закончив и поворачиваясь к Хорнблауэру. - Надеюсь, вы сделаете мне честь, воспользовавшись моей гичкой?

Гичка "Триумфа" была покрашена лимонно-желтой краской с черной каймой, весла тоже; команда была в лимонных фуфайках с черными шейными платками. Хорнблауэр садился на кормовое сиденье - рука еще ныла от крепкого пожатия Харди - и мрачно думал, что никогда не имел средств наряжать команду своей гички. Это было его больное место. Харди, должно быть, богат - призовые деньги после Трафальгара и пенсион почетного полковника морской пехоты. Лучше не сравнивать. Харди - баронет, богатый, прославленный, он сам - нищий, безвестный, в ожидании суда.

На борту "Виктории" его приветствовали честь по чести - морские пехотинцы взяли на караул, фалрепные в белых перчатках козыряли, боцманские дудки заливались свистом, капитан на шканцах с готовностью протянул руку - странно, ведь перед ним человек, которого вскорости будут судить.

- Я - Календер, капитан флота, - сказал он. - Его милость в каюте и ждет вас.

Он повел Хорнблауэр вниз, на удивление приветливый.

- Я был первым на "Амазонке", - напомнил он, - когда вы служили на "Неустанном". Помните меня?

- Да, - ответил Хорнблауэр. Он не сказал этого сам, боясь, что его поставят на место.

- Как сейчас помню - Пелью тогда о вас рассказывал.

Что бы ни говорил о нем Пелью, это могло быть только хорошее. Именно его горячей поддержке Хорнблауэр был обязан своим повышением. Со стороны Календера очень любезно было заговорить об этом в трудную для Хорнблауэра минуту.

Лорд Гамбир, в отличие от Харди, не позаботился о пышном убранстве каюты - самым заметным ее украшением была огромная Библия в окованном медью переплете. Сам Гамбир, насупленный, с отвислыми щеками, сидел под большим кормовым окном и диктовал писарю, который при появлении двух капитанов поспешно ретировался.

- Доложите пока устно, сэр, - велел адмирал. Хорнблауэр набрал в грудь воздуха и начал. Он вкратце обрисовал стратегическую ситуацию на момент, когда повел "Сатерленд" против французской эскадры у Росаса. Самой битве он уделил лишь одно или два предложения - эти люди сражались сами и легко восполнят пропущенное. Он рассказал, как изувеченные корабли дрейфовали в залив Росас, под пушки, и как подошли на веслах канонерские шлюпки.

- Сто семьдесят человек были убиты, - сказал Хорнблауэр. - Сто сорок пять ранены, из них сорок четыре умерли до того, как я покинул Росас.

- Господи! - воскликнул Календер. Его поразило не число умерших в госпитале - соотношение было вполне обычное - но общее количество потерь. К моменту капитуляции из строя вышло больше половины команды.

- Томсон на "Леандре" потерял девяносто два человека из трехсот, милорд, - продолжил он. Томсон сдал "Леандр" французскому линейному кораблю у Крита после обороны, заслужившей восторг всей Англии.

- Мне это известно, - сказал Гамбир. - Пожалуйста, продолжайте, капитан.

Хорнблауэр поведал, как наблюдал за разгромом французской эскадры, как Кайяр повез его в Париж, как он бежал и чуть не утонул. О замке де Грасай и путешествии по Луаре он упомянул вскользь - это не адмиральского ума дело - зато похищение "Аэндорской волшебницы" описал в красках. Тут подробности были важны, потому что британскому флоту в его разносторонней деятельности, возможно, пригодятся детальные сведения о жизни Нантского порта и навигационных трудностях нижнего течения Луары.

- Фу ты, Господи, - сказал Календер, - как же вы это преспокойно выкладываете. Неужели...

- Капитан Календер, - перебил его Гамбир, - я уже просил вас не богохульствовать. Я буду очень недоволен, если это повторится. Будьте добры, продолжайте, капитан Хорнблауэр.

Оставалось рассказать только о перестрелке с лодками возле Нуармутье. Хорнблауэр продолжил так же официально, однако на этот раз остановил его сам Гамбир.

- Вы упомянули, что открыли огонь из шестифунтовой пушки, - сказал он. - Пленные гребли, и надо было вести корабль. Кто заряжал пушку?

- Я, милорд. Мне помогал французский лоцман.

- М-м. И вы их отпугнули?

Пришлось Хорнблауэру сознаться, что он потопил две из трех посланных в погоню лодок. Календер присвистнул удивленно и восхищенно, Гамбир только сильнее нахмурился.

- Да? - сказал он. - А потом?

- До полуночи мы шли на веслах, милорд, потом задул бриз. На заре мы встретили "Триумф".

В каюте наступило молчание, нарушаемое лишь шумом на палубе. Потом Гамбир шевельнулся.

- Полагаю, капитан, - сказал он, - вы не забыли возблагодарить Господа за ваше чудесное избавление. Во всем происшедшем усматривается перст Божий. Я поручу капеллану в сегодняшней вечерней молитве особо выразить вашу благодарность.

- Да, милорд.

- Теперь изложите ваше донесение письменно. Подготовьте его к обеду - надеюсь, вы доставите мне удовольствие, отобедав с нами? Тогда я смогу вложить ваш рапорт в пакет, который отправляю Их Сиятельствам.

- Да, милорд.

Гамбир глубоко задумался.

- "Аэндорская волшебница" может доставить депеши, - сказал он. Подобно любому адмиралу в любой точке земного шара, он был вечно одолеваем проблемой - как поддерживать связь, не ослабляя основную эскадру. Неожиданно свалившийся с неба тендер оказался для него подарком судьбы. Он все еще думал.

- Вашего лейтенанта, Буша, я назначу на нее капитан-лейтенантом, - объявил он наконец.

Хорнблауэр даже задохнулся. Если офицера назначают капитан-лейтенантом, это значит, что через год он почти наверняка станет капитаном. Это право повышать в звании и составляло самую ценимую из адмиральских милостей. Буш заслужил эту награду, однако удивительно, что Гамбир решил повысить именно его - у адмирала всегда найдется любимый лейтенант, или племянник, или сын старого друга, который ждет первой вакансии. Можно представить, как обрадуется Буш. Вот и он на пути к адмиральскому чину - теперь до собственного флага надо только дожить.

Однако это не все, далеко не все. Произвести первого лейтенанта в следующее звание значит поощрить его капитана. Своим решением Гамбир публично - а не просто в личной беседе - признал действия Хорнблауэра правильными.

- Спасибо, милорд, спасибо, - сказал Хорнблауэр.

- Конечно, она - ваш трофей, - продолжил Гамбир. - Правительство купит ее по возвращении в Англию.

Об этом Хорнблауэр не подумал. Еще не меньше тысячи фунтов в его кармане.

- Вот вашему старшине привалило, - хохотнул Календер. - Вся доля нижней палубы достанется ему.

Это тоже было верно. Браун получит четвертую часть платы за "Аэндорскую волшебницу". Он сможет купить домик с землей или открыть свое дело.

- "Аэндорская волшебница" подождет, пока вы приготовите донесение, - объявил Гамбир. - Я пришлю вам своего секретаря. Капитан Календер предоставит вам каюту и все необходимое. Надеюсь, вы пока погостите у меня - я отплываю в Портсмут на следующей неделе. Так, я полагаю, будет удобнее всего.

Последние слова тактично намекали на то, что занимало мысли Хорнблауэра с самого его прибытия на флагман, и чего разговор еще ни разу не коснулся - на предстоящий трибунал по делу о капитуляции "Сатерленда". До суда Хорнблауэр находится под арестом, и, согласно старой традиции, на это время поручается присмотру равного по званию офицера - о том, чтобы отослать его домой на "Аэндорской волшебнице", не может идти и речи.

- Да, милорд, - сказал Хорнблауэр.

Пусть Гамбир держится с ним любезно, пусть Календер открыто высказывает свое восхищение - при мысли о трибунале у Хорнблауэра комок подступил к горлу и во рту пересохло. Те же симптомы мешали ему диктовать донесение толковому молодому священнику, который вскоре явился в каюту, куда проводил Хорнблауэра Календер.

- "Оружье и мужей пою", - процитировал адмиральский секретарь после первых сбивчивых фраз Хорнблауэра - тот, естественно, начал с битвы у Росаса. - Вы начинаете in media res, сэр, как пристало хорошему эпическому повествованию.

- Это официальное донесение, - буркнул Хорнблауэр - и продолжает мой последний рапорт адмиралу Лейтону.

Маленькая каюта позволяла сделать три шага вперед, три шага назад, и то согнувшись чуть не вдвое - какого-то несчастного лейтенанта выселили отсюда, чтобы освободить место Хорнблауэру. На флагмане, даже на большой трехпалубной "Виктории", спрос на каюты всегда превышает предложение - надо разместить адмирала, капитана флота флаг-адъютанта, секретаря, капеллана и остальную свиту. Хорнблауэр сел на двенадцатифунтовую пушку возле койки.

- Продолжайте, пожалуйста, - велел он. - Учитывая сложившуюся обстановку, я...

Наконец Хорнблауэр продиктовал последние слова - в третий раз за это утро он пересказывал свои приключения, и они потеряли в его глазах всякую прелесть. Он был измотан до предела - примостившись на пушке, он уронил голову на грудь... и внезапно проснулся. Он действительно задремал сидя.

- Вы устали, сэр, - сказал секретарь.

- Да.

Он заставил себя очнуться. Секретарь смотрел на него сияющими от восторга глазами, прямо как на героя. От этого Хорнблауэру сделалось неуютно.

- Если вы подпишите здесь, сэр, я запечатаю и надпишу.

Секретарь соскользнул со стула, Хорнблауэр взял перо и подмахнул документ, на основании которого решится его участь.

- Спасибо, сэр, - сказал секретарь, собирая бумаги. Хорнблауэру было не до него. Он ничком рухнул на койку, не думая, как это выглядит со стороны. Его стремительно повлекло вниз, в темноту - он захрапел раньше, чем секретарь вышел, и не почувствовал касания одеяла, когда пять минут спустя секретарь на цыпочках вернулся его укрыть.