Гаттерас задумал отважное предприятие, решив достигнуть крайней точки
севера; он хотел доставить Англии, своей родине, славу открытия Северного
полюса. Этот неустрашимый мореплаватель сделал
все, что было в
человеческих силах. Девять месяцев он боролся с течениями, метелями и
буранами, разбивал ледяные барьеры, взламывал ледяные поля, боролся с
жестокими морозами полярной зимы; своей экспедицией он подвел итог трудам
своих предшественников, проверил на деле и, так сказать, восстановил
историю полярных открытий; продвинулся на бриге "Форвард" за пределы
исследованных морей, уже наполовину выполнил свою задачу - и вдруг его
смелые замыслы рухнули! Измена, или, вернее, малодушие, не вынесших тяжких
испытаний матросов и преступное безумие их коноводов поставили Гаттераса в
безвыходное положение: из восемнадцати человек экипажа, отплывших на
бриге, оставалось лишь четверо, да и те были без всякого снаряжения, без
корабля, за две с половиной тысячи миль от родины!
Гибель
"Форварда", который взлетел на воздух на глазах
путешественников, лишил их последних средств к существованию.
Но даже эта ужасная катастрофа не сломила непреклонного духа Гаттераса.
Оставшиеся с ним товарищи были надежнейшие люди экипажа, геройские сердца.
Гаттерас воззвал к энергии и знаниям доктора Клоубонни, к преданности
Джонсона и Бэлла, к своей вере в задуманное дело; он дерзнул говорить о
надежде в этом отчаянном положении, и голос его был услышан доблестными
товарищами. Прошлое этих решительных людей было порукой их мужества в
будущем.
Ободренный энергичными словами капитана,
доктор решил выяснить
положение вещей и, покинув своих товарищей, остановившихся в пятистах
шагах от брига, направился к месту катастрофы.
"Форвард", этот великолепный, столь тщательно построенный корабль,
перестал существовать. О силе взрыва говорили
треснувшие льдины,
безобразные, почерневшие, обугленные обломки
дерева, исковерканные
железные брусья, обрывки тросов, тлеющие подобно пушечным фитилям, и
спирали дыма, расстилавшиеся по ледяным полям. Стоявшая на баке пушка была
отброшена на несколько туазов и лежала на льдине, точно на лафете.
Местность на сто туазов в окружности была усеяна всевозможными обломками;
киль выглядывал из-под кучи ледяных обломков. Оттаявшие от пожара айсберги
снова приобрели твердость гранита.
Тут только доктор вспомнил о своих потерях: сгорела его каюта, погибли
коллекции, разбиты и изуродованы драгоценные
инструменты, книги
превратились в клочья и пепел. Сколько погибших богатств! Он со слезами на
глазах осматривал место ужасной катастрофы и думал уже не о будущем, а о
постигшей его непоправимой беде.
Вскоре к нему подошел Джонсон. Лицо старого моряка носило следы недавно
пережитых страданий. Ему пришлось бороться со взбунтовавшимися товарищами
и защищать порученный его охране корабль.
Доктор протянул руку, которую Джонсон с грустью пожал.
- Что теперь с нами будет, друг мой? - вырвалось у Клоубонни.
- Кто может сказать? - ответил Джонсон.
- Главное, - сказал доктор, - не надо отчаиваться, будем мужественны!
- Вы правы, доктор, - отвечал старый моряк, - в минуту великих
несчастий следует принимать великие решения. Да, попали мы с вами в беду!
Но постараемся выпутаться из нее!
- Бедный корабль! - вздохнул Клоубонни. - Я привязался к нему, полюбил
его, как свой домашний очаг, как дом, в котором провел всю свою жизнь. А
теперь и следа от него не осталось!
- Кто бы поверил, доктор, что все это дерево и железо было так дорого
нашему сердцу!
- А где шлюпка? - спросил Клоубонни, озираясь по сторонам. - Она тоже
погибла?
- Нет, доктор. Шандон и его товарищи взяли ее с собой.
- А ялик?
- Разлетелся на куски! Видите эти еще не остывшие листы жести? Это все,
что от него осталось.
- Значит, у нас только и есть, что надувная шлюпка?
- Да, потому, что вы захватили ее с собой.
- Этого мало, - сказал доктор.
- Проклятые изменники удрали! - воскликнул Джонсон. - Пусть небо
накажет их по заслугам!
- Джонсон, - мягко возразил доктор, - не надо забывать, сколько они
перестрадали. Только лучшие из людей остаются твердыми и непоколебимыми в
беде, но слабым не устоять. Лучше пожалеем о наших товарищах по несчастью,
но не будем их проклинать.
Доктор умолк на несколько минут; он с тревогой оглядывал окрестности.
- А что сталось с санями? - спросил Джонсон.
- Они стоят в миле отсюда.
- Под охраной Симпсона?
- Нет, друг мой! Симпсон, бедняга, не вынес страданий.
- Умер? - воскликнул боцман.
- Умер! - ответил доктор.
- Бедняга! - сказал Джонсон. - Впрочем, как знать, - не придется ли нам
завидовать его участи?
- Но взамен умершего мы привезли умирающего, - сказал Клоубонни.
- Умирающего?
- Да, капитана Альтамонта.
И доктор в нескольких словах рассказал боцману обо всем происшедшем.
- Американец! - в раздумье произнес Джонсон.
- Да, как видно, это гражданин Соединенных Штатов. Но интересно знать,
что это за судно "Порпойз", которое, очевидно, потерпело крушение, и зачем
оно пришло сюда.
- На свою погибель, - ответил Джонсон. - Оно везло свой экипаж на
верную смерть. Такая участь ждет чуть ли не всех смельчаков, которые
заходят в эти гибельные места. Но вы-то, доктор, по крайней мере добрались
до цели, к которой стремились?
- До залежей каменного угля? - спросил Клоубонни.
- Да.
Доктор печально покачал головой.
- Так, значит, ничего?
- Ничего! У нас не хватило продуктов, и мы выбились из сил. Мы даже не
дошли до берега, о котором упоминает Эдуард Бельчер.
- Итак, - сказал Джонсон, - мы без топлива.
- Да.
- И без провианта?
- Да.
- И вдобавок нет корабля, чтобы вернуться в Англию...
Оба замолчали. Надо было обладать незаурядным
мужеством, чтобы
взглянуть в лицо таким несчастьям.
- По крайней мере, - сказал Джонсон, - наше положение выяснилось.
Теперь мы знаем, на что рассчитывать. Начнем же с самого необходимого.
Стужа стоит лютая. Построим себе снежный домик.
- С помощью Бэлла это нетрудно сделать, - ответил доктор. - Затем
сходим за санями, привезем американца и будем совещаться с Гаттерасом.
- Бедный капитан! - воскликнул Джонсон, забывая о своей участи. -
Верно, он ужасно страдает.
Доктор и Джонсон вернулись к своим товарищам.
Гаттерас стоял неподвижно, скрестив, по своему обыкновению, руки на
груди, устремив взгляд в пространство, как бы стараясь разгадать, что их
ждет в будущем. Лицо его приняло обычное выражение
непоколебимой
твердости. О чем размышлял этот удивительный человек? Думал ли он о своем
отчаянном положении и разбитых надеждах? Или, быть может, ему приходило в
голову, что надо вернуться назад, поскольку обстоятельства, люди и стихии
против него...
Никто не мог разгадать его мыслей. Его лицо было непроницаемо. Верный
Дэк стоял возле капитана, не обращая внимание на тридцатидвухградусный
мороз.
Бэлл неподвижно лежал на льду; казалось, он лишился чувств. Это могло
стоить ему жизни, - он рисковал замерзнуть.
Джонсон, растолкав товарища, стал поспешно растирать ему лицо снегом и
не без труда вывел из оцепенения.
- Да ну же, Бэлл, пошевеливайся! - ворчал старый моряк. - Нельзя, брат,
распускаться! Вставай! Надо потолковать о наших делах да соорудить
какое-нибудь пристанище. Разве ты забыл, как строят снежные дома? Пойдем,
помоги мне, Бэлл. Вот этот айсберг так и напрашивается, чтобы его
поковыряли! За дело! Как начнешь работать, так к тебе и придет бодрость да
отвага, а без них тут пропадешь.
Бэлл, несколько ободренный этими словами, отправился за Джонсоном.
- А тем временем, - продолжал боцман, - доктор сходит за санями и
привезет их вместе с собаками.
- Сию же минуту пойду, - сказал Клоубонни. - Вернусь через час.
- Вы пойдете с доктором, капитан? - спросил Джонсон, подходя к
Гаттерасу.
Капитан стоял, погруженный в раздумье, однако он услыхал слова Джонсона
и ответил мягким тоном:
- Нет, друг мой, я, полагаю, доктор и один с этим справится...
Необходимо сегодня же принять какое-то решение. Я должен остаться один и
кое-что обдумать. Идите! Действуйте, как находите нужным, а я подумаю, что
предпринять.
Джонсон подошел к доктору.
- Как странно! - сказал боцман. - Кажется, гнев капитана уже прошел. Он
никогда еще не говорил таким ласковым голосом.
- Да! К нему вернулось прежнее хладнокровие, - ответил доктор. -
Поверьте мне, Джонсон, этот человек может спасти нас.
С этим словами Клоубонни нахлобучил капюшон по самые брови и с
остроконечной палкой в руке зашагал по направлению к саням в облаках
тумана, чуть озаренных лунными лучами.
Джонсон и Бэлл немедленно принялись за работу. Старый моряк своими
прибаутками ободрял плотника, который работал молча. Строить домик не
пришлось; достаточно было вырубить углубление в ледяной горе. Рубить
твердый лед очень тяжело, зато жилищу обеспечена прочность. Вскоре Джонсон
и Бэлл работали уже в вырубленном ими углублении, выбрасывая наружу куски,
отколотые от ледяной глыбы.
Гаттерас, ходивший взад и вперед быстрыми шагами,
по временам
останавливался: по-видимому, ему не хотелось приближаться к месту гибели
его злополучного брига.
Доктор сдержал слово и быстро вернулся. Он привез Альтамонта, лежавшего
на санях и накрытого палаткой. Гренландские собаки, тощие, изнуренные,
голодные, с трудом тащили сани и глодали свою ременную упряжь. Пора было
накормить людей и животных и дать им отдых.
Пока Джонсон и Бэлл вырубали во льду пещеру, доктор нашел небольшую
чугунную печь, почти не пострадавшую от взрыва; ее погнувшуюся трубу легко
было выпрямить. Через три часа ледяной дом был готов; установили печь,
набили ее щепками, и она весело загудела, распространяя кругом живительное
тепло.
Американца внесли в дом и положили на разостланные одеяла; четверо
англичан, усевшись возле огня, стали подкрепляться остатками провизии,
находившейся в санях, - горстью сухарей и горячим чаем. Гаттерас не
говорил ни слова; все с уважением относились к его молчанию.
После обеда доктор знаком пригласил Джонсона выйти из хижины.
- Теперь, - сказал он, - мы будем составлять опись оставшегося у нас
имущества. Необходимо в точности знать, в каком
состоянии наши
разбросанные повсюду богатства. Надо их собрать, потому что с минуты на
минуту может пойти снег, и тогда нам не отыскать ни малейших остатков
брига.
- Да, времени терять не следует, - согласился Джонсон. - Главное для
нас - продукты и дерево.
- Ну, так давайте начнем дружно искать, - сказал Клоубонни, - и
исследуем весь очаг взрыва, начиная с центра; постепенно доберемся до
окружности.
Джонсон и доктор немедленно отправились на место, где находился раньше
"Форвард". При бледном свете луны оба внимательно осматривали остатки
корабля. Начались лихорадочные поиски. Доктор отдался им если не с
удовольствием, то с увлечением охотника, и у него сильно билось сердце
всякий раз, как ему удавалось отыскать какой-нибудь почти целый ящик. К
несчастью, большинство ящиков оказались пустыми, и обломки их были
разбросаны по ледяному полю.
Сила взрыва была сокрушительна. От корабля остались лишь обломки и
пепел. То там, то сям валялись крупные части машины, исковерканные,
изломанные; лопасти винта, отброшенные от брига на двадцать туазов,
глубоко врезались в затвердевший снег; цилиндры были исковерканы и сорваны
с цапф, раздавленная, треснувшая во всю длину труба, с висевшими обрывками
цепей, высовывалась из-под огромной льдины; гвозди, крючки, железные
скрепы руля, листы медной обшивки - все металлические части, точно
картечь, разлетелись во все стороны.
Но этот металл, который мог бы обогатить целое племя эскимосов, не имел
в настоящее время никакого значения. Прежде всего необходимы
были
продукты, а их доктор находил меньше всего.
"Плохо дело, - говорил он себе. - Очевидно, кладовая, находившаяся
возле крюйт-камеры, совершенно разрушена взрывом. Что
не сгорело,
искрошено вдребезги. Скверно!.. Если Джонсон не окажется счастливее меня,
то я прямо не знаю, что с нами будет".
Доктор в своих поисках продвигался все дальше и дальше, и ему, наконец,
удалось собрать остатки пеммикана, около пятнадцати фунтов;
четыре
уцелевшие глиняные бутыли, далеко отброшенные и упавшие в рыхлый снег,
содержали пять или шесть пинт водки.
Он нашел также два пакета семян ложечной травы, которая должна была
заменить лимонный сок и была неплохим противоцинготным средством.
Через два часа доктор и Джонсон встретились и сообщили друг другу
результаты своих поисков. К сожалению, уцелели лишь жалкие остатки
провианта: небольшое количество солонины, фунтов пятьдесят пеммикана, три
мешка сухарей, несколько плиток шоколада, немного водки и около двух
фунтов кофе, по зернышкам собранного на льду.
Не найдено было ни одеял, ни коек, ни одежды: очевидно, все это было
уничтожено взрывом.
Припасов, которые собрали доктор и Джонсон, могло хватить при экономном
потреблении всего на три недели; но этого было недостаточно, чтобы
восстановить силы изнуренных людей. Таким образом, по роковому стечению
обстоятельств, у Гаттераса сперва не хватило топлива, а теперь грозила
опасность умереть с голода.
Что касается топлива, состоящего из остатков брига, обломков мачт и
корпуса корабля, то его должно было хватить тоже примерно на три недели.
Но прежде чем пустить его в печь, доктор спросил Джонсона, не пригодятся
ли эти бесформенные обломки для сооружения небольшого судна или по крайней
мере шлюпки.
- Нет, доктор, - отвечал Джонсон, - об этом нечего и думать. Тут нет ни
одного куска дерева, который можно было бы пустить в ход. Этот хлам
обеспечит нас теплом на несколько дней, а потом...
- А что будет потом? - спросил доктор.
- Это уж как богу будет угодно, - ответил Джонсон.
Окончив опись, доктор и Джонсон направились к саням, запрягли в них
несчастных, измученных собак и вернулись на место взрыва. Нагрузив сани
жалкими остатками драгоценного материала, они перевезли его к ледяному
дому; затем, полузамерзшие, сели отогреваться у очага возле
своих
товарищей по несчастью.