КОЛУМБ Р. САБАТИНИ: Глава 9

Глава 9

ПРИМАНКА

На верхней ступеньке тюремщик удивил Беатрис, объявив, что его светлость ожидает ее.

Галерея, парадная лестница с украшенными фресками стенами, еще одна галерея, залитая солнцем, резные, с позолотой двери. Короткая задержка в приемной, и ее ввели в сверкающий золотом тронный зал дожа, из готических окон которого открывался прекрасный вид на бухту святого Марка и стоящие в ней на якоре корабли.

Там встретил ее Барбариго, не в золотом парадном наряде, но разодетый в алое, черное, серебристое.

В благоговении взирала она и на дожа, и на тронный зал.

Барбариго галантно подвинул ей стул.

- Пожалуйста, присядьте. - От него не укрылись ни запавшие глаза, полные ужаса, ни вымазанные грязью туфли и подол платья.

- Как будет угодно вашей светлости. - Ла Хитанилья села и застыла со сложенными на коленях руками.

Дож остался на ногах.

- Вы виделись с братом?

- Да.

Он вздохнул.

- Сожалею, что визит этот причинил вам боль. Такое зрелище не предназначено для женских глаз. Тяжелое испытание выпало на вашу долю. И поверьте мне, я хотел бы снять это бремя с ваших хрупких плеч.

- Благодарю вас за участие, ваша светлость, - с усилием произнесла Ла Хитанилья. Этот человек пугал ее. Под внешней элегантностью, легкостью движений, бархатным голосом она улавливала злобу и коварство.

- Как агент миланского...

- Это ложь, - взвилась Беатрис, - Беспочвенное подозрение. Оно ни на чем не основано. Пустые слова.

- Вы мне это гарантируете?

- Клянусь вам.

- Я-то вам верю. Но, к сожалению, убедить государственных инквизиторов гораздо сложнее. Они могут подвергнуть его пытке. Если он выдержит ее, останется кража. Ему могут отсечь руку. Правда, сейчас на галерах республики ощущается нехватка рабов-гребцов, поэтому руку ему скорее всего сохранят и до конца дней он будет махать веслом.

Она вскочила, побелев от гнева.

- Как я понимаю, ваша светлость насмехается надо мной.

- Я? - изумился дож. - Святой Марк! Мне-то казалось, что я на такое не способен. Нет, нет, - рука его надавила ей на плечо, предлагая снова сесть, - наоборот. - Он отошел на несколько шагов, повернулся к ней. - Я послал за вами, чтобы предложить вам свободу вашего брата... - Она промолчала, но впилась в него взглядом. А дож, выдержав паузу, продолжил:

- ...Не задаваясь вопросом, виновен он или нет.

Беатрис молча сверлила его взглядом, но в душу ее уже закралось подозрение. Дож вернулся к ней, чуть улыбнулся.

- Тем самым я могу рассчитывать на вашу благодарность.

- Разумеется, мой господин, - прошептала она.

- И докажете вы мне ее не на словах, а на деле?

По ее телу пробежала дрожь, на мгновение она закрыла глаза. В голосе дожа ей слышались интонации дона Рамона. Ее передернуло от отвращения.

- Ну почему, почему я всегда слышу одно и то же? Да, жизнь заставила меня петь и танцевать на радость людям, но это не означает, что от меня можно требовать чего угодно. Ну почему мне отказывают в добродетельности?

Дож продолжал улыбаться.

- Вы слишком торопитесь. Если б не ваша добродетельность, я бы не обратился с этим предложением. Вы, естественно, осознаете, что очень красивы. Однако красота еще не все. Только в сочетании с умом и аристократической внешностью, охраняющей вашу добродетель и позволяющей вам оставаться чистой среди всей этой грязи, ваша красота становится неотразимой для любого мужчины, на котором вы остановите свой выбор.

Беатрис смутилась.

- Я вас не понимаю.

- Еще поймете. Я прошу вас послужить не мне. Государству. Слушайте. При Испанском королевском дворе, в Кордове, или в Севилье, или где-то еще, отирается один авантюрист, обладающий картой, на которую у него нет никаких прав. С помощью этой карты и прилагаемого к ней письма авантюрист, о котором я веду речь, может причинить немалый вред Венеции. Достаньте мне карту и письмо, а взамен вы получите жизнь и свободу брата.

Ее глаза широко раскрылись, лицо побледнело.

- Взамен? Но каким образом я их достану?

- От вас требуется лишь желание. Все остальное уже есть. Такая красота, как ваша, открывает путь к сердцу любого мужчины, а тот человек, насколько мне известно, далеко не отшельник.

Отвращение вновь охватило ее. В конце концов, в своем предложении дож ничем не отличался от дона Рамона. Цена, которую ей предлагали заплатить, оставалась неизменной. А в ее ушах стояла мольба Пабло.

- Но как я найду этого человека? Как попаду к Испанскому двору? - ухватилась Беатрис за последнюю соломинку.

- Это наша забота. Вам помогут, вы получите в свое распоряжение значительные средства. Что вы на это скажете?

Она заломила руки. Губы ее дрожали. Она-то думала, что цена останется той же, но теперь поняла, что к ней добавляется еще и предательство.

Пристально наблюдая за Ла Хитанильей, дож повторил:

- Так что вы на это скажете?

- Нет! - она вскочила. - Не стоило и просить меня об этом. Стать приманкой! Это позор.

Барбариго раскинул руки.

- Не буду настаивать. Если я оскорбил вас, извините меня. Я лишь хотел принять участие в этом деле, облегчить участь вашего брата.

- Милосердный Боже! - простонала она. - Неужели в вас нет ни капли жалости ко мне?

- Если бы я мог даровать жизнь и свободу вашему брату, он уже был бы с вами. Но даже дож не может преступить закон, если только не докажет, что делает это ради укрепления государства. А без этого, боюсь, ваш брат станет галерником, если, конечно, трибунал не сократит время его мучений, приговорив к удушению.

Крик невыносимой боли вырвался из ее груди.

- Матерь небесная, помоги мне! Скажите мне, что я должна сделать, мой господин. Скажите мне больше, скажите мне все.

- Разумеется. Разумеется, вам все скажут. Со временем. Сейчас вам известно достаточно, чтобы принять решение.

- А если я соглашусь, но потерплю неудачу? - Чувствовалось, что она уже сдалась. - Я даже не знаю, возможно ли то, о чем вы меня просите. Вы же мне ничего не рассказали.

Дож не заставил себя упрашивать и, вероятно, рассказал ей что-то очень важное, потому что дон Рамон де Агилар, появившись, по своему обыкновению, вечером в Сала дель Кавальо, не увидел на сцене Ла Хитанильи. И от Рудзанте он не добился ничего вразумительного. Тот лишь заверил графа, что Ла Хитанильи в его театре больше нет и он не знает, когда она вернется.

В растерянности дон Рамон пришел следующим утром к дожу, чтобы выяснить, как решился вопрос с Пабло де Арана.

Его заставили долго ждать в приемной, что не способствовало улучшению настроения посла.

Он нетерпеливо мерил приемную шагами, когда из-за двери показался разодетый толстяк с выпученными глазами и поклонился ему. Дону Рамону уже доводилось встречать этого человека, по фамилии Рокка, корчившего из себя важную персону, но на самом деле служившего в Совете трех, поэтому посол с высоты своего положения не счел нужным отвечать на приветствие.

Но Рокка направился прямо к нему.

- Меня послали за вашим высочеством. Его светлость примет вас немедленно.

Бормоча про себя проклятья, дон Рамон последовал за агентом Совета трех.

Дож ничем не порадовал его.

- К сожалению, мой друг, в деле Пабло де Араны я не в силах вам помочь. Выдвинутые против него обвинения не ограничиваются только кражей. Этот несчастный передан инквизиторам. - Дон Рамон понял, что последней фразой дож объясняет присутствие при разговоре агента Совета трех. - В их действия не может вмешиваться даже дож. Между прочим, они потребовали от его сестры незамедлительно покинуть Венецию. И я полагаю, что ваш интерес к его персоне быстро угаснет. Во всяком случае, надеюсь на это.

На прощание Барбариго мило улыбнулся, но испанец еще долго гадал, то ли в последних словах дожа проскользнула насмешка, то ли ему это почудилось со злости.