Джозеф Конрад "Тайфун": 6

6

В яркий солнечный день "Нянь-Шань" вошел в Фучжоу; легкий бриз относил далеко вперед дым из трубы. Его прибытие было тотчас же замечено на берегу:

- Смотрите! Видите этот пароход? Что это такое? Под сиамским флагом, кажется? Вы только посмотрите на него!

Действительно, пароход, казалось, был использован как плавучая мишень для батарей крейсера. Град мелкокалиберных снарядов не мог бы сильнее разбить, изодрать и опустошить его надводную часть; он казался изношенным и усталым, как будто побывал на краю света. И в самом деле, несмотря на короткий рейс, судно пришло издалека: поистине оно видело берега той великой страны, откуда не возвращается ни один корабль, чтобы предать земле свой экипаж. Оно было инкрустировано серой солью до самых клотов мачт и верхушки трубы, словно (как заявил один веселый моряк) "экипаж выудил его откуда-то со дна моря и привел сюда, чтобы получить вознаграждение". И, в восторге от своей шутки, он предложил за судно "в том виде, как оно есть" пять фунтов.

"Нянь-Шань" и часа не простоял в гавани, как из сампана вышел на набережную Иностранной концессии тощий человек с покрасневшим кончиком носа; лицо его было искажено злобной гримасой; он повернулся и погрозил кулаком в сторону судна.

Рослый человек, с ногами слишком тонкими для его круглого живота и с водянистыми глазами, подойдя к нему, заметил:

- Только что с парохода? Быстро сработано.

На тонкогрудом был запачканный костюм из синей фланели и пара грязных ботинок для игры в крокет; грязно-серые усы свисали над губой, а между полями и тульей его шляпы в двух местах проглядывал дневной свет.

- А, здорово! Что вы тут делаете? - спросил бывший второй помощник с "Нянь-Шаня", торопливо пожимая руку.

- Подыскиваю работу... Мне намекнули, чтобы я уходил, - объявил человек в рваной шляпе, апатично засопев.

Второй помощник снова погрозил кулаком в сторону "Нянь-Шаня".

- Этот парень, вон там, не может командовать и шаландой, - объявил он, дрожа от злобы.

Его собеседник равнодушно посматривал по сторонам.

- Вот как!

Но тут он заметил на набережной тяжелый морской сундук, завернутый в парусину и перевязанный новой манильской веревкой. Он поглядел на него с пробудившимся интересом.

- Я мог бы устроить скандал, не будь этого проклятого сиамского флага. Не к кому пойти, а то бы я ему показал! Негодяй! Объявил своему старшему механику, - тоже мошенник первостатейный, - что я струсил. Самые невежественные дураки, какие когда-либо плавали по морю! Нет! Вы не можете себе представить...

- Деньги свои получили? - внезапно осведомился его потрепанный собеседник.

- Да. Рассчитался со мной на борту! - бесновался второй помощник. - "Можете, - говорит, - позавтракать на суше".

- Подлый хорек! - туманно высказал свое мнение рослый человек, проводя языком по губам. - Что вы скажете насчет того, чтобы выпить?

- Он меня ударил, - прошипел второй помощник.

- Что вы говорите?! Ударил? - сочувственно засуетился человек в синем костюме. - Здесь невозможно разговаривать. Я хочу расспросить подробно. Ударил, а?.. Наймите какого-нибудь парня, пусть тащит ваш сундук. Я знаю спокойное местечко, где есть пиво в бутылках...

Мистер Джакс, изучавший в бинокль берег, сообщил затем старшему механику, что "наш второй помощник не замедлил найти себе друга. Парень ужасно смахивает на бродягу. Я видел, как они вместе ушли с набережной".

На судне производили необходимый ремонт, но стук и удары молотка не мешали капитану Мак-Виру. Он писал письмо в аккуратно прибранной штурманской рубке, и в этом письме стюард нашел столь интересные местечки, что дважды едва не попался. Но миссис Мак-Вир в гостиной сорокафунтового дома подавила зевок - должно быть, из уважения к себе самой, так как она была одна в комнате.

Она откинулась на спинку стоявшей у изразцового камина позолоченной кушетки с обитой плюшем подножкой. Каминная доска была украшена японскими веерами, а за решеткой пылали угли. Она лениво пробегала письмо, выхватывая то тут, то там отдельные фразы. Не ее вина, что эти письма были так прозаичны, так удивительно неинтересны - от "дорогая жена" в начале и до "твой любящий супруг" в конце. Не могла же она в самом деле интересоваться всеми морскими делами? Конечно, она была рада услышать о нем, но никогда не задавала себе вопроса, почему именно.

"...Их называют тайфунами. Помощнику как будто это не понравилось... Нет в книгах... Не мог допустить, чтобы это продолжалось..."

Бумага громко зашелестела... "...затишье, продолжавшееся около двадцати минут", - рассеянно читала она. Затем ей попалась фраза в начале следующей страницы: "...увидеть еще раз тебя и детей..." Она сделала нетерпеливое движение. Вечно он думает о том, чтобы вернуться домой. Никогда еще он не получал такого хорошего жалованья. В чем дело?

Ей не пришло в голову посмотреть предыдущую страницу. Она нашла бы там объяснение; между четырьмя и шестью полуночи 25 декабря капитан Мак-Вир думал, что судно его не продержится и часа в такой шторм и ему не суждено больше увидеть жену и детей. Этого никто не узнал, - его письма всегда так быстро терялись, - никто, кроме стюарда. На стюарда же это открытие произвело сильное впечатление. Такое сильное, что он попробовал поделиться своим открытием с коком, торжественно заявив, что "все мы едва выпутались. Сам старик чертовски мало надеялся на наше спасение".

- Откуда ты знаешь? - презрительно спросил кок, старый солдат. - Уж не он ли тебе сказал?

- Пожалуй, что он мне намекнул, - дерзко выпалил стюард.

- Проваливай! В следующий раз он сообщит мне, - ухмыльнулся старик кок.

Миссис Мак-Вир поспешно пробегала страницы: "...Поступить справедливо... Жалкие создания... Только у троих сломаны ноги, а один... Подумал, что лучше не разрешать... Надеюсь, поступил справедливо..."

Она опустила письмо. Нет, больше не было ни одного намека на возвращение домой. Должно быть, хотел лишь высказать благочестивое пожелание. Миссис Мак-Вир успокоилась. Скромно, украдкой тикали черные мраморные часы, оцененные местными ювелирами в три фунта восемнадцать шиллингов и шесть пенсов.

Дверь распахнулась, и в комнату влетела девочка - в том возрасте, когда коротенькая юбка не скрывает длинных ног. Бесцветные, довольно жидкие волосы рассыпались у нее по плечам. Увидев мать, она остановилась и с любопытством впилась своими светлыми глазами в письмо.

- От отца, - прошептала миссис Мак-Вир. - Куда ты дела свою ленту?

Девочка подняла руки к голове и надулась.

- Он здоров, - томно продолжала Мак-Вир. - По крайней мере я так думаю. Об этом он никогда не пишет.

Она усмехнулась.

Девочка слушала с рассеянным, равнодушным видом, а миссис Мак-Вир смотрела на нее с гордостью и любовью.

- Ступай надень шляпу, - сказала она, помолчав. - Я иду за покупками. У Линома распродажа.

- Ах, как чудно! - воскликнула девчонка неожиданно серьезным вибрирующим голосом и вприпрыжку выбежала из комнаты.

Был теплый день, небо было серо, а тротуары сухи.

Перед мануфактурным магазином миссис Мак-Вир любезно улыбнулась грузной женщине в черной мантилье, черном янтарном ожерелье; в ее волосах, над желтым немолодым лицом, цвели искусственные цветы. Обе защебетали, обмениваясь приветствиями и восклицаниями, с такой быстротой, словно мостовая готова была разверзнуться и поглотить их раньше, чем они успеют выразить друг другу свою радость.

За их спиной вращались высокие стеклянные двери. Пройти было невозможно, и мужчины, отойдя в сторону, терпеливо ждали, а Лидия была поглощена тем, что просовывала конец своего зонта между каменными плитами. Миссис Мак-Вир говорила быстро:

- Очень вам благодарна. Он еще не возвращается. Конечно, грустно, что он не с нами. Но какое утешение знать, что он чувствует себя хороша - Миссис Мак-Вир перевела дыхание. - Климат очень ему подходит! - радостно прибавила она, как будто бедняга Мак-Вир плавал в китайских морях для поправления своего здоровья.

Старший механик также не собирался домой. Мистер Раут слишком хорошо знал цену своему месту.

- Соломон говорит, что чудесам никогда не бывает конца! - весело крикнула миссис Раут старой леди, сидевшей в своем кресле у камина.

Мать мистера Раута слегка пошевельнулась; ее сморщенные руки в черных митенках покоились на коленях.

Глаза жены механика жадно пробегали письмо.

- Соломон говорит, что капитан его судна - глуповатый человек, вы помните, мама? - сделал что-то умное.

- Да, милая, - покорно сказала старуха; ее голова с серебряными волосами была опущена; она казалась невозмутимо спокойной, как очень старые люди, которые как будто следят за последними вспышками жизни. - Кажется, помню.

Соломон Раут, Старый Сол, Отец Сол, старший механик, "Раут хороший парень" - мистер Раут, снисходительный друг Джакса, был младшим из всех ее многочисленных детей, к тому времени умерших. И лучше всего она помнила его десятилетним мальчиком, задолго до того, как он отправился на север работать где-то механиком. С тех пор она так редко его видела и прожила столько долгих лет, что ей приходилось теперь возвращаться в далекое прошлое, чтобы разглядеть сына сквозь дымку времени. Иногда ей казалось, что ее невестка говорит о каком-то постороннем человеке.

Миссис Раут-младшая была разочарована.

- Гм... Гм... - Она перевернула страницу. - Какая досада! Он не объясняет, что это такое. Говорит, что мне не понять, как это умно. Ну подумайте! Что бы это могло быть? Как ему не стыдно не сказать нам!

Она продолжала читать без дальнейших замечаний, а потом стала глядеть в камин. Старший механик написал о тайфуне всего два-три слова, но что-то побудило его сообщить жизнерадостной женщине, что он чувствует все усиливающуюся потребность в ее обществе. "Не будь матери, за которой нужно ухаживать, я сегодня же выслал бы тебе денег на дорогу. Ты могла бы поселиться здесь в маленьком домике. А я время от времени навещал бы тебя. Ведь мы не молодеем..."

- Он здоров, мама, - вздохнула, приходя в себя, миссис Раут.

- Он всегда был крепким, здоровым мальчиком, - спокойно отозвалась старуха.

Но мистер Джакс дал отчет действительно очень полный и живой. Его друг, плававший в Атлантическом океане, поделился полученными им сведениями с другими помощниками на своем пароходе:

- Один приятель описывает необычайный случай, происшедший на борту его судна во время тайфуна. Помните, мы читали об этом тайфуне в газетах два месяца назад. Любопытная вещь! Да вот посмотрите сами, что он пишет. Я вам покажу его письмо.

Там были фразы, рассчитанные на то, чтобы свидетельствовать о необузданной смелости и решимости. Джакс не лукавил: в момент написания письма он чувствовал именно так. Мрачными красками изобразил он сцену в межпалубном пространстве:

"...мне пришло в голову, что несчастные китайцы не могли знать, грабители мы или нет. Не очень-то легко отнять деньги у китайца, если он сильнее тебя. Правда, чтобы идти на грабеж в такую бурю, нам следовало быть отчаянными людьми, но что знали о нас эти бедняки? И вот, не тратя времени на размышления, я поторопился увести своих ребят. Свое дело мы сделали - на этом настаивал наш старик. Мы убрались восвояси, не потрудившись разузнать, как они себя чувствуют. Я уверен, что если бы они не были так ужасно избиты и запуганы - все до единого не могли стоять на ногах, - нас разорвали бы в клочья. Ох, дело было жаркое, уж: поверьте мне, а вы можете мотаться из края в край по своему пруду [так шутливо моряки, главным образом американские, называют Атлантический океан] до конца веков, прежде чем свалится на вас такая работа".

Далее он делал несколько профессиональных замечаний о повреждениях, причиненных судну, а затем продолжал:

"Когда шторм миновал, положение чертовски обострилось. Нам было отнюдь не легче оттого, что недавно мы перешли под сиамский флаг, хотя шкипер никакой разницы уловить не может, "раз мы находимся на борту". Есть чувства, которых этот человек понять не в силах, - и конец делу. С таким же успехом вы это можете растолковать столбу. Кроме того, судно, плавающее в китайских морях, чертовски одиноко, если у него нет консула, нет где-нибудь своей канонерки или какой-либо корпорации, куда в случае беды можно обратиться.

Я был того мнения, что нужно держать китайцев под замком еще пятнадцать часов или около того: нам до Фучжоу оставалось часов пятнадцать пути. Там мы, вероятно, нашли бы какое-нибудь военное судно и под защитой его орудий чувствовали бы себя в безопасности. Конечно, капитан любого военного судна - английского, французского или голландского - помог бы справиться с дракой на борту. Мы могли отделаться от китайцев вместе с их деньгами позднее, сдав их мандарину, или тао-таи, или... как там они называют этих парней в темных очках, - парней, которых таскают в портшезах.

Старик почему-то не мог это уразуметь. Он не хотел поднимать шум. А раз он вбил себе в голову эту мысль - и паровой лебедкой ее не вытянешь. Ему хотелось поменьше шуму и в интересах судна, и в интересах судовладельцев, и в "интересах всех заинтересованных лиц", сказал он, пристально глядя на меня. Я разозлился. Конечно, такого дела не скроешь; но сундуки были укреплены как следует и выдержали бы любую бурю, а на нас обрушился поистине адский шторм, о котором ты даже представления иметь не можешь.

Между тем я едва держался на ногах. Все мы почти тридцать часов не знали ни минуты отдыха, а тут этот старик сидит и трет себе подбородок, трет макушку и так озабочен, что даже высокие сапоги позабыл стянуть.

"Надеюсь, сэр, - говорю я, - вы их не выпустите на палубу, пока мы так или иначе не подготовимся к встрече".

Заметьте, я не очень-то был уверен, что мы справимся с этими несчастными, если они вздумают напасть. Возня с грузом китайцев - дело нешуточное. К тому же я чертовски устал.

"Вот если бы вы мне разрешили, - сказал я, - швырнуть им вниз все эти доллары, и пусть они дерутся между собой, а мы пока отдохнем".

"Чепуху вы говорите, Джакс! - говорит он и медленно поднимает глаза, а от этого вам почему-то становится совсем скверно. - Мы должны придумать выход, чтобы поступить справедливо по отношению ко всем".

Работы у меня было по горло, как ты легко можешь себе представить, поэтому я отдал распоряжения матросам, а сам решил немножко отдохнуть. Я не проспал и десяти минут в своей койке, как в каюту врывается стюард и начинает меня дергать за ногу.

"Ради бога, мистер Джакс, идите скорей! Идите на палубу, сэр! Да идите же!"

Парень совсем сбил меня с толку. Я не знал, что случилось: опять ураган - или что? Но никакого ветра я не слышал.

"Капитан их выпустил! Ох, он их выпустил! Бегите на палубу, сэр, и спасайте нас! Старший механик только что побежал вниз, за своим револьвером..."

Вот что я понял из слов этого дурака, хотя, к слову сказать. Отец Раут клянется и божится, что пошел вниз всего-навсего за чистым носовым платком. Как бы там ни было, а я в одну секунду натянул штаны и вылетел на палубу, на корму.

На мостике действительно слышался шум. Четверо матросов с боцманом работали на корме. Я передал им ружья - на каждом судне, плавающем у берегов Китая, имеются ружья - и повел на мостик. По дороге налетел на старину Раута; он сосал незажженную сигару, и вид у него был удивленный.

"Бежим!" - крикнул я ему.

Мы влетели, все семеро, в штурманскую рубку. Там уже все было кончено. Старик по-прежнему был в морских сапогах, закрывающих ему бедра, и в рубахе, - видно, вспотел от своих размышлений. Франтоватый клерк фирмы Бен-Хин стоял подле него, грязный, как трубочист; лицо у него все еще было зеленое. Я сразу понял, что сейчас мне влетит.

"Что это за идиотские штуки, мистер Джакс?" - спрашивает старик самым своим сердитым тоном.

По правде сказать, у меня язык отнялся.

"Ради бога, мистер Джакс, говорит он, - отберите у людей ружья. Кто-нибудь непременно себя изувечит, если вы этого не сделаете. Черт возьми, на этом судне хуже, чем в сумасшедшем доме! А теперь слушайте внимательно. Я хочу, чтобы вы помогли здесь мне и китайцу от Бен-Хина пересчитать эти деньги. Может быть, и вы не откажетесь помочь, мистер Раут, раз уж вы здесь? Чем больше нас будет, тем лучше".

Все это он успел обдумать, пока я спал. Будь мы английским судном или отвози мы наших кули в какой-нибудь английский порт, вроде, например, Гонконга, - тогда конца бы не было расследованиям, неприятностям, искам о возмещении убытков и так далее. Но эти китайцы знают своих чиновников лучше, чем мы.

Люки были уже открыты, и все они вылезли на палубу - после целых суток, проведенных внизу. Становилось как-то не по себе при виде этих исхудалых, несчастных физиономий. Бедняги глядели на небо, на море, на судно, словно думали, что все это давным-давно разлетелось вдребезги. Да и неудивительно! Они перенесли столько, что белый человек испустил бы дух... Был там один парень, из наиболее пострадавших, которому едва не вышибли глаз. Глаз вылезал у него из орбиты, и был величиной с половину куриного яйца. Белый провалялся бы после такой штуки месяц на спине, а этот парень расталкивал людей и разговаривал с соседями, как ни в чем не бывало. Они здорово галдели, а всякий раз, как старик высовывал на мостик свою лысую голову, они замолкали и глазели на него снизу.

Видимо, старик, поразмыслив, заставил этого парня от Бен-Хин спуститься вниз и разъяснить им, каким образом они могут получить свои деньги. Потом он мне все объяснил: так как все кули работали в одном и том же месте и в одно и то же время, он решил, что самым справедливым делом будет разделить между ними поровну все деньги, какие мы подобрали. Доллары одного ничем не отличаются от долларов другого, - сказал он мне, - и если допрашивать каждого, сколько денег он принес с собой на борт, может случиться, что они солгут, и тогда он ничего не добьется.

Он мог бы передать деньги какому-нибудь китайскому чиновнику, которого удалось бы откопать в Фучжоу, но он сказал, что с таким же успехом может положить эти деньги сразу себе в карман, - все равно кули их не увидят. Полагаю, они думали то же самое.

Мы закончили раздачу денег до темноты. Это было любопытное зрелище: на море - волнение, судно - развалина, и китайцы, один за другим, шатаясь, поднимаются на мостик, чтобы получить свою долю; а старик, все еще в сапогах и в рубахе, обливаясь потом, раздает деньги, стоя в дверях штурманской рубки, и время от времени накидывается на меня или на старину Раута, если ему что-нибудь приходилось не по вкусу. Долю тех, кто был изувечен, он отнес сам к люку N_2. Оставалось еще три доллара - их отдали трем наиболее пострадавшим кули - по доллару каждому. Затем мы вытащили на палубу кучу мокрых лохмотьев, какие-то обломки и прочий хлам и предоставили им самим разыскивать владельцев.

Конечно, это был наилучший способ не поднимать шума и удовлетворить всех заинтересованных лиц. А каково твое мнение, избалованный щеголь с почтового парохода? Старший механик говорит, что несомненно - это был единственный выход. Шкипер сказал мне как-то: "Есть вещи, которых вы не найдете в книгах". Если принять во внимание его ограниченность, - думаю, он прекрасно выпутался из этого дела".