То, о чем я расскажу, происходило за несколько лет до ванинской трагедии. Тогда этот поселок, постепенно выраставший в город, жил шумной трудовой жизнью. Но страшный лесной пожар, добравшийся до арсенала, почти уничтожил Ванино: раскаленные снаряды летали всюду, уничтожая строения и людей, объятых ужасом.
Как человек неблагонадежный, за десять лет сменивший десять судов, по воле начальства попал я, наконец, на "Минск", ходивший по линии Ванино-Нагаево и иногда в порты Чукотки. Этот пароход был лишен загранплавания, не знаю почему. Таким образом, мы были с ним товарищи по несчастью. "Минск" - оригинальное судно. Построенный специально для линии Гамбург - Южная Америка, имел осадку в полном грузу двадцать четыре фута и мог входить в устья рек и даже в Анадырский лиман. Все суда его тоннажа имеют пять трюмов, он же при длине сто сорок два метра имел семь трюмов при трех палубах, что позволяло удобно размещать несовместимые грузы.
"Минск" отличался красотой и изяществом. Надстройки и леерное ограждение от носа до кормы мы окрасили "слоновой костью", и его стали называть корабль-лебедь.
Я любил этот корабль-лебедь, как мог любить капитан клипера "Catty Sark" свою "Нэн – Короткую Рубашку".
Но это присказка, а сказка, братцы, впереди.
В то время я уже не пил спиртного, а покупал в поселке молоко у старушки. Узнал, что у нее горе: схоронила старика. Не хотел ее тревожить. Решил поискать еще молоко в поселке и направился по долине, застроенной домишками. Долинка грустная. Редкие молодые березки и лиственницы, посредине кочки и ручей.
Люблю такие скромные пейзажи. На картине Нестерова "Видение отроку Варфоломею" такой же пейзаж, а отрок - будущий Сергий Радонежский, который благословил Димитрия Донского перед битвой на Куликовом поле и основал Троицке-Сергиеву лавру.
В долинке, приметил я домик и стожок сена рядом. Значит, тут есть корова. Едва подошел к калитке, навстречу вышла женщина, дородная, румяная, красивая. Я поздоровался. Увидев у меня банку, хозяйка певуче проговорила:
— Вы ж по молоко. Входыте у хату.
А из хаты – шум, гам, как в детском саду. Вхожу в опрятную комнату. Полным-полно детворы. Старшенькая, лет шестнадцати, – русая красавица. Хлопчик лет четырнадцати, черный, как цыганенок; другой поменьше, рыжий, как огонь, весь в веснушках; и еще девочки и мальчики, все разные.
Говорю, подделываясь под украинский:
— Что же воны у вас, мамо, уси разные?
— Та воны вид разных мужиков. Перший женився та вмер. Другий женився та бросыв. Третий теж вмер. Та и ще булы.
— Как же вы живете?
— Та в порту работаю, у столовой. И старшенькие вже ж помогають. Так и живемо.
Вот же живет человек, думаю, и не тужит. На таких держится Русь. Монгольское иго свалила. Смутное время пережила. Наполеона, Гитлера тоже.
И реформы переживет, и никакие ЦРУ с Алленом Даллесом и его чудовищными планами убить все живое в нашем народе не смогут, не уничтожат жизненной силы в нем. Нет, не уничтожат.
С такими мыслями простился я с приветливой хозяйкой и бодро зашагал в порт.