Мы его побаивались. Мы - это мореходы, выпускники Владивостокского морского техникума, бывшего училища дальнего плавания имени императора Александра I.
Государственные экзамены были уже позади, а чувство страха не покидало нас довольно долго. Председатель комиссии задавал такие вопросы, на которые мог ответить только тот, кто очень хорошо учился.
Плавая младшим штурманом и видя его у машинного телеграфа на мостике ледокола "Добрыня Никитич", я восхищался им. Казалось, он сливался с кораблем воедино.
А однажды, проходя по кают-компании парохода "Свирьстрой", я увидел этого человека, сидящим рядом с нашим капитаном Павлом Петровичем Белорусовым. Это был тот страшный экзаменатор Николай Максимович Штукенберг, капитан ледокола "Добрыня Никитич" и художник-профессионал.
Поздоровавшись с обоими, я, сделав несколько шагов, услышал, что Павел Петрович говорит Штукенбергу:
— Николай, а мой молодой, как и ты, тоже мажет. У него в каюте висит акварель, которую он скопировал с моей английской.
— Интересно посмотреть, — произнес Штукенберг и направился вместе со мной, растерянным и смущенным.
Внимательно рассмотрев мою работу, он спросил:
— У вас есть еще что-нибудь?
— Да, — робко ответил я.
— Вы сегодня не на вахте? Тогда забирайте всю свою мазню и приходите ко мне сегодня в восемь вечера.
И вот без одной минуты восемь стою я у двери его дома и ровно в восемь нажимаю на кнопку звонка. Слышу рычание. Дверь открывает хозяин. Огромный серый дог зло глядит на меня.
— Это свой, иди на место! — приказывает Николай Максимович псу и приглашает меня пройти.
Я сразу заметил, что Николай Максимович дома совсем другой, чем на экзаменах или на мостике. Передо мной не капитан, а художник.
Раскладываю свои бумажонки. Он придирчиво их смотрит, некоторые откладывает в сторону и говорит:
— У вас талант, его надо развивать дальше. Если не будете пить водку, играть в домино и связываться с корабельными девчонками, вы станете художником.
И он дал мне урок по живописи: о перспективе, светотени, о смешении красок и о многом другом, что нужно знать художнику.
— А теперь я вам покажу, чем мы занимались в Академии художеств.
Он достал из-под дивана большой чемодан и высыпал его содержимое на ковер. Это были небольшие листки ватмана с акварельными этюдами. Чего там только не было: белье на веревке, бутылка вина и хлеб, цветы и всякая всячина.
— Вот этим и занимайтесь. Учитесь у природы. Не копируйте. Делайте хуже, но свое.
Затем он провел меня в свою мастерскую. Там висели на стенах и стояли на мольбертах его замечательные картины на разные темы. Особенно мне запомнилась одна: Ледокол "Красин" в шторм. Была и символика: жертвенник, атрибуты самодержавия на свалке истории, всенощная в соборе.
Николай Максимович сказал с досадой:
— Вот море у меня плохо получается. Всю жизнь плаваю, а передать не умею. Вы только начинаете, а оно у вас живое.
Я расстался с ним, полный надежд. И всю жизнь помнил его наставления.
Не знал, что больше его не увижу. Надвигался тридцать восьмой год…