В.Кунин "Иванов и Рабинович или Ай гоу ту Хайфа": Глава 24

КАК ВСЕ УЖЕ ТАМ, А НЕМА ЕЩЕ В ОДЕССЕ...

Солнце еще только наполовину село в море, а "Опричник" стоял уже полностью "вооруженный" - с мачтой и гиком, с натянутыми штагом и ахтерштагом, носовыми и кормовыми вантами, с краспицей и топ-вантами...

Во все четыре шкотовые лебедки были заведены нужные "концы" и фалы. Самый большой парус - грот, закреплен и увязан на гике, а второй, поменьше, - стаксель, лежал в специальном мешке на носу яхты. Из мешка торчал "галсовый" угол стекселя, чтобы его можно было в любую секунду поднять на мачту.

Неподалеку, под развесистым каштаном, за длинным столом, упиханным бутылками и снедью, сидели Марксен Иванович Муравич, Арон Иванов, Василий Рабинович, Леха Ничипорук,

майор Аркадий, капитан Митя, отставной Нема Блюфштейн и его друг Гриня Казанцев.

Все военные были во всем гражданском. В ярком, летнем, импортном, но с легким перебором вкуса, как это принято в Одессе...

Тут же, на территории клуба стояли две белые "Волги" - Ничипорука и Казанцева и три "Жигуленка" - Аркадия, Мити и Немы.

Автомобили слегка смахивали на своих хозеев - они словно соревновались в обилии заграничных наклеек, нашлепок, голых куколок за лобовым стеклом. Колеса машин были украшены роскошными колпаками с фирменными знаками "Мерседеса", изготовленными кооператорами с Малой Арнаутской, где производится весь одесский "импорт" от джинсов "Леви-Страус" до духов "Шанель N_5"...

Судя по разграбленному столу и усталому лицу Марксена Ивановича, застолье подходило к концу.

Сильно хмельной Гриня Казанцев тыкал в Блюфштейна и кричал: - А этот шлемазл, этот идиот, еби его в душу мать!..

Извините, Марксен Иванович... Подает рапорт об увольнении из армии потому, что его, видите ли, потянуло на историческую родину!..

- Причем, Арон! Вася!.. - перебил его Леха. - Мы же говорили:

"Подожди, Немка! Что-то же переменится!.. Примут закон, то, се... И не пизди ты, прости Господи, на всех углах про тетю в Америке! Помни, где ты служишь, на чем летаешь!.. "

- И что теперь? - спросил Вася у Блюфштейна. - Ничего, улыбнулся рыжий Нема. - Сижу "в отказе". - Без звания, без выслуги, без пенсии!.. - зло проговорил Казанцев. - Надо было академию кончать с красным дипломом?! О детях надо было думать! О жене...

- Не, Наум Гедальевич, тут вы ухо завалили, - сокрушенно сказал Аркадий.

- Надо было как-то потише обтяпать. Без рапорта, - сказал Митя.

- О! - воскликнул Ничипорук. - Чижик - и тот понимает! А Нема - нет! Нема идет напролом...

- И хлебалом об стенку! - добавил Казанцев. - Теперь все едут, а Нема сидит в Одессе! Он же скоро здесь станет уникальной фигурой! Как Дюк Ришелье!.. На него же будут билеты продавать! "Единственный еврей в Одессе! Спешите видеть!.. Инженер-майор запаса - Наум Блюфштейн!!! "

Рассмеялся только один Нема.

Марксен Иванович устало и сочувственно улыбнулся. Вася печально обнял Блюфштейна.

Арон горестно покачал головой и выпил стакан водки. - А шо стоило устроить его сюда?! - сказал Гриня. Мы же с Лехой чуть не спились!

- Месяц киряли с нашими жлобами-начальниками! – подтвердил Леха. - Цистерну коньяку в них всадили!

- Ой, ну, хватит... Вы у меня уже вот где, - сказал Нема и ребром ладони провел по горлу.

- Теперь этот мудак говорит "хватит"! - возмутился Казанцев. - Да... - разочарованно протянул Ничипорук. - Уж если еврей - дурак, то это... Туши свет! Непоправимо...

- А на что вы надеялись, Нема? - спросил Муравич. – Честно говоря? На перестройку, - задумчиво ответил Блюфштейн. - Если, конечно, до этого не случится пара погромчиков, я думал, что дождусь закона о свободном выезде... Уж если берлинская стена рухнула, думал я...

Марксен Иванович посмотрел на Блюфштейна в упор, негромко, но твердо сказал:

- Падение берлинской стены, Нема, так же, как и крушение коммунистических режимов в Польше, Венгрии, Чехословакии, никакого отношения к нашей перестройке не имеют. Они произошли сами по себе. Мы просто не пытались остановить их силой, как не смогли прикончить Афганистан. Иначе это было бы сделано!

- А я думаю, мы не ввязались в их дела из гуманизма! Из нашей сегодняшней демократии, - возразил Митя.

- Да бросьте вы эти комсомольские благоглупости! - усмехнулся Муравич. - Какая демократия? Какой гуманизм?! О чем вы говорите? Где именье, где вода, а где Ромео, где Джульетта!..

- Извините, Марксен Иванович, и все-таки очень многое изменилось, - твердо сказал Леха Ничипорук.

Муравич с готовностью закивал головой: - Конечно, конечно... Но люди хотят еще еды, одежды, жилья... Мы так устали от бесконечных очередей, от неустроенности быта, от произвола чиновников, от хамства сферы услуг, от боязни вечером выйти на улицу!.. Оглянитесь, братцы. Нам же никогда не было так трудно, как сейчас!.. Мы были бедными, а стали нищими. И никакого просвета! Только болтовня, болтовня и собачья грызня из-за власти...

- Ой, шо-то я не могу взять в голову!.. - удивленно проговорил Леха Ничипорук. - Кто же из вас отваливает навсегда, а кто хочет вернуться обратно?

- Я! - рассмеялся Муравич. Я хочу вернуться обратно. И очень хочу попытаться дожить до настоящих перемен...